Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

– Походу мы не уплывём, – сказала девушка, смотря на уставшего и растерянного капитана.

– Мы обязательно уплывём, должна же быть хоть одна лодка, хотя бы, чтобы добраться до корабля. В гавани лежит практический целый корабль. На таких ведь должны быть какие-нибудь лодки, хоть что-нибудь. Ты ведь плавала на таких? Ты не видела на таких ничего, что нам сейчас бы пригодилось?

– Что нам теперь делать? – не слыша его, спрашивала Китти, смотря в даль.

– Не знаю, идти дальше, может мы найдём хоть, что-то. Нужно собрать плот и доплыть до корабля, там по-любому осталась хоть одна лодка, хоть, что-нибудь. Я попробовал бы вплавь, но слишком далеко, боюсь, что не справлюсь.

Китти присела на холодный асфальт и грустно глядела на закат, а слезы текли и текли, Чак вытирал их рукавом и вскоре присел рядом и обнял. Он понимал, что план рухнул, Генгаг встретил их слезами и разочарованием. Вдали заходило солнце, такое тусклое и оранжевое, что будто бы светило устало от всей этой человеческой глупости и потеряло прежний цвет. Но это была лишь осень и ничего более. Они долго сидели, вглядываясь в горизонт, и Чак крепко сжал Китти в своих объятиях и поцеловал в щеку.

– Нам нужно спрятаться, наступает ночь. Отдохнём и продолжи поиски, ещё не все потерянно. Пойдём вдоль побережья на север, а там и выйдем на наши позиции, рано или поздно. Но здесь долго задерживаться нам ни к чему.

Но Китти молчала, молчала не обращая внимания ни на слова Чака, ни на его попытки её успокоить. В этот момент она лишь понимала, что этот закат ни на каплю не схож с теми закатами у моря, которые она любила. Неожиданно за спиной раздался тихий скрип обуви и они резко обернулись.

В нескольких шагах от них стояли три серые фигуры в защитных серых халатах из под которых торчали стволы автоматов. Это были фавийские солдаты, их лица, налитые свинцом и усталостью блестели от пота, все трое были, как на подбор, одного роста, широки и плечисты. Один из них неуверенно шагнул навстречу сидящим и выставив автомат вперёд спросил тихим, низким голосом.

– Вы кто такие, мать вашу, откуда взялись здесь?

– Мы беженцы, – нерешительно ответил Чак, прижав к себе Китти.

– Какие, мать вашу, беженцы? В Генгаге не осталось людей. Одни мертвецы.

– Мы с запада, – неуверенно добавил Чак, подымаясь на ноги.

– По рожам вашим вижу, что котивы!

– Мы гетерские котивы, – вновь начал Чак. – Мы возвращаемся из Фавии.

Солдат с подозрением смотрел в их растерянные лица и понимал, что здесь не совсем всё ладно. Он подошёл ближе и скомандовал.

– Руки за голову и на колени. Беженец, говоришь. Так откуда у тебя пистолет беженец?

– Какой пистолет? – растерялся Чак.

– Который ты носишь за поясом. Мы за вами наблюдаем с самого вашего захода в город. Уж поверьте, люди здесь нечастые гости. Так я спрашиваю, откуда у тебя пистолет?

– Для самообороны. Подобрал у убитого муринского солдата.

– Медленно достань его и брось ко мне. Только без шуток. Ты у меня на мушке, Чак. Верно? Ведь так тебя твоя спутница называет? А она вроде бы как Кати или Китти? Или я ошибаюсь?

– Всё верно.

Чак без лишних разговоров вынул из-за пояса пистолет и аккуратно швырнул его прямо к ногам фавийца. Тот, не сводя автомата с пленников, поднял оружие и прибрал в карман.

– Пойдёте с нами, Ван, свяжи им руки, отведём их к дяде Касеру, пусть он с ними разбирается. Касер уж точно разберётся кто вы такие, беженцы, или диверсанты. У него глаз намётан на таких как вы. Котивы.

Ван, плечистый парень с мягким лицом и кривым носом, достал из кармана верёвку и подошёл к ним, они не сопротивлялись.

Глава 27

В развалинах Генгага урывалась фавийская разведрота. Наступающие медивы, оставили их в разрушенном городе, для контроля над важным, в стратегическом плане, участке местности. Они наблюдали за побережьем и всегда были готовы принять на себя удар морского десанта, либо котивских диверсантов. Но ни тех, ни других тут не встречалось и вскоре вся их служба свелась к патрулированию мёртвого города и отлову редких дезертиров, которых нынче не жалели по обе стороны фронта. За последние дни троих уже придали скоротечному суду и сбросили тела в море, не желая их хоронить. Местных в городе не осталось, все кто не успел бежать при первом и втором штурме, были погребены под руинами собственных домов. Многих скоротечные трибуналы военных судов Фавийцев, приговорили к смерти или к лагерям за сотрудничество с врагом. Под сотрудничеством понимали всё, что только могло придти в голову. Если кто-то говорил, что в доме подозреваемого ночевали котивы, то того тут же стреляли без разбирательств, а если ты кормил врага в своём кафе или столовой, то могли ещё перед смертью пытать и пристрастно допрашивать. В итоге город опустел, и стал мрачным памятником человеческой жестокости.

Ротой командовал боевой офицер в третьем поколении, капитан Касер. Чистокровный медив, сорока лет отроду из благородной и знатной семьи, что жила в своих имениях где-то на южном берегу. Бойцы любили и уважали его и добродушно называли "дядей", хотя кому-то он был и ровесником.

Разведчики сильно не прятались, ибо знали, что в городе кроме них никого не осталось, от того они расположили свой штаб и казарму в бывшем доме инвалидов. Это одно из немногих зданий, что выстояло под нескончаемым огненным дождём. Во многом благодаря своим толстым, кирпичным стенам, выложенных ещё три сотни лет назад, когда города, как такового не было, а был лишь небольшой форт. Вокруг дома, удивительным образом, сохранились несколько елей, но от десятка других остались лишь разодранные пни.

Медивы жили здесь своеобразной размеренной жизнью, в тишине и спокойствии. Им безгранично нравилось удалённость от фронта и боёв, они спали и ели вдоволь, играли в карты, болтали и иногда патрулировали город, обыскивая брошенные дома в поисках каких-нибудь ценностей, ну, или на худой конец, искали целую мебель или одежду.

Китти с Чаком привели сюда уже ночью, когда большинство спали, сильно не церемонясь с ними их бросили в тёмную, сырую комнату без окон и закрыли массивную дверь, за которой встал охранник. Он то и дело побрякивая автоматом, как бы намекая на своё присутствие, иногда громко кашлял и бранился сам с собой, а вскоре так и вовсе запел