Хроники Дюны - Фрэнк Херберт

милорд. Я не сумел переговорить с ним наедине, но он с помощью наших старых знаков передал мне, что работал на Харконненов, думая, что вы погибли. И он дал знать, что должен остаться пока с ними.

– И ты оставил Хавата с этими…

– Он сам так хотел… И я решил, что так будет лучше всего. Если… что-то не так, он все равно в пределах нашей досягаемости. Если же он по-прежнему верен нам – у нас есть пара ушей во вражеском лагере.

Пауль вспомнил о вероятностных линиях будущего, увиденных им в пророческих видениях. Среди них была и такая, где Суфир Хават нес на встречу с ним отравленную иглу – Император велел ему пустить это оружие в ход против «этого самозваного герцога»…

Стражи у входа разошлись, образовав короткий живой коридор, сверкающий копьями и клинками. В наступившей тишине был хорошо слышен посвист широких одежд и шорох песка, нанесенного с улицы в залы дворца.

Падишах-Император Шаддам IV шел первым. Его шлем бурсега где-то потерялся, и рыжие волосы торчали вовсе стороны точно перья – монарх не успел привести себя в порядок. Левый рукав мундира лопнул по внутреннему шву; на Императоре не было ни пояса, ни оружия – но величие по-прежнему окружало его, словно невидимый кокон силового поля, заставлявший всякого держаться на почтительном расстоянии.

Но копья фрименов опустились крест-накрест перед ним, остановив повелителя Галактики там, где приказал Пауль. Свита и спутники Императора столпились позади – мозаика ярких цветов и лиц с застывшим на них потрясением, озвученная лишь неуверенным шарканьем ног.

Пауль обежал взглядом эту группу – заметил женщин, пытавшихся скрыть следы слез, холуев и прихлебателей, явившихся на Арракис насладиться победой сардаукаров и празднествами – и онемевших теперь от поражения. Увидел птичьи глаза Преподобной Матери Гайи-Елены Мохийям, яростно сверкающие из-под черного капюшона, а подле старухи – худого, угрюмого Фейд-Рауту Харконнена.

Время выдало мне его лицо, подумал Пауль.

Затем он перевел взгляд дальше – там, позади Фейд-Рауты, его внимание привлекло подвижное лицо, напоминающее о ловкой, изящной, но хищной ласке. Лицо, которое он раньше ни разу не видел ни в пророческих снах, ни наяву. Но лицо, которое, казалось ему, он должен бы знать; лицо, в котором было что-то пугающее.

Почему я чувствую страх перед этим человеком?

Пауль склонился к матери и шепотом спросил:

– Кто это там, левее Преподобной Матери, – вон тот, опасный с виду?..

Джессика взглянула и вспомнила лицо, украшавшее досье из тех, что в архивах Дома Атрейдес относились почти к настольным книгам.

– Граф Фенринг, – тихо ответила она. – Тот самый, который занимал этот дворец перед нами. Генетический евнух… и убийца.

«Мальчик на побегушках у Императора», – вспомнил Пауль. И эта мысль была почти потрясением: самого Императора он не раз видел на бесчисленных ветвящихся путях, ведущих в будущее, но граф Фенринг ни разу не промелькнул в его пророческих видениях.

Тут же Паулю пришло в голову, что он множество раз видел в паутине вероятностных линий свое мертвое тело, но сам момент своей смерти – ни единого раза. Может быть, я не мог увидеть этого человека как раз потому, что это он убьет меня? – пришло ему в голову. И эта мысль пробудила самые дурные предчувствия.

Он заставил себя оторваться от Фенринга и перевел взгляд на оставшихся в живых сардаукаров, офицеров и рядовых; на лицах прославленных воинов Дома Гинац застыли горечь и отчаяние. Некоторые на миг задерживали его внимание: кое-кто из офицеров тайком озирался, пытаясь разобраться в том, какие меры безопасности приняты хозяином и нельзя ли, как-нибудь исхитрившись, превратить поражение в победу.

Наконец взгляд Пауля остановился на зеленоглазой блондинке с чеканными чертами высокородной патрицианки, излучающими поистине классическую надменность. Никаких признаков слез, никаких следов перенесенного поражения. Тут и спрашивать было нечего, Пауль сразу опознал ее – принцесса самых высоких королевских кровей, дочь Правящего Дома, Бене Гессерит, все всякого сомнения, получившая великолепную подготовку. Лицо, которое многое множество раз глядело на него из будущего: Ирулан.

Вот он – мой ключ.

По сбившейся толпе гостей-пленников прошло движение. Показалась знакомая фигура: Суфир Хават – знакомый шрам на пол-лица, испятнанные губы, морщины, сутулые плечи – знаки подошедшей старости, ослабившей тело бойца…

– Ага, вот и Хават, – негромко сказал Пауль. – Не держите его, Гурни.

– Милорд?.. – переспросил Гурни.

– Не держите его, – повторил Пауль. Гурни кивнул.

Копье фримена поднялось и опустилось за спиной неловко шагнувшего вперед Хавата. Покрытые сеткой склеротических жилок слезящиеся глаза изучали Пауля, оценивали его.

Пауль тоже сделал шаг навстречу – и сразу почувствовал напряженное ожидание среди людей Императора.

Хават посмотрел на Джессику.

– Леди Джессика, – проговорил он, – лишь сегодня узнал я, как был неправ и несправедлив к вам. Вам не нужно прощать меня…

Пауль ждал – но его мать молчала.

– Суфир, дружище, – сказал он, – сам видишь, я не поворачиваюсь спиной к двери!

– Во Вселенной слишком много дверей, – серьезно ответил Хават.

– Разве я не сын своего отца? – спросил Пауль.

– Скорее уж ты похож на отпрыска своего деда, – хриплым, стариковским голосом ответил Хават. – Что вся манера, что взгляд…

– Но я – сын своего отца, – возразил Пауль. – И вот я говорю тебе: ты можешь потребовать в уплату за долгие годы верной службы нашему Дому все, что ты только можешь пожелать. Все. Абсолютно все, Суфир. Тебе нужна моя жизнь, Суфир?.. Она твоя, бери. – Пауль шагнул вперед, не поднимая рук. Он видел, как понимание загорается в глазах Хавата.

Он понял, что я знаю об измене, подумал Пауль. И он понизил голос так, чтобы его слышал один лишь Хават:

– Суфир, я говорю правду. Если ты хочешь убить меня – рази…

– Все, чего я желал, мой герцог, – это лишь хоть раз вновь встать подле тебя, – промолвил Хават. И лишь в этот миг Пауль почувствовал, какое усилие требовалось старику, чтобы не упасть. Пауль подхватил Суфира под плечи, поддержал его, чувствуя, как дрожат мышцы под его ладонями.

– Тебе очень больно, друг мой? – спросил Пауль.

– Больно, мой герцог, – признался Хават. – Но мне теперь хорошо… – Он полуобернулся в объятиях Пауля, протянул руку в сторону Императора – ладонью вверх, показывая крохотную иглу, зажатую меж пальцев. – Видите, Ваше Величество? – воскликнул он. – Видите эту предательскую иглу? Да неужто вы хоть на миг подумали, что я, который отдал всю свою жизнь служению Дому Атрейдес, теперь дал бы ему меньше?!

Пауль пошатнулся – старик обмяк в его руках. Пауль узнал тяжесть смерти: в том нельзя было ошибиться, чувствуя, как обвисает безвольное,