Вампирские архивы: Книга 2. Проклятие крови - Отто Пензлер

Нож лежал в раковине, на расстоянии вытянутой руки. Звук исходил из ванны — изнутри ванны.

Тревога выплеснула в кровь поток адреналина, чувства до безумия обострились. Он ощутил тонкий запах лимонного мыла, блеск бирюзовой рыбки, плывущей между бурых листьев ламинарии на занавеске, холод воды — все, что он вечно пропускал, ленился видеть и чувствовать, нахлынуло вдруг.

«Все происходит в реальности, — сказал он самому себе. — Будь осторожен, иначе — смерть».

Почему он не заглянул в ванну?! Кретин! Почему?!

— Кто здесь? — спросил он.

Может, у Рейнольдса живет крыса, которая тоже не прочь принять душ? Тщетная надежда. Господи, там же кровь.

Он отвернулся от зеркала. Шум уже стих. Ну же!.. Ну! Занавеска с ангелоподобными рыбками отлетела в сторону на пластиковых крючках. Ринувшись отгадывать эту загадку, он совсем забыл о ноже. Слишком поздно… Ванна была полна воды.

От доходившей почти до краев мутной воды исходил какой-то животный запах, напоминавший запах мокрой собачьей шерсти. На поверхности плавала бурая пена. Вода была спокойна.

Гевин нагнулся, стараясь разглядеть дно. Его отражение наполовину закрыла пена. Нагнувшись еще ниже, он увидел руку с грубыми пальцами. Свернувшись, как зародыш, в грязной воде лежала, без сомнений, человеческая фигура.

Гевин протянул руку, чтобы отогнать грязь от поверхности воды, — его отражение задрожало и рассыпалось — и ясно увидел неподвижную фигуру. В ванне лежала статуя спящего человека, только голова почему-то была повернута вверх и глядела на Гевина нарисованными глазами. Два круглых глаза на грубо высеченном лице. Прямые губы, смешные торчащие уши на абсолютно лысой голове. Человек был голым, и его анатомия была отражена не лучше, чем черты лица: работа неумелого подмастерья. В некоторых местах краска — возможно, от воды — стала отваливаться серыми закругленными лепестками, обнажая деревянную основу.

Бояться было нечего. Обыкновенная деревяшка с откисающей краской. А звук, напугавший Гевина, издавали выходящие из нее пузырьки воздуха. А он, дурачок, испугался! Паниковать нет причин. «Заставь мое сердце биться», — как частенько говаривал бармен из «Амбассадора», когда новая красотка выходила на сцену.

Гевин иронически улыбнулся. Да, этот чурбан мало напоминал Адониса.

— Забудь об этом.

Рейнольдс стоял у двери. Кровотечение остановилось, хотя он еще прижимал к щеке замаранный платок. В ярком свете ванной его кожа приобрела желтый оттенок, что напугало бы и мертвеца.

— Ты в порядке? По тебе не скажешь.

— Все отлично… уйди, ради бога.

— Что случилось?

— Я поскользнулся. Ну, вода на полу… Вот и поскользнулся.

— Но стук…

Гевин оглянулся на ванну. Что-то в статуе на этот раз поразило его. Может, ее нагота. И эти сползающие полоски краски. Последние полоски краски… или кожи.

— Соседи.

— Что это? — спросил Гевин, по-прежнему рассматривая распухшее лицо в воде.

— Тебя это не касается.

— Почему он такой скрюченный? Он умирает?

Задавая вопрос, Гевин с улыбкой обернулся и поглядел на Рейнольдса.

— Ты ждешь, когда я расплачусь с тобой?

— Нет.

— Черт возьми! Ты на работе или нет? Там, у кровати, лежат деньги. Возьми, сколько считаешь нужным. За потерянное время… — Он оценивающе посмотрел на Гевина. — И молчание.

Статуя. Гевин уже не мог оторвать от нее взгляд: его собственное распухшее лицо, смутившее разум неизвестного художника, медленно разрушала вода.

— Не удивляйся, — произнес Кен.

— Что происходит?

— Тебя это не касается!

— Ты это украл… Это, верно, стоит немалых денег, и ты украл?

Рейнольдс, казалось, в конце концов устал лгать.

— Да, я украл, — кивнул он.

— И сегодня за ним кто-то приходил.

Кеннет пожал плечами.

— Не так ли? Кто-то за ним приходил?

— Да. Да, я это украл, — механически повторил он за Гевином. — И кто-то за ним приходил.

— Вот и все, что я хотел узнать.

— Не возвращайся сюда, Гевин или как тебя там. И не выдумывай ничего. Меня здесь не будет.

— Ты боишься вымогательства? — спросил Гевин. — Я не вор!

Взгляд коллекционера стал презрительным.

— Вор ты или нет, будь благодарен за то, что он — в тебе.

Рейнольдс отступил, давая Гевину пройти. Но тот даже не шелохнулся.

— Благодарен за что? — переспросил он.

Слова Кена явно разозлили его. Он был оскорблен тем, что его выставляют с какой-то небылицей, не удостаивая никакого объяснения.

У Рейнольдса же просто не было сил для объяснений. В изнеможении он прислонился к двери.

— Уходи, — тихо сказал он.

Гевин кивнул и вышел. Когда он уже достиг прихожей, от статуи, видимо, отвалился изрядный кусок краски. Он слышал, как заплескалась вода в ванной, и даже представил, как заколыхались на статуе световые блики.

— Спокойной ночи, — произнес ему вслед Кен.

Гевин не ответил. Даже не вспомнив о деньгах, он вышел. Будь проклят этот дом со всеми его надгробиями и тайнами.

Он зашел в гостиную, чтобы забрать свою куртку. Со стены на него взглянуло лицо Флавина-знаменосца.

«Должно быть, герой», — подумал Гевин.

Только героям отдают такие почести. С Гевином ничего подобного не произойдет. Его лицо умрет вместе с ним.

Он закрыл за собой входную дверь. Тут же напомнил о себе больной зуб. И тут же возобновился стук: стук кулака по стене.

Или внезапная ярость пробуждающегося сердца.

Утром зубы ныли уже невыносимо, и он отправился к дантисту, надеясь уговорить секретаршу принять его немедленно. Но очарование покинуло его, глаза не сияли обаянием, как обычно. Девушка ответила, что придется подождать неделю. Он сказал, что дело срочное, на что она заметила: ей так не кажется. Да, не лучший день: зубная боль, секретарша-лесбиянка, снег хлопьями, ворчливые женщины на каждом углу, безобразные дети, безобразное небо.

В тот день началось преследование.

Поклонники преследовали Гевина и раньше, но не до такой степени. Бывало, кто-то таскался за ним, как собака, целыми днями, из бара в бар, с улицы на улицу, и это просто выводило его из себя. Ночь за ночью видеть одного и того же надоевшего типа, который никак все не может решиться угостить тебя выпивкой, предложить часы, кокаин, неделю в Тунисе или что-нибудь еще. Он очень быстро проникся отвращением к такому липкому обожанию, скисающему быстрее молока, — вонь от него стояла до небес. Один из наиболее пылких обожателей — говорят, знаменитый актер — никогда не пытался подойти близко, лишь ходил за ним повсюду и все смотрел. Вначале его внимание льстило Гевину, но вскоре удовольствие сменилось досадой, и однажды, наткнувшись на надоевшего поклонника в одном из баров, он пригрозил проломить ему череп. Гевин был до того взвинчен и раздражен бесконечными жадными взглядами, что мерзавцу непременно досталось бы, не пойми он намека. Возможно, он вернулся домой и повесился — Гевин никогда больше не встречал его.