Новый мир. № 4, 2003 - Журнал «Новый мир»

На это ушло трое суток, и ответ был получен. Брат женщины служил в МИДе помощником министра, а министр иностранных дел руководил политической разведкой страны и почти ежедневно бывал у президента. Брату женщина и обязана была своим постом в полиции, от брата и черпала информацию, и получалось так, что «Совет генералов» столь же полно осведомлен о планах молодняка, как и те о замыслах генералитета. Все знали всё обо всем и потому бездействовали, все были заговорщиками и все провокаторами на службе политической разведки, военной контрразведки и осведомителей всех причастных к заговорам групп. Все! Восток после 1945 года принял формы государственного правления Запада, но так и не научился скрытно что-либо делать; президент стоял во главе семьи, и семья побаивалась нарушать покой божества. А нарыв давно уже созрел и либо сам мог прорваться, либо вскрыться извне, тем, кто осмелится ткнуть острием ножа во взбухший гнойник.

Женщина, золотая агентесса эта, на приемах была простой охранницей, одетой под служанку, и смело пошла на прямой контакт с Петей, встреча произошла в пригороде, у рыбного порта, на квартире, известной только женщине. При неярком освещении Петя рассмотрел ту, которая изредка мелькала перед ним на приемах. Полторы сотни народностей населяло эту страну, женщина явно родилась в северных провинциях, что-то в ней костромское почудилось Пете… Она передала ему наисвежайшие данные и радиопозывные всех воинских частей гарнизона.

— Берегите себя, — сказал он. — В тень шагните, никаких контактов, обрывайте все связи, спасайте себя! К родителям уезжайте, немедленно! Не удастся, беда нависнет — вот вам адрес. — Он назвал дом, куда ходила Глаша вылечивать француза.

Они обнялись и разошлись.

Ну а теперь — спасать страну эту от бойни, резни и пожарищ. Спасать! И уж никак не с помощью посла и резидента, те отмахнутся от него или потребуют наиточнейших данных об источниках информации. И наконец, не потворствует ли само посольство возможной катастрофе, не надеются ли московские товарищи в крови утопить китайский гегемонизм?

Ни слова о спасении народа от бедствий не прозвучало — как и долге советского человека, о справедливости и честности. Глашу всегда пугали выстрелы, выражение «огонь народного гнева» было для нее не фигуральным, от матери она наслышалась о поджогах барских домов — таких, в которых они сейчас живут. А Петя нашел-таки потомка княгини, офицера голландского флота; морская стихия объединяет моряков и развязывает их языки, семейный альбом и письма хранили удивительные факты, живописующие так называемый русский бунт.

Ни слова не прозвучало: Петя и Глаша просто обнялись, на веранде. А потом Глаша обыденно сказала, что благословляет тот миг и час, когда в заснеженном Мурманске она сняла варежку и протянула руку незнакомому старшему лейтенанту Анисимову.

Но и любопытство снедало: и генералы, сплотившиеся вокруг командующего сухопутными силами, и офицеры, обосновавшиеся на авиабазе, — те и другие, зная о планах друг друга, выжидая момента, когда можно начать расстрелы, не проявляли никакого беспокойства и с восточным смирением смотрели на судьбу замышляемого ими. Дружелюбно улыбаясь, Трус и Болтун радушно встретили приглашенного ими Анисимова и предложили ему обкатать в голове такую идею: а не согласится ли СССР взять в аренду один из островов, чтоб запускать с него баллистические ракеты, поскольку экватор все-таки почти рядом?

Обкатать эту идею Петя предложил резиденту, пусть тот докладывает послу. А сам бродил по посольству, ища союзника, истинного знатока страны, который сможет объяснить ему, в чем настоящая причина назревшего путча и, главное, когда этот путч разразится. Не ради же карьеры офицеры пускаются во все тяжкие, что движет ими, нельзя же так бессовестно играть жизнями сотен тысяч людей? Совесть и справедливость — как они связаны? Что движет ими?

Напуская на себя служебную любознательность, Петя беседовал с советниками посла, кое-что полезное извлек. Пятый или шестой год сидел в стране корреспондент «Правды», но писал такую чушь, что не то что говорить с ним, а видеть его Петя не мог, хотя и признавал за писакою право лгать напропалую: такова жизнь, дорогие товарищи! Неожиданную помощь оказал парень из Комитета по экономическим связям, наездами бывавший в стране и потому отчетливее видевший изменения. В столице, сказал он, под видом этнографов околачиваются мужики из международного отдела ЦК КПСС, они все мотают на ус и докладывают наверх без прикрас.

