Фрегор Ардин - Татьяна Николаевна Зубачева

— Рыжий! — рявкнул Рарг от двери. — Пошёл на спарринг.

— Да, господин Рарг, — обрадовано гаркнул Гаор, пулей вылетая из зала.

Мгновенно выскочивший из-под скамейки Вьюнок схватил куртку Гаора и убежал следом. Орнат и Фрегор будто не заметили его. И тогда рискнул зашевелиться Милок. Ни Рарг, ни Фрегор, ни Орнат не посмотрели на него, и он чуть ли не ползком исчез из зала. Какое-то время Орнат, Фрегор и Рарг молча смотрели друг на друга. Потом Рарг небрежно изобразил щелчок каблуками и вышел.

— Не лезь в мои дела, — сердитым шёпотом сказал Фрегор, когда они остались вдвоём.

— Ради Огня, Фрегор, — пожал плечами Орнат, — у меня хватает своих дел. Кстати, после твоей… эскапады в питомнике встало воспроизводство. Может, дашь, — он подчеркнул голосом следующее слово, — своего раба на расплод? На общее благо. Не обессилит он от пяти-шести случек.

Помедлив, Фрегор кивнул.

— Что ж… Разумно, дядя, я не против. Сил у него и на дюжину хватит. Но только под моим контролем.

— Даже при личном наблюдении, — саркастически согласился Орнат.

Фрегор улыбнулся.

— Хорошо, дядя, приглашаю на зрелище. Вот вернусь из поездки, возьму небольшой отпуск в счёт работы в праздники и опробуем Рыжего.

Слишком лёгкое согласие Фрегора насторожило Орната, но он никак этого не показал, и они расстались вполне дружески, в твёрдой уверенности, что обман удался.

Спарринг был жёстким. Рарг под конец, когда Гаор здорово уделал сразу троих, сам встал против него, а Вьюнка и Милка тем временем гоняли и валтузили двое уцелевших. Так что, когда всё кончилось и они вышли на лестницу рабской половины, Гаор еле стоял на ногах. А ещё Вьюнок, и Милок, опять свалившийся на лестнице. Гаор разозлился уже всерьёз.

— Сам иди! — пнул он Милка.

— Не могу, — простонал Милок.

— Ну, так ползи! Или подыхай! Порадуй дедулю!

Милок прерывисто вздохнул и расплакался. Плача почти в голос, цепляясь за перила, он действительно не так шёл, как полз по лестнице. Взвалив себе на плечо обессилевшего Вьюнка, Гаор шёл рядом, не так страхуя, как не давая встречным пнуть или толкнуть Милка.

Выйдя из зала, Орнат продолжил обход дворца. Разумеется, личные покои брата и племянников он миновал: их интерьер его не интересует. А вот общие залы, комнаты, галереи… В оружейной галерее, где всегда было сумрачно из-за обилия тёмного от времени металла, перед ним склонился в поклоне Голован, уже в белой рубашке — форме общего надзора и служения не кому-то лично, а всему роду. Орнат небрежно кивнул ему и остановившись перед ковром из щитов, мечей и кинжалов, провёл ладонью по лезвию широкого двуручного меча. Ладонь осталась чистой, и потому последовал новый кивок, уже одобрительный.

— Спасибо, хозяин, — польщённо улыбнулся Голован.

— Ты заменил уборщиц?

— Оружие не терпит небрежения, хозяин.

Орнат кивнул:

— Небрежность хуже ошибки, запомни.

— Да, хозяин.

— Ошибку можно исправить, а небрежность остаётся незамеченной, — задумчиво, как сам с собой рассуждал вполголоса Орнат. — Но за мелочами нельзя терять главное. Капля должна помнить о своём потоке, только тогда она стремится к общей цели. Ты помнишь, откуда это?

— Пятое поучение, хозяин? — неуверенно, тоном робкого вопроса ответил Голован.

Орнат усмехнулся.

— Почти, — и тоном приказа. — Подбери мальчишек посмышлёнее и обучи их. Будут мне читать вразбивку. Через декаду послушаю.

— Да, хозяин.

Голован почтительно поклонился и словно на мгновение слился со стеной, освободив Орнату дорогу. А когда тот ушёл, озабоченно оглядел галерею и нырнул в ведущую на вторую половину неприметную дверцу. Полученный приказ надо выполнить, а у него и без того хлопот выше головы. Да ещё за Мажордомом надо приглядывать, чтоб не мешал. Но здесь Мажордом сам ему помогает. Враг моего врага уже друг. Хочешь выплыть, не топи других, или хотя бы топи с разбором, а этот дурак ухитрился рассориться со всеми рабами, так что теперь у Мажордома сплошные упущения, а у нас всё тип-топ на радость хозяину. Много хозяев не надо: бьют все, и никто не кормит. Служить надо одному, но так, чтоб другие не обижались. Пусть каждый думает, что ты служишь именно ему. Рыжий тут сглупил, конечно, но чего взять с обращённого, да ещё и военного, все они упёртые дуболомы и крутить ими можно… как нечего делать. Но это если знаешь, за какую ниточку и как дёрнуть. Нет, хозяин может Рыжего не опасаться. За своего Рыжий любому глотку перервёт. Вот и надо так повернуть, чтоб он своими кого нам надо считал, а не по своему выбору. Хотя пока его выбор правильный.

Под эти мысли Голован добежал до рабской казармы, мимоходом потрепал по голове девчонку-уборщицу и пообещал ей конфету, если и завтра в оружейной всё блестеть будет, потом обсудил со Старшим бригады полотёров не надо ли щётки обновить, заскочил в малую вещевую к Младшей Кастелянше и выразил ей своё удовольствие по поводу порядка с мужскими носками, а вот гладильщиц надо приструнить, две рубашки сожгли, так, пока всех не выпороли, не возьмёт ли она это на себя…

Он не заискивал и не подлаживался, но все его замечания были настолько по делу и властны без оскорбительности, что ни у кого не вызывали протеста. Мажордом о его хлопотах то ли не знал, то ли не придавал им значения, потому что за свою долглетнюю службу не одного помощника или потенциального заместителя сожрал, доведя под смертную порку или собак, или… да мало ли способов, но пока, как с удовлетворением отметил про себя Голован, даже не заметил, что власть постепенно, но неотвратимо уходит из его рук. С третьими спальнями — и мужской, и женской — контакт у Голована был уже налажен, вернее, он наладил его со Старшими бригад, ненавязчиво подчеркнув, что в их дела лезть не собирается, а порядок надо блюсти, потому что если начнутся большие порки, то всем ввалят, не различая цвета и волосатости.

Ладить с купленными он учился ещё в Старом Дворце, от матери, которая там была Столовой Кастеляншей, а завершала его образование бабка, грозная Змеюга. Он был мальчишкой, а она старухой, но его родителей любила и отличала из всего своего многочисленного потомства, и кое-что из её мудрости ему досталось. В частности, что доверять никому нельзя, но другие о твоём недоверии догадываться не должны. Сама Змеюга на его памяти сорвалась только однажды. Вернее, ему об этом рассказали. Как на своей последней сортировке, она, стоя голой перед обоими Старыми, бросила им в лицо:

— Ничего, братья, ждите моих сыновей. Они рассчитаются.

Первый Старый презрительно