Избранное - Нора Георгиевна Адамян

Если заведующая «столом заказов» Алла Трофимовна просила: «Вы, девочки, на этот раз поживее. Я обещала, что к трем закончим», — Люба ее заверяла: «Я постараюсь. Я вас никогда не подведу. Я должна трудиться. Мне теперь больше надеяться не на кого».

Женщины в отделе горько поджимали губы и качали головами. Они жалели разбитую семью. И Алла Трофимовна жалела. Она уходила в свой кабинетик и, осторожно склонив на руки начесанную башенкой голову, грустила о том, что на свете нет прочной любви. Но долго мечтать на эту тему ей не давали. У дверей уже толклось несколько человек. Одному хотелось заменить в стандартном наборе лапшу на макароны, другому срочно требовалось составить заказ для свадебного стола, третий был с запиской от лучшей подруги Аллы Трофимовны, в которой она просила устроить ее знакомому воблы и бутылку «Твиши».

А за отдел она могла быть спокойна. Девочки ее никогда не подводили. Особенно Антонина Васильевна и Люба. Обе служат здесь чуть не с первых дней открытия «стола заказов», и когда они делают свое дело, то просто приятно смотреть.

Свертки так и летают у них в руках — брусок масла, пакет сахара, банка сайры — раз, раз, плотно пригоняется одно к другому, бумага точно сама сгибается как надо, шпагат ложится крест-накрест — и готово!

Директор магазина Владлен Максимович и тот заворожился этой красивой работой. Минуты две он стоял в дверях и смотрел. Женщины его заметили и разом притихли. Только та, что находилась спиной к двери, все говорила и говорила:

— Добро бы молоденькая, а то женщина на возрасте, юбка до колен, а села — и вовсе ляжки заголила. А в автобусе все самостоятельные мужчины и смотрят на этот кошмар. А себе думаю: ну мода, ну мода…

Владлен Максимович возвышался над женщинами, как большой холодильник. Халаты ему крахмалили особо — с блеском. Его синие глаза, оглядев комнату, зацепили что-то стоящее внимания.

— Травма? — коротко спросил он, и все вокруг, проследив его взгляд, уставились на Любины пальцы, обмотанные белой тесемкой.

— Нет, нет, — радостно заверили директора женщины.

А Люба с беличьей проворностью размотала тесемку и показала плоские пальцы:

— Ни мозольки, ни порезика… А как же… Надо приспособляться. Шпагат целый день руки жжет. У других волдыри не сходят… А мне ведь надеяться не на кого…

Он выслушал, коротко спросил:

— Фамилия? — и двинулся дальше по своим делам, а довольная Люба победно договаривала свое:

— Мне теперь свое здоровье беречь надо. Умру — мой ребенок никому не нужен будет.

Ах, если бы открыться директору, Владлену Максимовичу, самостоятельному мужчине! В Любе жила уверенность, что кто-то могущественный, если захочет, поправит все в ее жизни. Раньше ей казалось, что это сможет сделать Антонина Васильевна, но после того воскресенья на бегах Антонина Васильевна потеряла в ее глазах вес и значительность.

С утра Люба и Антонина Васильевна готовили индивидуальные заказы. Товары, больше чем на пятьсот рублей, лежали горой на подсобном столе. Антонина Васильевна подбирала по списку: крупа, конфеты, два батона, мясо, творог… Люба, в зависимости от величины заказа, упаковывала его в бумагу или в коробку.

Вот даже по заказу можно определить человека. Другой раз видишь — настоящая хозяйка составила, а другой раз не поймешь, черт-те что… Два кило гороху лущеного! На что такую прорву? Жуков только разводить, сердилась Антонина Васильевна.

— А мы этого знать не можем, и не наше это дело. — У Любы было внутреннее желание сказать наперекор.

Антонина Васильевна это почувствовала и молча стала воевать с горой продуктов, подгоняя себя: «А ну я тебя сейчас уничтожу…» Такая у нее была тайная игра. А когда всё уходили и уходили коробки, картонки, свертки, а потом оставалось продуктов точно по последнему списку, у нее появлялось чувство одержанной победы. Но сегодня на столе лежал лишний брусочек масла. Маленький, всего двести граммов. Но это было настоящим поражением. Это значило, что в какой-то из десятков заказов не доложен этот кусочек. Человек, получивший заказ, недоищется его в своем свертке и станет звонить в магазин, черня всех работников торговли.

Люба, обкручивая шпагатом последнюю коробку, неотрывно смотрела на злосчастный кусочек. Если бы Антонина Васильевна выписала масло для себя, она сразу успокоила бы Любу. А так все было ясно. Подсобница Милочка выносила готовые пакеты в коридор и громоздила их друг на друга. Алла Трофимовна уже составила список стандартного набора, и можно было начать собирать тушенку с пакетом риса и маленькой баночкой красной икры — для привлечения покупателей. А тут столько времени промаешься с проверкой!

Антонина Васильевна собрала все копии заказов, в которых требовалось двести граммов масла. Их, по счастью, оказалось только десять. Пять в маленьких. Там ошибиться трудно. А вот большие, рублей в двадцать, где множество мелочей, и соль, и горчица, и минеральная вода…

— Проверять придется, — сказала Люба бесстрастным голосом. Такая она всегда тактичная, выдержанная.

Но Антонина Васильевна затосковала и сообразила, как выйти из положения. Она решила сунуть в каждый большой заказ еще по брусочку масла. Скорее всего, люди найдут лишний предмет, сообразят, что произошла ошибка, и потом доплатят. Так что деньги, может быть, даже частично вернутся. А кто не заметит и не вернет, пес с ним. Все проще, чем ворошить десятки ящиков!

Но у Антонины Васильевны не было денег. Пять пачек масла — три шестьдесят. А деньги все проиграны на бегах. До получки она могла продержаться на домашних припасах, есть кое-какая мелочь на метро и автобус. А настоящих денег нет.

Она сошла вниз, где в подсобных помещениях располагались кладовые «стола заказов». В бакалее у Поли всегда можно было прихватить взаймы. Кому другому — нет, но Антонине Васильевне Поля доверяла до десяти рублей.

— Палочка-выручалочка моя, одолжи пять ре! — Она сказала это с ходу, весело и только потом заметила, что Поля сидит нахохленная, смотрит в одну точку и губы у нее дрожат.

— В винном отделе норма боя какая высокая, а у меня вовсе не положена… — Поля говорила, даже не взглянув в сторону Антонины Васильевны. — Наставят мне бутылок, а я отвечай. Уходила за лапшой — все целы были. Когда пришла, слышу, пахнет. И вот они лежат — обе вдребезги. А я отвечай!

В помещении плавал спиртной дух. Антонина Васильевна пыталась что-то сказать, но Поля утешений не слушала.

— Водка петровская, дорогая… Мне за нее больше двух дней работать. Хоть какую-нибудь норму боя дали бы!

Она наконец заплакала.

— Хватит тебе, — сказала Антонина Васильевна, — люди умирают, а за это уж слезы