Тяжелый дивизион - Александр Лебеденко

— Чего тут верить или не верить. Один человек, или тыща, или, может, миллион. Скомандуют — и пошли.

— А я видел, как на фронте партии складывались и рассыпались. Вожди надрывались — командовали — и ничего не выходило. Эсеров взять. Эскадронами и ротами в партию вступали, наверное миллион был…

— То особь статья. Организация организации рознь. А мы вот, рабочие, знаем, что бороться без организации нельзя. Плевую забастовку без организации не устроить. И Ленин говорит…

— А вы знаете Ленина? — живо спросил Андрей.

— Чего проще. Частенько видаем.

— Что это, действительно большой человек?

Молодой Васильев даже нагнул голову.

— Про то вам судить будет трудненько, господин офицер, а только, думается, недолго ждать, когда об этом спрашивать не будут.

«Вот это вера! — мысленно воскликнул Андрей. — Говорили ли так о ком-нибудь из генералов армии?»

В передней засычал расслабленный звонок. Открывать пошла Люба. Девушка в шубке мелькнула в двери и скрылась. В комнату быстро вошел худой улыбающийся парень, а за ним старик. Старик сразу захватил внимание Андрея. На нем были старые, давно не чищенные сапоги и серого сукна куртка. И косоворотка, и чиненые штаны не шли к его аккуратному иконописному лицу. Борода его, белая, клинышком, была ровно подстрижена, на висках и по темени лежали седые, чуть зеленоватые пряди волос. Но брови и усы были выведены углем, без единой седины, и нос, суровый, острый, вылетал далеко вперед, на ходу ломался и сбегал крутым отвесом книзу. Если б к этому лицу острые, жгучие глаза, это было бы лицо партизана, фанатика, но в глазах светились какие-то иные настроения, они светили даже не огоньками, а мягким отблеском, и потому лицо было скорее угодническое, иконописное.

Алеша не походил на брата, был худ, неширок в плечах, прост и обычен. Таких парней по Выборгской тысячи. Отличала его только выписанная на его лице приветливость.

— От твоего они, — сказал отец, показывая на Андрея. — И письмо вот.

— От Петра, — заулыбался Алеша. Тут же присел к столу и стал читать.

— Пишет Петр, выручали вы его. Спасибо вам большое. Хороший он парень. Привязались мы все к нему.

Люба наклонила голову чуть-чуть. Но Андрей заметил. И здесь любовь… Но здесь, наверное, ничто не разделяет. Младшая Васильева вошла в вязаном платке на плечах. Волосы ее были зачесаны на пробор, гладкие до блеска. Глаза черные, с влажными огоньками. Она была строже и вместе с тем ярче и определеннее сестры. Она смотрела на Андрея и улыбалась, не говоря ни слова.

— Ну, что видели, Захар Кириллыч? — спросил Васильев прислонившегося к печке старика.

— Бурлит город. В переулках и то как на Невском. Как народ-то всполошили!

— Тебе не нравится…

— Никому не нравится. У кого голова на плечах, а не примус. Чего затеяли! Не царя идете свергать.

— Не царя, буржуев, — крепко сказал Иван.

— «Буржуев», — передразнил его Захар Кириллыч. — Дались вам эти буржуи! Житья вам от них не стало. За глотку тебя взяли, дохнуть не дают! — Он схватил себя за горло.

— Шалишь, брат… Теперь мы их за воротник взяли, — засмеялся Алеша.

— А тебе и в праздник, и в будень весело…

— А уж такой удался.

— Веселись, веселись. Как спустят штаны… Придется поплакать… А то еще и повыше поболтаешься.

— Ты бы зря не болтал, Захар Кириллыч, — сказала старуха Васильева. — Что это при матери, при девках такое говорить.

— А ты бы, мать моя, лучше сама бы своих-то попридержала. Ишь вот, ружьёв натаскали. Не квартира, а казарма. Арсенал какой! Девки, и то со шпалерами вожжаются! Срамота! Я бы на твоем месте на пороге лежал бы, на улицу своих бы не пускал. Говорят, на Питер корпус казачий идет, да ударники, да юнкера, да войска с фронту. Гляди, все три твои и не вернутся.

Старуха зашевелилась на месте и стала молча перевязывать платок. Захар Кириллыч смотрел на Андрея, может быть ища сочувствия.

— Ишел бы ты спать после моциону, Захар Кириллыч, — буркнул Иван.

— А ты не гони, не гони, молодой еще. Наслушались вы орателей… И где это видано, чтобы против корпуса казаков идти?

— В девятьсот пятом ходили. Круче были времена, — серьезно сказал старик.

— Чудак ты, Захар Кириллыч! Голова у тебя от старости мутная, — смеялся Алеша. — Сам видел город. Тут и три корпуса мало. А с фронту солдат на нас не вытащить. Об этом осведомлены. Вот вы скажите, господин офицер. Пойдут солдаты против питерских?

