Отрок - Евгений Красницкий

— Вот, деда, и первый удар по смутьянам нашелся!

— Кхе… Это как?

— Пойди к кузнецу Кирьяну, вроде бы, как дядьке Лавру некогда, и закажи ему железный ларец для грамот. Да не простой, а с двойными стенками, дном и крышкой. Двойными, для того, чтобы внутрь песок засыпать. Такой ларец грамоты при любом пожаре убережет. Пока будете обсуждать, как его сделать, ты не торопись, побеседуй обстоятельно, расскажи про грамоты. Как-нибудь вставь, что Кунье городище громили не просто так, а за нападение на княжьего воеводу, и что если бы тебя тогда убили, князь сам пришел бы куньевских карать.

Слушок об этом пойдет обязательно, потому, что сейчас пошли полевые работы и к Кирьяну постоянно народ заглядывает инструмент поправить. Глядишь, кое-кто из смутьянов и призадумается: как посмотрит князь на убийство своего воеводы? А вдруг и правда покарает?

— Кхе… А что? И призадумаются! Хоть бы и тот же Степан. Только… Кхе… Что это за ларец такой, что пожара не боится?

— Несгораемый. Я тебе нарисую, только ты чертеж с собой не бери, а на словах объясняй. Так разговор длиннее поучится, а чем длиннее разговор, тем легче туда вставить то, что тебе нужно. Таким и будет наш первый удар: пусть хоть один из смутьянов засомневается и о своих сомнениях другим поведает. Те его разубеждать начнут, могут трусом обозвать, а еще лучше, если совсем разругаются. А если смолчит, затаится, то есть надежда, что в решающий день дома сидеть останется. Тоже хорошо.

— Кхе! Верно мыслишь! — деду затея явно понравилась. Завтра же схожу и грамоту с собой прихвачу, чтобы, значит, размер ларца показать. Выберу случай, да еще прочту ему грамоту, чтобы совсем уж проняло. Непременно разговоры по селу пойдут!

— Главное, деда, чтобы поняли: князь покарать может.

— Само собой… Но, это ты, Михайла, первый удар выдумал. А еще?

"Однако, сэр, лорд Корней на полном серьезе совета спрашивает, поверил, наконец-то, во внуковы способности! Приятно, черт возьми…".

— А еще… Для этого, деда, надо знать слабые стороны натуры противников. Степан, вот, как я понял, трусоват…

Дед протестующе выставил вперед ладонь и перебил внука:

— Даже и не думай, Степан не трус. Просто человек такой, что все ему несколько раз обдумать нужно, прикинуть: что да как… Потому ему общинную мельницу и доверили. Обстоятельный мужик, ничего не обдумав не сотворит.

— Хорошо, не трус. — Согласился Мишка. — Но так еще лучше: о княжеской каре не с перепугу подумает, а осмысленно, значит, и других в сомнение ввести сможет. А другие? Ну, хотя бы те же кожевенники: Касьян и Тимофей?

— Ну, эти… Они не то чтобы жадные, но расчетливые очень. Так уж у них повелось издавна. Еще деду их достался холоп, кожевенное дело знающий. Так тот холопа не только работать заставил, а еще и других учить. Потом сын его младший дело продолжил, старших-то на ратях убили. И так он дело повел удачно, что за всякими кожаными изделиями, если, конечно, сами сделать не могли, к нему и ни кому другому обращались. Особенно за седлами и сбруей, по сапожному делу-то он не мастер был.

Ну и Касьян с Тимофеем, как отец помер, тоже все очень расчетливо сделали: не стали хозяйство делить! Все село удивлялось, а они, видать, подсчитали, что так выгоднее будет, и не стали делиться. Так что, не жадные, но выгоду понимают, и ради выгоды на многое пойти готовы. Только это же — не слабость, достоинство, скорее.

"Ага, монополисты! И ради выгоды на многое готовы. Как говорил дедушка Маркс: нет такого преступления, на которое не пошел бы капитал, при четырехстах процентах прибыли. Этих ребят надо не пугать, а покупать!".

— Слабость, деда, еще какая слабость! Как ты думаешь, если ты посулишь им заказ на сотню седел и полных наборов сбруи, им тебя убивать захочется?

— На сотню?

— Ага. Или ты Младшую стражу пешей делать собираешься? Тогда зачем Андрей ребят конному делу учит?

Дед, прищурив левый глаз, с усмешкой глянул ни Мишку и хитрым голосом спросил:

— И с чего же ты, внучек, решил, что у тебя целая сотня под рукой будет? Ась?

— А с Нинеей по душам поговорил! Ты же с ней условился о пополнении? Или нет? Ась?

— Кхе! Все равно не угадал! Никифор аж семьдесят четыре доспеха везет! Так что, поболее сотни у тебя будет!

Новость оказалась настолько неожиданной, что внук, за отсутствием бороды, полез скрести в затылке.

