Милорадович - Александр Бондаренко

«Жители Петербурга стекались поклониться бренным останкам защитника Престола и Отечества, в ту самую залу, которая была обита трауром по указанию самого графа Михаила Андреевича, в память покойного императора. Вокруг гроба блистали на подушках пять первостепенных российских орденов, девять первостепенных орденов иностранных держав, две шпаги: спасителя Бухареста и победителя при Кульме; там же видна была голубая лента ордена святого Андрея Первозванного, пробитая гибельной пулей.

21 декабря, в понедельник, предано земле в Александро-Невской лавре тело Милорадовича, возле могилы Суворова. Государь император почтил присутствием своим отпевание в Казанском соборе верного сына Церкви и Отечества и сопровождал печальное шествие.

Заключаю чертами, в коих сам монарх представил современникам и потомству изображение графа Милорадовича: Храбрый воин, прозорливый полководец, любимый начальник, страшный в войне, кроткий в мире, градоправитель правдивый, ревностный исполнитель царской воли, верный сын Церкви и Отечества, он пал от руки недостойной не на поле брани, но пал жертвой того же пламенного усердия, коим всегда горел, исполняя свой долг, и память его в летописях Отечества пребудет всегда незабвенна»[2135].

Почти очевидные обстоятельства убийства графа Милорадовича сразу же обросли легендами…

«Когда ввечеру 14-го числа я сошел к Рылееву, то застал Каховского, что он, сидя у круглого столика, рассказывает Рылееву и кому-то против него сидящему о случившемся в колонне… Затем, обращаясь ко мне, он сказал: "Графа Милорадовича я убил, я дал ему раз, вот и кровь", — тут вынул он вполовину кинжал, железом оправленный, который держал в руках. Рассказ этот потряс весь мой состав, особливо то наружное равнодушие, с каким он рассказывал. Итак, была ли кровь действительно, я не видал. О том, что он ранил офицера, я не помню, но то сохранилось твердо в моей памяти, что он мне сказал, наконец: "Полковник, — так он меня назвал, — вы спасетесь, а мы погибнем, возьмите на память обо мне этот кинжал и сохраните его". Когда я его взял, взошел Пущин и начал свой рассказ. Все обратили на него внимание, в это время я положил кинжал на стол. Каховский, заметив это, сказал мне значительным тоном: "Так вы не хотите взять мой кинжал?" Сказав: "Нет, возьму", — я взял и, пожав ему руку, поцеловал в щеку. Оставаясь после того в чрезмерном волнении духа и в крайнем беспокойстве, я воспользовался минутой появления Батенкова[2136] и ускользнул в коридор… Взбежав по лестнице, я тотчас удалился в ретираду и бросил этот ужасный кинжал»[2137].

Рассказ весьма странен — что за кинжал? — однако занесен в протокол.

«Ответ отставного поручика Каховского, что он выстрелил в графа Милорадовича из пистолета, когда граф уже повернул лошадь, чтобы отъехать, и в одно время с солдатами и прочими лицами, бывшими в том фасе каре, и потому не может взять на себя убийство, на которое покушался не один. Положили: взять в соображение»[2138].

Следствие поставило себе целью официально узнать, кто именно убил графа, но сделать это оказалось не очень легко. Декабристы, пребывавшие на площади в рядах как мятежных, так и правительственных войск, говорили разное.

Мичман Петр Бестужев[2139]: «Когда и кем сделан выстрел в графа Милорадовича, не знаю. На месте происшествия ни от кого об сем не слыхал»[2140].

Корнет Александр Муравьев[2141]: «Кто нанес смертельные раны графу Милорадовичу не видал, а слыхал, что это был кто-то во фраке»[2142].

Поручик Гангеблов[2143]: «О смерти графа Милорадовича мне известно было тоже по слухам, что выстрелил в него Грабе-Горский[2144]»[2145].

Корнет Ринкевич[2146]: «…я слышал только, что называли многих, но утвердительно никого, потому и я никого назвать не могу»[2147].

Штыковая рана, полученная графом, также интересовала следователей.

«Для уличения Оболенского в убийстве графа Милорадовича введен был солдат Московского полка Сычев, и по долгом увещании Оболенский признался, что он не помнит, каким образом, желая ли ударить штыком лошадь, или невольным движением ударил слегка штыком по седлу и, вероятно, попал также в графа»[2148].

«Меня посадили в номер окошком на ров Кронверкской куртины, в одном каземате с Пестелем и Каховским… Разгорячившись и расшумевшись на пристрастный Верховный уголовный суд за объявленную мне сентенцию, я был тотчас спрошен Каховским, кто я такой? — И потом ответом было, что он осужден на смерть, с тем равнодушием, которое тотчас же поселило во мне к нему глубокое уважение — равнодушие к смерти, не покидавшее его во все время! Каховский прибавил с большим чувством сожаления, что он имел несчастье убить Милорадовича»[2149].

«Лопухин принес лист осужденных на смерть, их было 20. Государь сказал: "Князь, это странно начать царство со смертной казни 20-ти молодых людей. Что говорит брат Михаил?" — "Ваше величество, великий князь и граф Бенкендорф были совсем против смертной казни". — "Я этому рад". — "Но генерал Левашов более всех настаивал на смертной казни Каховского, потому что думал — он убил графа Милорадовича"»[2150].

Князь Оболенский, потомок легендарного Рюрика, в убийстве обвинен не был. Можно заметить: среди пятерых казненных не было ни одного князя или графа и ни одного — на тот момент — гвардейца, хотя ранее двое из них были в гвардии офицерами, двое — юнкерами…

«Когда он [Пестель], Апостол-Муравьев, Бестужев и Рылеев были выведены на казнь, уже не в мундирных сюртуках, а в рубашках, они расцеловались друг с другом как братья; но когда последним вышел Каховский, ему никто не протянул руки. По уверению Беркопфа[2151], причиной этого было убийство графа Милорадовича, учиненное Каховским, чего никто из преступников не мог простить ему и перед смертью»[2152].

«Кабинет Папа — светлое, приветливое помещение с четырьмя окнами, два с видом на площадь, два — во двор. В нем стояли три стола, один — для работы с министрами, другой — для собственных работ и третий, который был покрыт планами и моделями, служил для военных целей. Низкие шкафы стояли вдоль стен, в них хранились документы семейного архива, мемуары, секретные бумаги. Под стеклянным колпаком лежали каска и шпага генерала Милорадовича, убитого во время бунта декабристов 14 декабря»[2153].