С таким этнографом Петя встретился, но сразу убедился, что международник делиться с ним знаниями не намерен. И более того, на тот же верх доложит о нездоровом интересе военно-морского атташе к делам, выходящим за рамки его компетенции. Правда, по некоторым недомолвкам того выяснилось, что и посла, и резидента он считает если не жуликами, то болванами. И парень, спец по экономическим связям, такового же мнения был. Выдержав паузу, он рассказал, какие дела творятся в этом государстве, а в нем от мала до велика все скрытно недолюбливали президента с его позами величайшего оратора всех времен и народов. Страна будто застыла в мертвой точке: уже не отступить от лелеемых идей справедливости, но и время еще не пришло всех наделять справедливостью, нарезанной поровну. Всем плохо живется или почти всем, а те, которым не так уж плохо, боятся жить, потому что у них могут отнять нажитое.

Петя ему поверил. Не мог не поверить: почти о том же сказали ему потомки княгини Оболенской. Более того, они предрекали бунт, разбой, концлагеря, расстрелы заложников, и когда Петя напрямую спросил, откуда у них, лишенных достоверной информации, такая уверенность, ответ был такой: от княгини, она вовремя убралась из России, еще до 1917 года.

Весь в мыслях о Болтуне и Трусе, гадая, когда и по какому сигналу начнут они стрелять друг в друга, Петя прикатил в спортклуб на теннис, сидел на низкой скамеечке под струями вентилятора; играть не хотелось, да и душно сверх всякой субтропической меры. Рядом француз препирался лениво с чехом, споря о мяче на ауте. Оба поднялись и пошли к буфету на кока-колу. Сюда обычно приезжали на встречи с информаторами, раздевалка — удобнейшее место для передачи громоздких подарков и приема слов или документов, и как в так называемом приличном обществе будто не существует туалетов, куда время от времени заходят женщины, так и здесь никто не замечал подарков этих, краткого обмена словами, и уж никогда ни в одном донесении не фигурировали люди, мелькавшие здесь. Корпоративная этика — так, кажется, называла Глаша это противоестественное совпадение интересов. Появлялась она здесь к явному неудовольствию Пети, он однажды заехал за ней и ревниво наблюдал издали за бесполезным занятием: верная жена не столько перебрасывала мяч через сетку, сколько показывала себя мужчинам, фигуру свою, бедра, едва прикрытые юбчонкой. По сравнению с ней эта сейчас к нему подошедшая американочка Мод Форстер — сущая образина, язык у нее, спору нет, подвешен хорошо, она назвала Петю «кэптеном» и с видом деревенской дурочки беззастенчиво села рядом.

— Хотите знать, о чем думаете?.. Хотите. Так вот: о том же, что и я. Задачку оба решаем. Если кто первым догадается — поделимся, а?

— Я-то поделюсь, слаб ведь мужчина перед женщиной, когда она забывает надеть бюстгальтер. — Мисс Форстер, пренебрегая приличиями и принимая во внимание климат, была в лифчике символического размера. — А вы — нет, не поделитесь.

— Шортики снимете — и я выдам все секреты госдепа…

Посмеялись. Потом она высвистнула мелодию некогда известной в СССР и КНР песни «Русский с китайцем братья навек».

— Враг-то у нас теперь общий, что бы там на Яузе и Потомаке ни говорили… — И ракеткой полоснула себя по горлу, встала, опираясь на плечо Пети. — Ваш хороший друг Джордж делает бешеную карьеру, уже командир крейсера, скоро явится сюда с дружеским, как водится, визитом. — И виляющей походкой удалилась в душ.

Муторная встреча, разговор тем более, его еще надо какими-то нейтральными и бессодержательными фразами отобразить в донесении, ибо начальство по своим каналам узнает. К себе ехал через центр, тормознул у площади перед президентским дворцом. Напротив — это чертово американское посольство, из окна могут видеть, какая стража сегодня, — везет же людям.

Здесь, на площади, его озарило, он понял, что будет с Умником, почему нет его ни в одном списке — ни на расстрелы, ни на перемещение вверх или вниз по должности. Судьба министра обороны и начальника Генерального штаба предрешена так, что говорить или писать о нем не стали ни генералы в своем «Совете», ни офицеры авиабазы. Он обречен на заклание, он, пока жив, всем опасен, потому что решительнее всех, генералов и офицеров перестреляет безжалостно, без разбора, не интересуясь личностью того, кого солдаты выволокут из кроватей или кабинетов. При нем, живом, никто не осмелится начать резню. И наибольшая заинтересованность в убийстве его — у Болтуна. Но и у Труса основания расправиться с министром обороны еще более весомы, Трус жесток и злобен, он сразу же после устранения Умника объявит заговорщиками причастных к убийству офицеров, и авиабаза окажется в кольце двух окруживших ее дивизий, а по всей стране начнутся расстрелы коммунистов, ибо Генсек уже стакнулся с Болтуном, который намеренно, по чьей-то подсказке, вовлекает лидера наикрупнейшей партии страны в эту авантюру.