"Откуда дед знает? Можно подумать Никифор телеграмму прислал: "грузите апельсины бочками зпт везу семьдесят четыре доспеха тчк целую зпт Никифор тчк". Черт знает что! Нинее кто-то ленточку княжны привез, деду "накладные на груз"… XII век, охренеть!".

Спросить Мишка ничего не успел — в горницу вошли мать и Листвяна.

— Здравствуй Мишаня. — Мать ласково прошлась ладонью по Мишкиным вихрам. — Звал, батюшка?

— Звал, Анюта, тут такое дело…

Договорить деду мать не дала. Бегло оглядев стол, она скандальным жестом уперла руки в бока и строго спросила:

— Вы что ж, так ничего и не ели?

— Да погоди ты, Анюта…

— Ну уж нет! Сам, как приехал, три дня толком не ел, только похмелялся, так еще и внука голодом моришь! Он из Нинеиной веси верхом прискакал, уставший, голодный. И ты — первый день, как с утра не набравшись. Пока не поедите, никаких разговоров! Листвяна! Все остыло, быстро горячего принести! Да не девок посылай, сама проследи!

Листвяна, в очередной раз выставленная из горницы, развила бурную деятельность. Горячие щи появились почти сразу, словно на кухне только и дожидались команды. Пока дед с внуком работали ложками, подоспели каша и жареная рыба.

Все время, пока сын ел, мать сидела напротив него, подперев щеку рукой, и Мишка вдруг почувствовал горестный комок в горле. Точно так же ТАМ — в ХХ веке — бывало, сидели напротив него сначала мать, потом жена… Потом стало некому… Сколько раз, вспоминал он этих женщин, тепло и уют, который придавали они дому одним своим присутствием. Сколько раз корил себя за невнимание к ним, за грехи и вины явные или мнимые — Бог весть… И вот теперь какие-то сволочи собираются…

"Ну уж нет! Зубами рвать буду! Кровью умоетесь, падлы! И Листвяне, курве, пусть только попробует матери еще раз нахамить, так рожу распишу, дед, как от чумы, шарахаться будет!".

Мать, видимо каким-то женским чутьем, уловила его настроение.

— Мишаня, ты чего злой такой? Случилось что?

— Не случилось, пока, мама, но может случиться, об этом и беседуем. Слыхала, наверно, что бывший федоров десяток смуту учинить собирается?

— Слыхала, батюшка Корней упреждал. Пусть только сунутся, мы им в тридцать самострелов дырок в брюхе-то наделаем!

— Что-о-о?

Воистину, день для Мишки выдался необычный — сплошные сюрпризы.

— А ты думал: мы тут без тебя бездельничаем? — Продолжила мать. — Обижался, наверно, что я все самострелы себе забираю? Обижался, обижался, не спорь.

— Я и не спорю, только…

— А у меня три десятка девок, да баб молодых с двадцати шагов в цель величиной с ладонь попадают! Перезаряжают самострел на счет до восьми, некоторые даже быстрее. Каждая свое место по тревоге знает: кто у окошка, кто в дверях, кто на дворе. На всем подворье места не найдешь, чтобы сразу с двух-трех мест не простреливалось, а по воротам одновременно десять выстрелов сделать можем!

— Вот это д-а-а! — это было всё, что смог сказать Мишка в ответ.

Дед, не скрываясь, наслаждался ситуацией.

— Кхе! Чего удивляешься-то, Михайла? Сам же придумал бабам самострелы дать. Хе-хе, наше подворье теперь, как еж: откуда не сунься, везде уколешься! Тридцать выстрелов! Да еще ты сегодня десяток привел. Да еще Кузька, Демка, Роська, Петька и ты сам. Да я, Лавр и Андрей. Сорок восемь! Что ж мы, на собственном подворье, где каждый угол знаем, полсотни татей не положим?

Мишка вполне искренне возмутился:

— Так что ж ты мне тут, деда… Я прямо уж думал: совсем край…

— Да? А тебе так хочется полсотни односельчан положить?

— Нет, конечно… Так для того мы с тобой сейчас про информационную войну и толкуем, чтобы их поменьше было.

Мать, услышав незнакомое слово, удивленно подняла брови.

— Какую войну, Мишаня?

Дед явно вошедший во вкус обсуждения и одобривший сам принцип информационной войны, взялся объяснять матери сам, не дожидаясь Мишки.

— Смутьяны про нас всякие слухи да сплетни разносят, гадости разные рассказывают, чтобы народ на нас обозлить и бунт свой справедливым делом выставить. А мы в ответ свои слухи и сплетни запустим, чтобы ворога в смущение привести и число его убавить. Самое же лучшее будет, чтобы они и вовсе между собой переругались.

Мать понимающе покивала.

— И о чем же сплетничать будем?

— Ну одно дело, мы с Михайлой уже обговорили, но до баб это касательства не имеет. А второе дело… Даже не знаю… А, Михайла?