Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943 - Вера Павловна Фролова

Почему он так говорит? Ползая по полю, собирая опостылевшую картошку, я весь остаток дня горько и тревожно размышляла об этом. Может быть, с приближением фронта они, нацисты, для обеспечения собственного спокойствия действительно намерены извести всех «восточников» и нас ждет впереди страшная участь? Но я знаю: убивая нас физически, они все равно не смогут убить нашу веру, нашу любовь и нашу надежду. Я знаю, что, и умирая, все равно буду видеть только тебя, моя далекая Родина, – отчий дом в яблоневом саду, ромашковую полянку под серебристыми тополями, зеленовато-голубое мерцание моей речки Стрелки среди земляничных берегов. И еще знаю, что последним моим словом будет единственное святое слово – Россия.

19 сентября

Воскресенье

С утра была Вера. Я ждала ее – ведь в литтченский гастхауз часто заглядывает кто-либо из рабочих Брондау. Надеялась – может быть, там уже известно что-нибудь о наших беглецах. Но увы. «Напрасны ваши ожиданья…»

Вера сказала, что в течение последних двух недель к ним в гастхауз действительно заходили несколько тамошних ребят, однако, по их словам, никаких сведений о Николае и Сергее в имение не поступало. Так где же они? Неужто и впрямь им повезло, они сумели прорваться сквозь все заслоны и сейчас уже у своих или на подходе к ним? (Не сглазить бы: тьфу, тьфу, тьфу – через левое плечо.)

Проводив Веру – она была у нас недолго, – я решила зайти к Клееманну. Меня гнала туда мысль – нет ли у Гали каких-либо, касающихся нас двоих, новостей? Но фрау Клееманн – она восседала за стойкой – сухо дала мне понять, что Галя занята по дому и ждать ее бесполезно. Раздосадованная, я отправилась обратно и вдруг увидела вдали, возле железнодорожного переезда, прогуливающегося неспешным шагом какого-то француза. Его фигура, походка показались мне знакомыми. Подойдя поближе, убедилась в своей догадке – да это же Роже! В тот миг он тоже обернулся, узнал меня, улыбаясь, пошел навстречу.

– Роже… Здравствуйте. Вы что здесь? Гуляете?

– Жду вас.

– Меня? Откуда вы узнали? Вы что же – заходили к нам?

– Нет. Конечно нет. Я не рискнул бы поставить вас под удар. Тем более что видел тут недавно однорукого полицая. Просто шел и надеялся – вдруг встречу. И вот – повезло. Есть хорошие новости. Давайте отойдем куда-нибудь от дороги, подальше от любопытных глаз.

Мы свернули в сторону кладбища, пошли по узкой, заросшей жухлой травой тропинке под прикрытием железнодорожной насыпи. Новости, что принес Роже, действительно оказались замечательными. Правда, они больше касались его самого, вернее, Франции, но все равно слышать это было приятно.

Еще в первый день нашего знакомства Роже говорил о французской летной эскадрилье «Нормандия», что прибыла в Россию для борьбы с фашистами. Так вот, в настоящее время уже девять французских летчиков отмечены за свое геройство высшими советскими наградами.

Роже рассказывал восторженно. Гостеприимство и доверие русских к посланцам Свободной Франции безгранично. В руки французских пилотов переданы новейшие, самые скоростные и совершенные самолеты. И они, эти парни, оправдали доверие своих советских коллег – в короткий срок освоили особенности ранее незнакомых им машин, моторов. Сейчас они вместе, в одном небе, беспощадно громят общего врага. Именно за воздушные бои под Курском и Харьковом и получили свои награды девять французских смельчаков.

– А каким образом эта эскадрилья попала в Россию? – спросила я. – Ведь Франция оккупирована.

– О, тут что ни судьба – то подвиг. Все эти парни бежали в свое время из фашистских лагерей – кто из Туниса, кто из Марокко, кто из Мадагаскара, а кто и из оккупированной Франции. Они сражались с гитлеровцами вместе с американцами и англичанами, но потом решили отправиться на помощь русским. Эскадрилья, насколько я знаю, формировалась в Иране. Некоторые летчики прибыли на место сбора из Лондона. Всех этих ребят объединило вместе одно – ненависть к бошам[83] и к предателям, желание сражаться и мстить.

Роже внимательно посмотрел на меня: «Вы, я вижу, удивлены тем, что в эту страшную войну французские патриоты предпочли быть рядом с теми, кому наиболее трудно, – с русскими, а не с англо-американцами. Но это закономерно. Между нашими народами очень много общего. У нас почти одинаковые судьбы и во многом схожие характеры и убеждения. И французы, и русские больше всех жизненных благ ценят свободу и независимость. Если вы знаете, французы первыми подняли знамя пролетарской революции, которое затем подхватили русские революционеры».

– Я знаю. Вы имеете в виду Великую французскую революцию, в ходе которой была свергнута монархия и казнен король Людовик XVI, – сказала я и, поднапрягшись памятью, выложила перед своим слегка ошеломленным спутником еще не совсем забытые школьные познания. О жирондистах и их ошибках. О якобинцах во главе с Робеспьером и Маратом и о последовавшем затем крахе революционной Республики. И наконец, о родившейся через 80 лет на холмах Мон-Мартра Парижской коммуне, которая просуществовала всего 72 дня, и которая была свергнута в результате коварного, тайного сговора оппозиции с бежавшим в Версаль правительством Тьера. Закончила так: – Последнее место битвы коммунаров с правительственными войсками – кладбище Пер-Лашез. Там, на одной из стен должна сохраниться надпись: «Павшим за коммуну».

В глазах Роже я увидела откровенное восхищение и смутилась:

– Мы учили о Великой французской революции и о Парижской коммуне в школе. Кроме того, я много читала об этом.

Из дальнейшего разговора неожиданно выяснилось, что Роже имеет как бы непосредственное отношение к давним парижским событиям. Его прадед был коммунаром, он даже входил в состав рабочего революционного правительства, что обосновалось в Парижской ратуше, и погиб совсем молодым в одном из последних кровавых сражений. Роже запомнилось, как мальчишкой он ездил с отцом в рабочий городок (кажется, Сан-Дени), и ему показали знамя, пробитое во многих местах пулями. Красное знамя французских коммунаров, что гордо реяло над революционными баррикадами…

Мы уже подошли к кладбищу. От могилы Аркадия нас отделяла широкая канава.

– Роже, зайдемте на минуту. Здесь лежит наш друг – русский парень, тоже летчик.

Могильный холмик был сплошь усеян желтыми, пергаментными листьями, что не спеша и бесшумно облетали с полуобнаженной березки. Те же, которые еще оставались на ветвях, трепетали под свежим ветром, как пугливые, готовые вот-вот сорваться в полет мотыльки. Пионы уже давно отцвели, но зелень еще оставалась сочной и яркой. Мне подумалось, что надо буквально на днях прийти сюда, выкопать цветочные корневища.

Я рассказала