Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, центральным институтом южнофранцузского общества IX–XI вв. был аллод, уподобляемый proprietas постклассического римского права, но чем дальше, тем больше приобретающий черты условного права на имущество, что объективно сближает его с бенефицием и феодом. По сравнению с ними, аллод оправдано считать привилегированной формой условного землевладения[3839]. Все это побуждает рассматривать аллод и феод в единой системе имущественных отношений, отмеченной тесным переплетением вещных и личных связей и мучительными поисками адекватных юридических, да и чисто лексических, средств самовыражения. Понимание этого даст в руки исследователя ключ к юридической терминологии источников, поражающей разнообразием и отнюдь не только при первом знакомстве оставляющей впечатление хаоса.
Передать имущество можно было не только ad alodem или ad proprietatem, ad alodem proprium, но и ad proprium[3840], ad jus proprium[3841], ad dominium proprium[3842] и т. д. В ходу были и другие, трудно переводимые выражения: передать de mea jure in jure vestra[3843], de meo jure in vestram potestatem ad proprium[3844], de meo jure in vestro dominio[3845], de mea potestate ad vestrum dominium[3846], de meo jure et dominacione[3847], in dominio et potestate[3848] и даже in potestate, dominio et alode[3849]. Термин dominium в это время утрачивает сколь-нибудь точное значение. Иногда он сближается с proprietas и аллодом[3850], иногда — с феодом; так, имущество можно "иметь в феоде и полном доминии"[3851]. Однако, как следует из приведенных выше формул, чаще всего dominium трактовался как власть или господство. С другой стороны, писцы, похоже, не видели большой разницы между proprietas и аллодом, с одной стороны, и possessio — с другой[3852]. Если не сводить все к бездумному воспроизведению фрагментов древних и все более искажаемых формул, придется сделать вывод о размывании границ между основными правовыми понятиями и тяготении к юридически неопределенному представлению об имуществе.
Квазиюридические термины bonum[3853], facultas[3854], substantia[3855] и особенно res[3856] по-прежнему в ходу, довольно часто в сочетании со словом propria[3857] и даже proprietas[3858], как и соответствующим образом поданные субстантивированные местоимения[3859]. Однако в это время они играют меньшую роль, чем в текстах IV–VI вв., что связано как с расширительным употреблением терминов possessio и alodis, часто используемых для выражения мысли об имуществе вообще, так и с появлением новых терминов с этим значением.
Важную роль в описании имущественных правоотношений играло понятие jus. В грамотах на каждом шагу встречаются словосочетания jure proprio[3860], jure proprietario[3861], jure proprietatis[3862], а также jure perpetuo и т. д.[3863], выражавшие мысль о полном праве на имущество. Достаточно часто понятие jus является единственным средством выражения мысли о законном обладании имуществом[3864]. "Принадлежит по праву" — так можно сказать и по-русски, не претендуя, однако, на юридическую дефиницию. Реже в этом значении используется слово potestas. Приведу лишь одну, самую любопытную формулировку: "земля нашей власти и нашего слова"[3865].
С XI в. в оборот входит прозрачный термин aver (имеющий в русском языке неожиданного родственника в лице банковского термина "авуары"). Его специфическим значением было "скот"[3866], но даже в пределах одного картулярия найдется немало текстов, где оно применено в отношении зерна[3867], денег[3868], земли[3869] и просто имущества без каких-либо уточнений[3870]. Иногда это имущество описывается с помощью определения proprium[3871]. В некоторых документах aver выступает как обобщающее понятие, обнимающее такие термины, как alodis и honor[3872], в других противопоставляется honor или наряду с ним служит обозначением "имущества вообще"[3873].
Термин honor — несколько другого плана. В отличие от aver, почти не привлекавшего внимание исследователей, он достаточно хорошо изучен[3874]. В южнофранцузских текстах honor иногда является синонимом alodis[3875]. В других случаях alodis и fevum мыслятся как составные части honor, понимаемого как "имущество вообще"[3876]. Но чаще, и в принципе, honor — это привилегированное имущество феодального типа. Так можно было назвать земли и доходы рыцаря[3877] или церковного учреждения[3878], но не имущество крестьянина, в отношении которого уместнее было сказать substantia[3879], хотя, как отмечалось чуть выше, последний термин употреблялся и в более общем смысле. К слову, зависимый крестьянин со своим наделом и лежащими на них повинностями мог рассматриваться как honor[3880]. Как и термин alodis, honor мог сопровождаться топонимом и обозначать конкретное имение[3881]. Несмотря на выраженную социальную окраску, термин honor, "преодолевающий" различия между собственностью и владением, равно как между аллодом и феодом, также указывает на общественную потребность в квазиюридическом понятии, выражающем представление об "имуществе вообще", обладаемом по праву.
Вывод о смешении основных понятий имущественной сферы подтверждается анализом глаголов, характеризующих способы обладания имуществом. Речь идет, по большей части, о трех глаголах: habere, tenere, possidere. В источниках они фигурируют как по отдельности[3882], так и в разных комбинациях: habere et possidere[3883], habere et tenere[3884], tenere et possidere[3885], habere, tenere et possidere[3886], иногда с добавлением других глаголов, уточняющих способы использования имущества: adere (что можно перевести и как "находиться", и как "вступить в права")[3887], vindicare ("требовать", "присваивать")[3888], fruere или fructificare ("извлекать доход")[3889] и т. д.
Как отмечалось выше, в римский период глаголы habere, tenere и possidere имели, хотя и не однозначное, но все же достаточно определенное юридическое значение. В каролингскую и особенно в посткаролингскую эпоху от этих значений остаются лишь воспоминания. Так, "фиски" и церкви, как правило, держат[3890]. Этот же глагол обычно употребляют в отношении прекария[3891], узуфрукта
