Сборник статей 2008гг. (v. 1.2) - Борис Кагарлицкий

Милиция вяло составляла протокол, а уборщики ликвидировали следы перестрелки, в то время как прибывающие гости регистрировались обычным порядком. В тогдашней России вовсе не обязательно было заниматься политикой, чтобы попасть под обстрел.

Между тем политический кризисстремительно приближался к куль- минации. В чем состояла суть противостояния? Как ни странно, это далеко не такой уж простой вопрос. Формально президент и парламент столкнулись в споре о границах своих конституционных полномочий. За этим стояло растущее по всей стране недовольство проводимыми неолиберальными реформами, стремительное падение жизненного уровня, разорение предприятий, умирание научных учреждений и стремительное обогащение владельцев полубандитского бизнеса. С точки зрения сторонников Кремля все дело было в сговоре коммунистов и националистов, которые пытались использовать «временные трудности» и «отдельные ошибки» для того, чтобы повернуть страну вспять. Однако, приглядевшись повнимательнее, можно было обнаружить, что в конечном счете борьба велась лишь за то, кто и как будет управлять приватизацией. «Красные директора» были возмущены разрушительной и безответственной политикой бывших комсомольских и партийных функционеров, составлявших ядро новой, формирующейся буржуазии. Они требовали своей доли, указывали на свою компетентность и взывали к социальной ответственности, вербуя себе сторонников в массах. А массы, отученные за годы советской власти от самостоятельной организации и политической борьбы, готовы были поддержать любого защитника, который избавлял их от необходимости действовать и думать самим.

Во время «кровавого октября» погибло немало демонстрантов и защитников Белого дома, где сидел отказавшийся расходиться парламент. Однако лидеры парламентской партии не слишком пострадали, а большинство из них продолжало свою политическую карьеру при новом режиме, пусть и не на первых ролях. Что же касается «директорской оппозиции», которая являлась ведущей социально-экономической силой за спиной парламента, то ее не только нельзя назвать проигравшей, но скорее следует признать выигравшей. Расстреляв Белый дом и перебив кучу народа, победоносная либеральная партия предпочла пойти на компромисс с серьезными людьми в директорских кабинетах. Приватизация была скорректирована, бывшие советские хозяйственники получили свою долю и в угоду им некоторые наиболее абсурдные и одиозные элементы реформ были ограничены (например, решили не продавать землю из-под домов и предприятий, не уничтожать полностью бесплатное образование и т. д.).

Однако прежде чем правящие круги достигли компромисса, который позволил российскому капитализму худо-бедно развиваться в течение следующих 15 лет, должна была произойти грандиозная разборка на улицах обезумевшей от реформаторских экспериментов столицы.

С юридической точки зрения действия Ельцина, разгонявшего законно избранный парламент и аннулировавшего конституцию, были типичным государственным переворотом в латиноамериканском стиле. Такой переворот сверху, «пронунсиаменто» уже не раз имел место в истории, начиная с Наполеона III во Франции и заканчивая президентом Фухимори в Перу.

Когда указ № 1400 был обнародован, в Моссовете собралось совещание, и переворот был единодушно осужден. В профсоюзах ситуация оказалась сложнее. Игорь Клочков, возглавлявший ФНПР, был настроен поддержать Верховный Совет, но что именно может сделать федерация, оставалось неясно. Формально в ней были миллионы членов, но никто не знал, способна ли профсоюзная бюрократия их понять. В руководстве ФНПР вполне реалистически оценивали свой авторитет в массах. Молодые левые, составлявшие костяк «экспертной» команды, напоминали, что оружие профсоюзов - стачка, так как если не будет призыва к ней, то организацию никто не будет воспринимать серьезно. Тем более что и аппарат, и основная часть рядовых членов организации были резко настроены против Ельцина - на этот счет у нас были достаточно внятные социологические данные. Но одно дело настроение, другое - способность к действию. Костяк аппарата ФНПР составляли ветераны советской профсоюзной бюрократии, известной в прошлом как «кладбище кадров». Они вполне резонно замечали, что организовать никакие массовые выступления трудящихся не смогут, да и вообще не имеют достаточного влияния. В итоге бурного обсуждения была принята компромиссная формулировка. Федерация призывала своих членов сопротивляться перевороту всеми имеющимися у нас законными средствами, «вплоть до забастовок». Этот компромисс, как часто бывает, оказался худшим вариантом. Он не удовлетворил никого. Верховный Совет прекрасно понял, что ФНПР впрямую к политической стачке призвать не решается и уж тем более не станет ее организовывать. А в Кремле данное заявление припомнили, когда все закончилось, - от ФНПР потребовали «исправиться», пригрозив разгоном. После того, как сопротивление перевороту было подавлено, в Кремле занялись «профсоюзной оппозицией». Пригрозив отъемом собственности ФНПР, власть легко добилась уступок. Клочков вынужден был уйти в отставку, а старые советские профсоюзы вновь пошли по привычному пути прислуживания власти, который и привел их, в конце концов, в «Единую Россию». Показательно, кстати, что и Клочков своему свержению не слишком сопротивлялся, «спасая организацию». Ценность профсоюзной собственности сознавали все.

