Вторая мировая война (Том 5-6) - Уинстон Черчилль

Поэтому я полагаю, что, если мы не хотим ставить под угрозу успешный исход работы конференции в Сан-Франциско, мы оба должны обратиться как можно более решительно к Сталину по вопросу о Польше и, если необходимо, относительно любых других нарушений согласия, достигнутого в Крыму. Только таким образом мы будем иметь реальную надежду на то, что международная организация будет создана на основе, приемлемой для общественного мнения наших стран. Мне даже кажется, что нам следовало бы теперь сказать Сталину о том, какое неблагоприятное впечатление произведет отсутствие Молотова на конференции в Сан-Франциско".

В тот же день я добавил к этому позитивное предложение.

Премьер-министр -- президенту Рузвельту 27 марта 1945 года

"1. Не можем ли мы заявить ему (Сталину), что мы удручены тем, что работе польской комиссии препятствуют недоразумения, связанные с толкованием ялтинских решений? Цель этих решений, относительно которых мы пришли к общему согласию, -- сформирование нового правительства национального единства после проведения консультаций с представителями люблинского правительства и других демократически настроенных поляков, которые оба наши правительства могли бы признать. Мы не получили никакого ответа относительно кандидатур тех поляков, которых мы предложили, причем оправданием служила ссылка на недостаток информации. Мы предоставили ему достаточно информации. Не должно существовать такого положения, чтобы одна держава накладывала вето на все кандидатуры. Сталин поймет, что весь смысл решения, принятого в Ялте, -- создать такое польское правительство, которое мы могли бы признать, и поэтому вполне очевидно, что мы не можем вступить в сношения с нынешней администрацией. Мы уверены, что он оставит в силе предложение о посылке наблюдателей, а его влияние на своих варшавских друзей столь велико, что он без труда преодолеет всякое возможное нежелание с их стороны дать на это согласие.

2. Сталин, несомненно, убедится в том, что пока три великих союзника принимают меры для создания нового правительства национального единства, люди, стоящие у власти в Польше, не должны предрешать будущее".

Президент ответил, что он тоже "с беспокойством следит за изменениями в советской позиции со времени Крымской конференции". Он изложил свои предложения относительно дальнейших переговоров, которые будут вести наши послы, и в заключение писал: "Я, тем не менее, согласен с Вами, что настало время обсудить непосредственно со Сталиным более широкие аспекты позиции Советского Союза (в особенности по отношению к Польше), и в моей телеграмме, которая сразу же последует, будет содержаться текст послания, которое я предлагаю отправить. Надеюсь, что Вы дадите мне знать о вашем мнении как можно скорее".

"Рад, -- телеграфировал я 30 марта президенту, -- что Вы согласны с тем, что для нас обоих настало время обратиться непосредственно к Сталину".

1 апреля я обратился к Сталину:

Премьер-министр -- маршалу Сталину 1 апреля 1945 года

"1. Я надеюсь, что Вы сейчас уже получили послание от Президента Соединенных Штатов, которое он соблаговолил показать мне перед отправкой. Я считаю своим долгом от имени Правительства Его Величества заверить Вас, что Военный кабинет желает, чтобы я сообщил Вам о том, что мы полностью одобряем это послание Президента и что мы полностью присоединяемся к нему.

Имеется два или три вопроса, которые я желал бы особо подчеркнуть. Во-первых, мы считаем, что в московских переговорах мы придерживались духа и в некоторых вопросах даже буквы ялтинского соглашения. Мы никогда не предполагали, что Комиссия, которую мы все трое назначили с такой величайшей готовностью, не сможет выполнить свою работу быстро и легко на основе взаимных уступок. Мы в то время, конечно, полагали, что Польское Правительство, "новое" и "реорганизованное", теперь уже будет существовать и будет признано всеми Объединенными Нациями. Это дало бы всему миру доказательство нашей способности и решимости работать совместно ради его будущего. Еще не поздно добиться этого.

Однако в Комиссии было достигнуто соглашение, что еще до учреждения такого нового и реорганизованного Польского Правительства как из самой Польши, так и из-за границы должны быть вызваны видные поляки не обязательно для участия в правительстве, а лишь для непринужденных и искренних консультаций. Даже этот предварительный шаг не может быть сделан ввиду того, что выдвинуто требование накладывать вето на любое приглашение, даже на консультацию, которые не одобрены Советским или Люблинским Правительствами. Мы никак не можем согласиться с тем, чтобы любой из нас троих имел право такого вето. Наиболее красноречивым примером использования этого вето является случай с г-ном Миколайчиком, который в британском и американском мире рассматривается как выдающийся польский деятель за пределами Польши.

