Избранное - Нора Георгиевна Адамян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы на меня не сердитесь, Антонина Васильевна. Я ведь по-простому, от души. Я искренний человек.
А она не сердилась. Не хотелось только еще что-то выслушивать и на что-то отвечать.
На улице Антонину Васильевну охватило вечерним морозом, перед глазами поплыли красные и зеленые огни машин, заскрипел под ногами снег, и она больше совсем не тужила о прошедшем дне, где все сделалось как надо. Она радовалась, что увидит Кольку, маленького, с гибкими птичьими ребрышками и серыми отцовскими глазами.
И еще по привычке мысленно корила своего покойного мужа за то, что бросил он ее ради нескладной, неумелой Зинки, которая и ребенка не может вырастить, если ей не помочь.
А снег падал крупными хлопьями, и пахло, как в молодые дни, свежими огурцами и бензином.
ПОСЛЕ РАЗВОДА
В пять Вера Петровна задержала Любу на работе. Часа два они провозились, а в начале августа дни уже заметно укорачиваются, и домой Люба пришла, когда в комнатах стемнело.
В кухне стояла немытая посуда, постель Володи с утра не прибрана, сам где-то во дворе. И без того на душе тошно, а уж если в квартире грязь, так впору удавиться. Люба принялась наводить порядок. Она любила работу и даже самую грязную умела делать быстро и красиво. Пока кипели щи да жарилась картошка, Люба перемыла полы в кухне и в ванной, убрала с дивана Володину одежку. В комнатах было чисто, но Люба каждый день протирала шкаф и сервант шерстяной тряпкой. Поэтому мебель у нее была как новая и книги в стеклянном шкафу так и блестели переплетами.
Раньше, когда Виктор жил дома, Люба заставляла его обертывать книгу газетой, потому что читал он неаккуратно и даже мог засыпать страницы пеплом от сигарет. Сейчас книги стояли плотно в рядочек. И вдруг Люба увидела в верхнем ряду дыру! Первая мысль была, что без нее приходил Виктор. Потом пригляделась, разобралась, какой не хватает. Оказалось — первого тома сказок из «Тысячи и одной ночи». Второй том на месте, а первого нет. Издание академии, с цветными рисунками. Эту книгу сейчас ни за какие деньги не купишь.
Люба посмотрела у Володи на столике, посмотрела в ранце, накапала себе валериановых капель и немного полежала, чтобы успокоиться. Потом поднялась, оделась, вышла к подъезду и села на лавочке возле пенсионерок, которых считала бездельницами и сплетницами. Посидела она не больше пяти минут — появился ее Володечка, растрепанный, потный; на сандалиях, которые Люба купила неделю назад, уже все носки сбиты. В футбол гонял.
Люба схватила сына за руку:
— Куда ты книгу дел?
— Какую еще книгу?
А сам в глаза не смотрит. Знает!
Пенсионерки на лавочке примолкли. Любопытно им.
Люба вывела сына на улицу:
— Где книга?
— Товарищу дал почитать.
Вылитый отец! Того тоже всю жизнь товарищи обирали.
— Веди меня к товарищу.
— Не надо, мам, он завтра отдаст… Честное слово…
— Веди к товарищу!
— Мамочка, милая, не надо…
Потом заплакал:
— Я туда не пойду… не могу я…
— Я сама пойду. Ты только адрес скажи.
— Мамочка, я сам принесу, я сейчас же принесу!
Но Люба, не выпуская маленькой жесткой руки сына, заставила его указать дом, сказать, какой этаж, какая квартира. И позвонила. Звонок красиво теленькнул, дверь открыл мужчина, еще молодой, в джинсах и клетчатой рубахе.
Люба сказала:
— Извиняюсь, мне вашего мальчика нужно.
— Пожалуйста. — Мужчина позвал: — Славка!
Вышел мальчик. Володечкин ровесник. Люба попросила мужчину:
— Вы уж, пожалуйста, не уходите от этого разговора. Вам как родителю нужно послушать.
Мужчина пригласил войти в комнату, но Люба отказалась, сразу же обратилась к мальчику:
— Ты книгу у Володи Онина брал?
Тот не стал запираться:
— Арабские сказки взял.
— А ты знаешь, какая это дорогая книга? Как ты мог без разрешения Володиных родителей ее из дома унести?
Мальчик нисколько не смутился:
— Я только прочитать взял.
— А вам я прямо-таки удивляюсь, — обернулась Люба к Славкиному отцу. — Вы видите, что у вашего сына такая ценная книга, и не поинтересовались, где он ее взял!
— В самом деле, — огорченно сказал мужчина, — совсем неподходящее чтение для детей. Загруженность, знаете. Вот только что с работы, а жены до сих пор дома нет. Конечно, им надо адаптированное издание. Академическое на этот возраст не рассчитано.
Люба решила, что он над ней смеется. Для кого же сказки печатают, как не для детей? Люба очень хорошо понимала, когда ей что-нибудь в насмешку скажут. Но тут мальчик вынес книгу, а это для нее было главное.
Мужчина еще извинился, тоже, может быть, в насмешку, но Люба уже отошла душой и не сердилась.
Дома Володечка лежал на диване лицом к стенке. Щей есть не стал и разговаривать с матерью не хотел.
— Смотри ты у меня. Я, как одинокая мать, тебя в два счета в интернат определю!
Думаете, испугался?
— Я к папе жить пойду… Я с тобой не хочу…
— Очень ты ему нужен… Там его баба тебя, как шайбу в ворота, выбросит!
— Врешь ты все! Он у тети Кати живет. Я знаю.
Конечно, ребенок. Его обмануть легко.
— Эх, дурачок ты, дурачок, — ласково сказала Люба.
* * *
Гадалкам и ворожеям Люба сроду не верила. Даже смеялась над этим невежеством. Но вот так получилось — сама к гадалке пошла.
Сначала как будто помогло, — три месяца Онина не было, а тут заявился. На другой день после того, как Люба побывала у ворожеи. Пришел, сел, набычился и молчит.
Володечка только из лагеря подмосковного приехал и, конечно, футбол гонял, не было его дома. Виктор, видать, прямо с работы. Может, рассчитывал пообедать? Ну, это уж извините! Всю жизнь мечтала чужих мужиков кормить! А кто он ей сейчас? Пусть тринадцать лет прожили, а развели по суду — и чужой. Чаю, правда, предложила — отказался. Даже не спросил: черт, мол, дьявол, как здоровье? В чулан поперся, как у себя дома. Усилитель какой-то понадобился. А может, он Володечке пригодится, когда мальчик подрастет? Хотела не дать — побоялась скандала. Он все одно: «Постыдись! Я ведь нитки из дома не взял». Ей еще стыдиться! Сам бросил семью, такую травму ребенку нанес, что Володечка учиться плохо стал, ей жизнь разбил. А за что? Нет, если разобраться? Сама аккуратная, дома порядок, на работе ее одобряют. Чего не хватало? «Я, говорит, с тобой как в предбаннике живу». Это про отдельную двухкомнатную квартиру. Один румынский
