Не померкнет никогда - Николай Крылов

Пока гитлеровцы продолжали наращивать удары по морским путям, связывающим нас с Большой землей. Возвращаясь из Севастополя на Кавказ, погиб теплоход "Сванетия". Он подвергся массированным атакам торпедоносцев, отразить которые корабли охранения не смогли. На борту теплохода, как обычно, находились раненые; лишь незначительную их часть удалось спасти. Не повезло и конникам-кудюровцам: именно этим рейсом, пользуясь тем, что раненых было немного, мы, во исполнение упоминавшегося мною приказа, отправили на Кавказ остатки расформированной кавдивизии.

В следующий раз боеприпасы и продовольствие доставили крейсеры. Отбив в море несколько атак вражеских самолетов, они и в бухту входили с боем, под огнем немецких тяжелых батарей, обстреливавших фарватер из-за Качи.

На этих кораблях прибыло также свыше трех тысяч бойцов пополнения, а через день на лидере "Ташкент" — еще полторы тысячи. Такого подкрепления мы не получали давно. И уже то, что новые защитники города батальон за батальоном появлялись на его улицах, следуя с причалов в секторы обороны, поднимало у севастопольцев настроение.

Это происходило перед Первым мая. Праздника такого, как до войны, конечно, не было, но все же его старались отметить. На зданиях вывешивались красные флаги. Транспарант у Приморского бульвара сообщал результаты предмайского соревнования снайперов. За первую декаду апреля они истребили 245 фашистов, за вторую — 566, за третью — 681… На спецкомбинатах чествовали стахановцев военного производства. Многим из них, как и бойцам на передовой, вручались правительственные награды.

В канун Первомая в ярко-зеленой Инкерманской долине состоялось воинское торжество по случаю преобразования 265-го армейского артполка — славного богдановского — в 18-й гвардейский. Преклонив колено, Николай Васильевич Богданов, недавний майор, а теперь гвардии полковник, принял от командующего СОР новое, гвардейское полковое знамя.

Когда богдановцы проходили по прифронтовой долине торжественным маршем, в памяти возникали их боевые дела, свидетелем которых я был, начиная с огневых ударов по врагу еще у государственной границы.

Вспоминалось, как, заняв с ходу позиции на Мекензиевых горах, батареи полка четыре дня почти непрерывно били по дорогам между Севастополем и Бахчисараем, а корректировщики все требовали: "Если можете, прибавьте огня идут новые колонны…" Кто подсчитает, какие потери понес тогда противник на этих дорогах и насколько ослабило это его первый натиск на севастопольские рубежи! И кто знает, как обернулись бы события в один из критических моментов декабрьского штурма, если бы участок прорыва перед Северной бухтой не перекрыл шквальным огнем прямой наводкой дивизион Бундича!..

Лица артиллеристов были строгими и счастливыми. Многих я знал уже давно: батальонный комиссар Праворный, начальник штаба полка майор Фролов, комдивы Гончар и Бундич, командир батареи Минаков, комвзвода разведки лейтенант Леонтьев с Золотой Звездой Героя, полученной еще на финском фронте…

В общем строю прошел и Василий Ревякин, познакомиться с которым мне не довелось. Скромный старшина Ревякин, чье имя навсегда вошло в историю Севастополя. Это он, оказавшись потом в захваченном фашистами городе, возглавил героическую группу подпольщиков, которая производила во вражеском тылу дерзкие диверсии, организовала на Корабельной стороне типографию, выпускала листовки и газету, называвшуюся так же, как наша армейская — "За Родину". Доблестный богдановец погиб от руки гитлеровских палачей незадолго до освобождения Севастополя. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Там же, в Инкерманской долине, после того как получили награды богдановцы, вице-адмирал Октябрьский вручил ордена Красного Знамени Ивану Ефимовичу Петрову и мне (мне — тот, которым я был награжден в феврале за Одессу). От артиллеристов командарм и Чухнов поехали по дивизиям поздравлять приморцев с наступающим праздником.

Незадолго до этого командарм предложил отпечатать на хорошей бумаге специальную почетную грамоту, с тем чтобы Первого мая ее получили ветераны нашей армии, участвовавшие в отражении двух штурмов и зимних боях. В тексте грамоты говорилось, что ею свидетельствуется проявленная воином-приморцем боевая доблесть, выражалась уверенность в том, что он и впредь будет мужественно сражаться с врагом. Грамот понадобилось более десяти тысяч. Каждую подписали собственноручно командующий, оба члена Военного совета и начальник штаба.

Уверен, грамоты, доставленные в ночь под праздник во все подразделения, сыграли свою роль: помогли бывалым солдатам, этому костяку армии, сильнее проникнуться и, законной гордостью за все сделанное до сих пор, и чувством ответственности за бои, ждавшие нас впереди. Знаю, что многие приморцы отсылали свои грамоты домой, семьям.

В штарме командарм одному из первых вручил ветеранскую грамоту генерал-майору В. Ф. Воробьеву, служившему в Приморской армии с самого ее образования. Только что стало известно, что Василий Фролович отзывается в распоряжение Крымского фронта. Он намечался начальником штаба 44-й армии, находившейся на Керченском полуострове. Оперативный отдел нашего штарма предстояло вновь возглавить майору Ковтуну.

Как и следовало ожидать, Первомай "отметили" и гитлеровцы — более интенсивным, чем обычно, обстрелом города. На его улицах и в бухтах разорвался за день 141 артиллерийский снаряд. Но группу самолетов, пытавшихся прорваться к центру Севастополя, наши истребители рассеяли, заставив сбросить бомбы куда попало. Один "юнкерс" на глазах у следивших за воздушным боем горожан, задымив, рухнул в море недалеко за бонами.

Ко всему этому севастопольцы привыкли, и, в общем, считалось, что день прошел нормально.

Через какую-нибудь неделю общая обстановка в Крыму резко обострилась. Начало мая явилось тем рубежом, за которым осталась выпавшая нам передышка.

* * *

8 мая, в шестом часу утра, командарм, приоткрыв прорезанное между нашими комнатками окошечко, как обычно, позвал к себе пить чай.

Так повелось с самого начала на новом, херсонесском КП, после переселения на который у Ивана Ефимовича, как и у всех нас, уже не было "городской квартиры". Позавтракать вместе генерал Петров приглашал и Чухнова, а также Воробьева и Ковтуна, иногда приходил из соседней штольни Рыжи. За чаем обсуждались текущие дела, задачи дня.

В то утро, наверное, все мы проснулись с мыслью о Керченском полуострове. Накануне разведчики имели сведения, правда не очень определенные, что там что-то происходит, — может быть, крупная разведка боем. И всем хотелось надеяться, что это перерастет в долгожданное наступление армий Крымского фронта. Василий Фролович Воробьев, уже имевший назначение туда, нервничал из-за вынужденной задержки с отбытием — не было морской оказии. Между тем никаких приказаний о поддерживающих или отвлекающих действиях нам пока не поступало.