Сталинским курсом - Михаил Ильяшук

— Направляйтесь прямо к ней. Она славная, хорошая девочка и не откажет вам в ночлеге. Давно она не была на свидании со мной, так как в последнее время стали редко разрешать свидания. Вот вы и расскажите Марусе, как я живу, пусть не волнуется обо мне. Я не голодаю, работаю добросовестно, начальство неплохо ко мне относится, и я надеюсь, что оставшиеся пять лет пройдут благополучно, и мы снова заживем с ней вместе.

Обо всей этой истории я помнил, но все же стеснялся побеспокоить дочь Машуковой, а главное — боялся испугать одиноко живущую молодую девушку. Но, когда на второй день положение стало безвыходным, то предложил Василию Петровичу пойти вместе со мной к незнакомой Марусе. Он согласился.

Нашли ее легко. Против ожидания, Маруся не побоялась приютить нас. Напротив, очень нам обрадовалась, узнав, что мы посланцы от матери, засуетилась, захлопотала. Разместила нас в отдельной комнате, предоставила возможность помыться и покормила завтраком.

Мы от всей души благодарили молодую хозяйку за радушный прием. Все, что знали о ее матери, охотно рассказали ей.

Был теплый воскресный день. Отдохнув часа два после бессонной ночи, мы решили посвятить остаток дня ознакомлению с городом Мариинском. За примерно девятилетний период жизни в Баиме, расположенном всего в семи километрах от этого города, нам лишь один раз довелось побывать в нем. Это было во время культпохода на олимпиаду художественной самодеятельности. Тогда нас в морозную туманную погоду под конвоем вели в городской театр.

И вот теперь с большим интересом рассматривали мы каждую площадь, каждую улицу, дома и свободных людей, которые были нам в диковинку после лагерной жизни.

Город небольшой. От вокзала через огромный выгон шла центральная улица, которая протянулась километра на четыре и упиралась другим концом в берег реки Кия. Недалеко от вокзала расположился торговый центр. В обшарпанных, давно не ремонтированных деревянных строениях ютились магазины с жалким ассортиментом промтоваров да несколько продовольственных киосков. Возле единственной хлебной лавки сгрудилась масса людей, это была не очередь, а толпа, где каждый норовил прорваться к прилавку, обойдя другого, чтобы урвать пятьсот граммов хлеба, которого как раз и не хватало. Люди толкались, ругались, дело доходило до драки. Слышались проклятия, матерщина.

Мы постояли недолго возле магазина и направились к реке. Там нашли чудесный песчаный пляж. День выдался на редкость жаркий. После холодной ночи казалось невероятным, что можно купаться, загорать. Мы разделись, бросились в воду, а потом с наслаждением растянулись на песке, подставляя солнцу свои худые, изможденные тела.

— Да, — промолвил Василий Петрович, — ничто не может сравниться с непередаваемым ощущением свободы, которое переполняет тебя после долгой неволи. Вот лежим мы с вами свободные, не чувствуя за спиной лагерных ищеек, следующих за тобой по пятам, наслаждаемся природой, словно в Эдеме, и нам кажется, что нет счастливее людей на свете. А между тем мы еще не знаем, что нас ждет впереди, как примет нас общество, удастся ли устроиться на работе. И все же, несмотря на все это, сегодня, в этот чудесный день, лежа на берегу реки, согретый солнцем, не обремененный пока заботами о хлебе насущном, я высоко ценю то, что имею.

— Вы правы, — сказал я. — Когда человека лишают благ, материальных ли, духовных ли, как, например, свободы распоряжаться своей личностью, возможности общения с природой, он только тогда высоко оценивает эти блага. Так и мы с вами.

В нескольких десятках метров от нас над рекой располагался железнодорожный мост. Мы отдыхали возле знаменитой великой транссибирской магистрали. До нашего слуха донесся шум приближающегося поезда, который с грохотом ворвался на мост. Мы успели прочесть на промелькнувших вагонах слова «Владивосток — Москва». С замиранием сердца глядели мы поезду вслед. Он мчался в ту сторону, куда лежал и наш путь — на запад, к родным местам.

К вечеру, усталые, довольные, подкрепившись куском лагерного хлеба, вернулись мы на квартиру Маруси. Молодая хозяйка нас уже поджидала. Она напоила гостей великолепным парным молоком, накормила печеной картошкой, а на ночь постелила на полу пуховую перину, подушки. Мы легли и мгновенно заснули. Сказались две предшествовавшие бессонные ночи.

На следующий день, в понедельник, в отделении милиции нам выдали паспорта. После этого я распрощался с Василием Петровичем. Он пошел на вокзал с тем, чтобы, не задерживаясь больше в Мариинске, уехать в Одессу. А я отправился на почту, где меня ожидали прибывшие на мое имя деньги, которые я мог получить лишь при предъявлении паспорта.

Примерно за месяц до освобождения из лагеря я принял меры, чтобы обеспечить себя какой-то суммой средств. У меня не было ни копейки, и я боялся, что, выйдя за ворота лагеря с одним только хлебным пайком и литером для проезда в поезде, я могу оказаться в крайне затруднительном положении. Поэтому-то заблаговременно обратился ко всем родным и близким с призывом о помощи, и они незамедлительно откликнулись на него. Мой брат, сестра и кое-кто из знакомых выслали на мое имя в Мариинск до востребования денежные переводы. И даже Юра, будучи еще студентом, занял для меня сумму денег. В общей сложности я получил на почте тысячу пятьсот рублей (150 рублей по новому, на время написания воспоминаний, курсу). Это была большая сумма. В один миг я превратился из вчерашнего нищего лагерника в состоятельного свободного гражданина.

Девушка, выдавшая мне деньги, простосердечно полюбопытствовала, откуда у меня такая сумма. Я откровенно рассказал ей о себе. На лице ее появилось выражение неподдельного, искреннего сочувствия. Понизив голос, хотя в тот момент на почте, кроме нас, никого не было, она сказала:

— Да, творится что-то ужасное. Людей сажают в тюрьмы и лагеря неизвестно за что, без всякой вины с их стороны. Счастье ваше, что вы вырвались оттуда живым. От души желаю вам благополучного возвращения домой и встречи с семьей.

Меня тронуло сочувствие совершенно незнакомой мне девушки. Я поблагодарил ее и ушел, ободренный не только материальной, но и моральной поддержкой.

Да, то было страшное время. Весь народ стонал под гнетом сталинского режима — главный тиран был еще жив, и огромная энкаведистская машина безжалостно пожирала тысячи жертв. Мне еще повезло, я вырвался из ее железной пасти. Но радость моя была неполноценна, так как я ничего не знал о судьбе Оксаны.

Глава LXXXI

Спасательная экспедиция

Утром 26 июня я отправился на вокзал для встречи с Юрой. На перроне было пусто. С волнением ожидал я прибытия поезда. Когда поезд пришел, я увидел, как из одного вагона вышел какой-то военный с дамой, а вслед за ними — Юра. Юра помог им сойти по ступенькам с вещами. Дама долго пожимала ему руку и, видимо, благодарила Юру.