Посмертные записки Пиквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Дорогая моя, — начал мистер Пиквик, — как же это произошло? Присаживайтесь и расскажите мне все. Какая она хорошенькая, не правда ли, Перкер? — добавил мистер Пиквик, с такой гордостью и восхищением всматриваясь в лицо Арабеллы, словно она была его дочерью.

— Очаровательна, уважаемый сэр! — отвечал маленький поверенный. — Не будь я женат, я бы мог позавидовать вам, счастливчик.

Сделав такое заявление, маленький законовед ткнул мистера Уинкля пальцем в грудь, сей джентльмен ответил тем же, и оба расхохотались очень громко, хотя и не так громко, как мистер Сэмюел Уэллер, который только что успокоил свои чувства, поцеловал миловидную горничную под прикрытием дверцы шкафа.

— Не знаю, как благодарить вас, Сэм, — сказала Арабелла с обворожительнейшей улыбкой. — Я никогда не забуду услуг, которые вы нам оказали в саду в Клифтоне.

— Не стоит говорить об этом, сударыня, — отвечал Сэм. — Я только помогал природе, сударыня, как сказал доктор матери одного мальчика, которого уморил кровопусканием.

— Мэри, милая, присядьте, — сказал мистер Пиквик, прерывая обмен любезностями. — Ну, теперь рассказывайте, давно вы сочетались браком?

Арабелла застенчиво посмотрела на своего господина и повелителя, а тот ответил:

— Всего три дня.

— Всего три дня? — повторил мистер Пиквик. — Да что же вы делали целых три месяца?

— Совершенно верно! — подхватил Перкер. — Ну-ка, чем вы объясните такую проволочку? Видите, Пиквик удивляется только тому, что это не случилось давным-давно.

— Дело вот в чем, — начал мистер Уинкль, посматривая на свою зардевшуюся молодую жену, — я долго не мог уговорить Беллу бежать со мной. А когда я ее уговорил, пришлось долго ждать удобного случая. Мэри должна была предупредить за месяц о своем уходе семейство, где она служила по соседству, а без ее помощи мы никак не могли обойтись.

— Честное слово, вы действовали как будто по плану! — воскликнул мистер Пиквик, который к тому времени надел очки и переводил взгляд с Арабеллы на Уинкля, а с Уинкля на Арабеллу, причем на его физиономии отражалась такая радость, — какую может почувствовать только добрый и сердечный человек. — А ваш брат знает о свершившемся факте, моя дорогая?

— О нет! — отвечала Арабелла, меняясь в лице. — Милый мистер Пиквик, он должен узнать об этом только от вас, только из ваших уст. Он так вспыльчив, так предубежден и… и так хлопотал за своего друга, мистера Сойера, — потупившись, добавила Арабелла, — что я ужасно боюсь последствий.

— Да, это верно, — серьезно заметил Перкер. — Ради них вы должны уладить это дело, уважаемый сэр. К вам молодые люди отнесутся с почтением, тогда как никого другого не станут слушать. Вы должны предотвратить несчастье, уважаемый сэр. Горячая кровь, горячая кровь.

И маленький законовед подкрепил свое предостережение новой понюшкой и опасливо покачал головой.

— Вы забываете, моя милочка, что я под арестом, — мягко сказал мистер Пиквик.

— Нет, об этом я всегда помню, дорогой сэр, — возразила Арабелла. — Я этого никогда не забывала. Я постоянно думала о том, как вы должны страдать в таком ужасном месте. Но я надеялась, что забота о нашем счастье побудит вас сделать то, чего бы вы никогда не сделали ради самого себя. Если мой брат узнает об этом от вас, я не сомневаюсь, что мы с ним помиримся. Он единственный в мире близкий мне родственник, мистер Пиквик, и если вы за меня не заступитесь, я могу его потерять. Я поступила нехорошо, очень, очень нехорошо, я это знаю!

Бедная Арабелла закрыла лицо носовым платком и горько расплакалась.

На мистера Пиквика сильно подействовали эти слезы, а когда миссис Уинкль вытерла глаза и принялась умолять его и улещивать самым нежным тоном, он пришел в сильнейшее волнение и, явно не зная, как поступить, начал нервически потирать очки, нос, штаны, голову и гетры.