Мы также с удивлением и сожалением узнали, что предложение г-на Молотова, сделанное им по собственной инициативе, разрешить наблюдателям или миссиям посетить Польшу было взято обратно. Ввиду этого мы оказались лишенными всех средств самим проверять информацию, часто крайне неприятного характера, которая направляется нам почти ежедневно Польским Правительством в Лондоне. Мы не понимаем, почему положение в Польше должно быть окутано такой тайной. Мы предоставляем Советскому Правительству все возможности для посылки миссий или отдельных лиц на любые территории, находящиеся под нашей военной оккупацией. В некоторых случаях это предложение было принято советскими органами, и поездки состоялись к взаимному удовлетворению. Мы просим, чтобы в этих делах был соблюден принцип взаимности, что помогло бы заложить прочный фундамент для нашего длительного сотрудничества.

Президент также показал мне послания, которыми Вы обменялись с ним по поводу того, что г-н Молотов не в состоянии присутствовать на конференции в Сан-Франциско. Мы надеялись, что присутствие там трех министров иностранных дел смогло бы устранить многие трудности, которые обрушились на нас, как буря, со времени нашей счастливой и обнадеживающей встречи в Ялте. Однако мы никоим образом не подвергаем сомнению важность тех соображений государственного характера, которые заставляют его остаться в России.

6. Как и Президент, я также был поражен заключительной фразой Вашего послания ему. То, что он говорит в отношении американского народа, относится также к британскому народу и к народам Британского Содружества Наций с тем добавлением, что нынешние советники Его Величества занимают свои посты только по воле парламента, избранного на основе всеобщего избирательного права. Если нашим усилиям достичь соглашения о Польше суждено быть обреченными на провал, то я должен буду признаться в этом парламенту, когда он соберется после пасхальных каникул. Никто не защищал дела России с большей страстью и убежденностью, чем это старался делать я. Я был первым, кто поднял свой голос 22 июня 1941 года. Больше года прошло с тех пор, как я провозгласил изумленному миру справедливость линии Керзона в качестве границы России на западе, и эта граница теперь принята как британским парламентом, так и Президентом Соединенных Штатов. Как искренний друг России я лично обращаюсь к Вам и Вашим коллегам с призывом достичь прочного соглашения с западными демократиями о Польше и не отталкивать протянутую нами сейчас руку дружбы в деле будущего руководства миром".

Спустя неделю Сталин ответил нам обоим. Он обвинил английского и американского послов в Москве в том, что они "завели польский вопрос в тупик". В Ялте мы решили сформировать новое польское правительство, взяв за основу и реорганизовав люблинское правительство. Вместо этого наши послы предпринимают попытки упразднить это правительство и создать совершенно новое правительство. В Ялте мы также решили проконсультироваться с пятью поляками из Польши и примерно с тремя из Лондона. Наши послы теперь утверждают, что каждый член московской комиссии может пригласить неограниченное число поляков как из Польши, так и из Лондона. Советское правительство не может согласиться на это. Комиссия в целом должна решить, кого приглашать, и приглашенными должны быть лишь такие поляки, которые согласны с ялтинскими решениями, включая решение о линии Керзона, и искренне стремятся к установлению дружеских отношений между Польшей и СССР. "Советское правительство, -- писал он, -- настаивает на этом потому, что за освобождение Польши было пролито много крови советских солдат, а также потому, что на протяжении последних тридцати лет территория Польши дважды использовалась врагом для вторжения в Россию". Затем Сталин изложил меры, которые нам следует принять, чтобы "выйти из тупика". Речь должна идти не о ликвидации люблинского правительства, а о его реорганизации посредством замены некоторых теперешних министров новыми, не являющимися членами этого правительства; только восемь поляков должны быть приглашены для консультации -- пятеро из Польши и трое из Лондона, причем все они должны быть согласны с ялтинскими решениями и дружественно относиться к Советскому правительству; консультироваться необходимо сначала с люблинским правительством, поскольку оно пользуется "огромным" влиянием в Польше, и любой другой курс действий может оскорбить польский народ и заставить его думать, что мы пытаемся навязать ему правительство, не считаясь, с общественным мнением. "Я полагаю, -- заключил он, -- что если бы упомянутые замечания были учтены, то согласованного решения польского вопроса можно было бы достигнуть в короткое время".