Однако я опять забегаю вперед. В те дни мы, участники событий, не слишком утруждали себя многофакторным анализом и размышлениями о перспективах процесса. Переворот был вызовом, на который надо было ответить даже в том случае, если особой надежды на успех не было. Это было уже не политической, а моральной проблемой.

Большую часть двухнедельного кризиса я провел, мотаясь между Моссоветом, Белым домом и «Кривым домом», как называли здание профсоюзов на Ленинском проспекте (официальное название - Дворец труда). Поскольку от ФНПР толку было мало (разве что пару раз подвезли припасы осажденному парламенту), деятельность понемногу перемещалась в Краснопресненский райсовет, ставший чем-то вроде городского штаба сопротивления. Много написано о том, что мы были отрезаны от средств массовой информации, распространявших клеветнические сведения об осажденных. Однако не это было самым губительным. Сопротивление, разворачивавшееся в столице, было изолировано от остальной страны. Сегодня в провинции принято ругать москвичей, благополучных и зажравшихся. Но в сентябре - октябре 1993 года именно Москва дала бой Ельцину, именно столица встала на защиту конституции. Провинция, которая все последующие десять лет упорно голосовала против либералов, которая все это время копила протест, в 1993 году лишь пассивно наблюдала за происходящим. Две недели страна, как загипнотизированная, ждала развязки. Лишь изредка мы видели приходивших в Краснопресненский райсовет провинциалов с рюкзаками, самостоятельно проделавших путь до Москвы, чтобы присоединиться к нам. Это были единицы. Миллионы бездействовали.

Именно это бездействие провинции делало любую борьбу в столице заведомо безнадежной. Но и сломить сопротивление власти не удавалось. По крайней мере, до тех пор, пока оно было ненасильственным.

2 октября, утомленный двумя почти бессонными неделями, я уехал на дачу. О происходящем в столице 3 октября я узнал по телевизору, и тут же ринулся назад. В Краснопресненском райсовете сидел один Александр Краснов, которого вице-президент Руцкой (законный президент по версии парламента) назначил новым мэром столицы.

- Что происходит в городе? - спросил я.

- Не знаю, - совершенно искренне ответил он.

- А что в Октябрьском районе?

- Тоже не знаю. Но ты пойди и узнай.

- Дашь машину?

- У меня нет, но в Белом доме, наверно, есть.

В Белый дом мы направились вместе с депутатом Моссовета Владимиром Кондратовым и пресс-секретарем ФНПР Александром Сегалом. Никаких машин там, естественно, не было. Был полный хаос. В конце концов, мы достали машину сами, вернее ее предложил нам полный парень, представившийся отставным офицером КГБ. После отставки он занялся бизнесом, но когда дошло дело до пальбы, явился в Белый дом предложить помощь. Толком понять, кто чем руководит, ему так и не удалось, и он присоединился к нам, поскольку у нас хотя бы имелась более или менее ясная цель - добраться до Октябрьского райсовета.

По прибытии на место мы обнаружили столь же плачевную картину. Никто ничего не знал и ничем не руководил. Председателю совета сообщили о бронетранспортерах, идущих по Ленинскому проспекту, и он послал кого-то из депутатов узнать, есть ли на броне гвардейский знак. В самом деле, было очень важно понять, кто будет в нас стрелять - гвардейцы или обыкновенная армия.

По выходе из здания мы были захвачены группой пьяных мужиков в спортивных костюмах, с автоматами Калашникова. По виду они производили впечатление совершенных бандитов, но оказалось, это милиция. Надо сказать, что это очень неприятное ощущение, когда вам в живот тычут стволом Калашникова, передергивая затвор и одновременно дышат в лицо перегаром.