Воспользовавшись этими симптомами нерешительности, мистер Перкер (к которому, как выяснилось, молодая чета заезжала утром) начал доказывать с юридической точностью и проницательностью, что мистер Уинкль-старший до сих пор не знает о том важном шаге, какой сделал его сын на жизненной стезе; что будущность вышеупомянутого сына зависит всецело от того, чтобы вышеупомянутый Уинкль-старший продолжал относиться к нему с прежней любовью и симпатией, а это весьма сомнительно, если от него будут скрывать великое событие; что мистер Пиквик, отправляясь в Бристоль на свидание с мистером Элленом, мог бы с таким же основанием отправиться в Бирмингем к мистеру Уинклю-старшему и, наконец, что мистер Уинкль-старший имеет все права и основания считать мистера Пиквика как бы опекуном и наставником своего сына, и, стало быть, долг и обязанность мистера Пиквика — познакомить вышеупомянутого Уинкля-старшего при личном свидании со всеми обстоятельствами дела и с тою ролью, какую он сам сыграл.

Мистер Тапмен и мистер Снодграсс явились весьма кстати на этой стадии увещаний, и так как необходимо было объяснить им все происходящее вместе с различными доводами за и против, то все рассуждения были повторены с начала до конца, после чего каждый из присутствующих начал развивать каждый довод по-своему и на свой лад. Наконец, мистер Пиквик, который от доводов и увещаний растерял все свои решения и подвергался неминуемой опасности потерять рассудок, заключил Арабеллу в объятия и заявил, что она — очаровательное создание, что он полюбил ее с первого взгляда, что у него не хватит духу препятствовать счастью молодых людей и они могут делать с ним все, что им угодно.

Услыхав об этой уступке, мистер Уэллер первым делом направил Джоба Троттера к блистательному мистеру Пеллу с просьбой выдать посланному заверенную расписку об уплате долга, которую его осторожный родитель предусмотрительно оставил у этого ученого джентльмена на случай, если она вдруг понадобится. Вслед за сим он незамедлительно вложил весь свой наличный капитал в приобретение двадцати пяти галлонов легкого портера, который он самолично распределил во дворе между всеми желающими. Покончив с этим, он стал кричать «ура» во всех отделениях тюрьмы и кричал, пока не охрип; но затем постепенно обрел свое привычное спокойствие и философическое расположение духа.

В три часа дня мистер Пиквик в последний раз окинул взглядом свою маленькую камеру и начал пробираться сквозь толпу должников, которые теснились вокруг, стараясь пожать ему руку, и провожали его до привратницкой. Здесь он остановился, чтобы обозреть окруживших его, и лицо его просияло: в этой толпе бледных, изнуренных людей не было ни одного человека, чьей участи не облегчил бы он своим сочувствием и помощью.

— Перкер, вот это мистер Джингль, о котором я вам говорил, — сказал мистер Пиквик, поманив из толпы молодого человека.

— Прекрасно, уважаемый сэр, — отозвался Перкер, пристально всматриваясь в Джингля. — Завтра мы с вами увидимся, молодой человек. Надеюсь, вы запомните и оцените то, что я имею вам сообщить, сэр.

Джингль почтительно поклонился, задрожал, пожимая протянутую руку мистера Пиквика, и удалился.

— Джоба вы, кажется, знаете? — осведомился мистер Пиквик, представляя этого джентльмена Перкеру.

— Знаю мошенника! — добродушно отозвался Перкер. — Позаботьтесь о своем друге и будьте готовы завтра в час, слышите? Ну-с, остались еще какие-нибудь дела?

— Никаких, — сказал мистер Пиквик. — Сэм, вы передали вашему старому сожителю маленький сверток, который я вам оставил?

— Передал, сэр, — отвечал Сэм. — Он расплакался, сэр, говорит о том, какой вы добрый и щедрый, и жалеет только, что вы не могли привить ему скоротечную чахотку, потому что его старый друг, который так долго здесь жил, теперь помер и ему негде искать другого.

— Бедняга! — вздохнул мистер Пиквик. — Да благословит вас бог, друзья мои!

Когда мистер Пиквик произнес эти прощальные слова, толпа разразилась громкими криками. Многие проталкивались вперед, чтобы еще раз пожать ему руку. Потом он взял под руку Перкера и поспешно вышел из тюрьмы; в этот момент он был гораздо пасмурнее и меланхоличнее, чем в тот день, когда впервые вступил в нее. Увы, сколько страждущих и несчастных оставалось в ее стенах!

Счастливый выдался вечер, по крайней мере для одной компании в «Джордже и Ястребе», и веселы и беззаботны были два человека, вышедшие на следующее утро из гостеприимной гостиницы. Эти двое были мистер Пиквик и Сэм Уэллер. Первого быстро усадили в удобную дорожную карету с маленьким сиденьем сзади, на которое проворно взобрался второй.

— Сэр! — окликнул мистер Уэллер своего хозяина.

— Что, Сэм? — отозвался мистер Пиквик, высовываясь из окна.

— Хотел бы я, сэр, чтобы эти лошади три с лишним месяца просидели во Флите.

— Зачем же, Сэм? — полюбопытствовал мистер Пиквик.