— Я за весь фронт говорить не буду. Если судить по тому, что я видел, так на фронте даже роту не собрать на защиту Керенского.

— Видал?! — стукнул Иван по столу. — Это тебе не солдат, офицер говорит.

Захар Кириллыч посмотрел на Андрея совсем неодобрительно:

— Всякие и офицеры бывают. Настоящий офицер на Выборгскую сторону и не забредет…

— Офицер офицером и останется, — хмуро сказал Иван.

Теплые струйки пошли к вискам Андрея.

— Ну, ты зря, — смущенно сказал Алеша.

Ксения улыбнулась открытыми белыми зубами.

— Ну, мать, кормить надо, — сказал Иван, — а то за нами что ни час прийти могут.

— Куда же вы на ночь?

— Куда пошлют, мать, — смеялся Алеша. — У нас как на войне. И штабы, и телефоны, и мотоциклеты. Одно слово — Красная гвардия. — Он двигал руками туда-сюда. — Приказ — и пошли ребята. Скажут в атаку — пойдут в атаку.

— Радуешься, как несмышленыш, — бурчал, уходя в коридор, Захар Кириллыч. — Войну-то ты и не видал. А кто ее видал, не возрадовался.

— Наша война веселей. У нас сел на грузовик и пошел по мостам, по набережным, с песнями, с гармонью…

— Не люблю, когда треплешься, — сказал Иван. — Ты привез что или так, пустой?

— Посмеяться нельзя! Вот братец у меня строгий, — сказал Алеша Андрею, и уже серьезней: — Машина утром придет. Сашка Кикин тут ночевать будет. А остальные подойдут. — За окном тяжело прокатил грузовик. Алеша подошел к окну и долго смотрел в мутную темноту улицы. — А еще у нас на заводе новости. Директор новый. Старого по требованию Совета сняли. Побаиваются хозяева.

— Не об директорах разговор теперь, — сказал Иван. — У нашего, говорят, и квартира забита. В конторе живет. Удрать куда собирается, что ли. Может, за границу. Пожалуй, неглупо поступлено.

— Сурьезные дела, — сказал отец. — Вы небось не ждали такого.

— Не ожидал, — сознался Андрей. — Можно было всякое ожидать — и революцию, и восстание… Но вот такой революции, против собственности, против капитала… Нет, этого никто из нас не ожидал.

— Рабочего не спутаешь в картах. Рабочий сыздетства знает, кто ему враг. Мы знаем, на чем война вертится. Нам эти нитки да узелки видимы. У крестьянина или там у студента глаза замазаны, а мы перед собой всю эту машину каждый день от гудка до гудка видим. Рабочий когда Маркса или Ленина читает, то ему все кажется, что его собственные мысли в порядок взяты да сказаны так, чтобы всякому ясно было. Потому рабочий класс и идет за этими вождями.

— Но, думаете ли вы, что уже пришло время взять власть рабочему классу?

— А вот вы человек образованный: так вот скажите мне, было еще такое время, когда это можно было сделать? Ну, в пятом, в шестом году. Поставят взвод городовых на мосту — и стоп Выборгская. Наши постреляют из-за угла из шпалеров — и все. И оружия у нас настоящего никогда не было. В пятом году из-за границы пароход везли с револьверами. Так он на камень сел. А теперь солдаты за нас, оружия — вон целый ящик патронов. — Васильев указал на старый комод. — Хозяйка ругается: белье, говорит, девать некуда. Когда же еще такое было? И потом житья не стало — расшевелился рабочий. Одно — война уже четвертый год, другое — хлеба не хватает, разор в стране, дороги стоят, в лавках пусто. Царя скинули, буржуазия попробовала, да тонка кишка.

— А справится ли рабочий класс?

— А уж тут, батюшка, выбору нету. Сами за себя. Трудненько, полагаю, будет, да уж ничего, вытянем.

— Вытянем, батя, — вскочил Алеша и хлопнул старика по плечу.

Иван смотрел на них уже не сердито.

— Я вот вижу, вы в свое дело верите, — сказал взволнованно Андрей. — У вас даже сомнений нет… А я за три года впервые вижу людей, которые верят во что-то до конца. Вот и германцы верили…

— Наша вера крепче будет, господин офицер, — сказал Иван. — Отцы наши в девятьсот пятом году верили, то уж нам не верить не пристало. Наши и за фронтом есть, и в других странах. Письма доходят…

— Верно, Васильич, верно! — раздался зычный голос в дверях. — А только вы что двери-то не закрываете? Гостей ждете?

— Это, конечно, Ксения, кто же иначе? За ней прислугу надо.

— Милого ждешь, Ксенюшка? — хохотал на пороге рослый парень в папахе, весь в пулеметных лентах Он стукнул прикладом об пол. Из-за его плеча выглянула веселая физиономия в матросской фуражке. Парень посмотрел на Андрея, смешно вытаращил глаза и выпалил, дурашливо взяв под козырек: — Виноват, ваше благородие, откель пожаловали?