История нравов России - Виталий Поликарпов

В Петербурге князь Г. Потемкин проводил время в увеселениях, причем в его честь дворяне давали балы и пиршества, на которых старались сами ему прислуживать. Однако он всех затмил данным им в честь Екатерины II празднеством, устроенным в Таврическом дворце. Во время празднества оркестр из 300 музыкантов исполнял роговую музыку, дворец освещали 140 тысяч лампад и 20 тысяч восковых свечей. После просмотра двух французских комедий и двух балетов императрицею и частью гостей начался бал, затем был подан ужин на 42 стола, уставленных посудой из серебра и фарфора с отличнейшими яствами, и опять до утра бал. Весь праздник обошелся по самым скромным подсчетам в 200 000 рублей (190, 28). Вся жизнь князя Таврического в последнее пребывание его в Петербурге превосходит все, что можно представить, в роскоши, излишестве и праздности, характерных для высшего русского света.

То, что российские нравы претерпели эволюцию на протяжении XVIII столетия в сторону их улучшения, можно увидеть весьма наглядно в следующем. Известно, что Петр Великий прибегал к самым жестоким мерам, чтобы заставить служить отечеству дворян. В случае уличения кого–либо из них в уклонении от службы его имущество объявлялось конфискованным. Как подчеркивает князь П. Долгоруков, «донос был возведен в обязанность» (104, 18); доносчиков поощряли обещанием имущества, конфискованного у обвиненных; крепостной же, донесший на своего господина, сразу получал вольную. Понятно, что такого рода бесчестные нравы, возведенные в долг верноподданного, нанесли большой ущерб нравственности нашего народа (достаточно вспомнить доносительство в недавнем прошлом, приведшее к многочисленным жертвам и искореженным судьбам). Служилые дворяне стремились попасть в гвардию или ко двору, хотя бы на самую скромную службу в одной из столиц. Из них и формировался высший свет с его первоначально грубыми нравами на немецкий лад в смеси со старорусскими обычаями. Затем началась шлифовка нравов в созданных Минихом кадетских корпусах, при елизаветинском дворе и в петербургском высшем свете.

И только в 1762 году российское дворянство получило свободу в соответствии со знаменитым «Указом о вольности дворянства». Только с этих пор личные воззрения, вкусы, нравы и пристрастия дворянина стали определять сферу его интересов: служить в гвардии, в канцелярии, жить в Петербурге, в Москве или деревенской усадьбе. «И чрезвычайно быстро выработался новый стиль жизни, который вознес уже не императора, а помещика… Еще недавно в центре интересов дворянина был император, а значит его барочный дворец, который поражал экстазом световых, водных и огненных извержений, вихрем архитектурных форм, роскошью и блеском убранства» (222, 49). Все большее значение приобретает теперь дворянская усадьба, возникает усадебная культура, культивируются определенные нравы. Самое интересное, что старая Москва приобрела новое значение, стала хлебосольным домом всего русского дворянства — его Карамзин назвал дворянской Республикой.

В свое время А. Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» писал: «Некогда в Москве пребывало богатое неслужащее боярство, вельможи, оставившие двор, люди независимые, беспечные, страстные к безвредному злоречию и к дешевому хлебосольству; некогда Москва была сборным местом для всего русского дворянства, которое из всех провинций съезжалось в нее на зиму. Блестящая гвардейская молодежь налетала туда ж из Петербурга. Во всех концах древней столицы гремела музыка, и везде была толпа. В зале Благородного собрания два раза в неделю было до пяти тысяч народу. Тут молодые люди знакомились между собою; улаживались свадьбы. Москва славилась невестами, как Вязьма пряниками; московские обеды (так оригинально описанные князем Долгоруким) вошли в пословицу. Невинные странности москвичей были признаком их независимости. Они жили по–своему, забавлялись как хотели, мало заботясь о мнении ближнего» (218, 530). В описании А. Пушкина Москва предстает как своего рода анти-Петербург, причем средоточием независимой, свободной и веселой жизни он называет зал Благородного собрания, представляющий собой синоним хлебосольного высшего света с его патриархальными нравами.

Москва вместе с тем испытывала и влияние Петербурга; так, щеголихи, перенимая петербургские моды, придавали нарядам неизгладимое своеобразие. Надменный Петербург издали «смеялся и не вмешивался в затеи старушки Москвы» (А. Пушкин); хотя вся шумная, праздная, беззаботная жизнь с ее балами, пирами и гуляньями была характерна для обеих столиц. И в Петербурге богатые вельможи давали роскошные праздники, не думая о расплате за них. Весной (как правило, первого мая) в рощах Екатерингофа разбивались палатки и устраивались веселые гулянья. Палатки вельмож были «сотворены» из дорогих турецких шалей, в них на столах стояла роскошная трапеза, рядом располагались оркестры дворцовых музыкантов. Всюду прямо–таки азиатская роскошь. М. Пыляев пишет: «Вельможи, приезжая сюда со свитою в несколько десятков человек, пировали по три и по четыре дня; перед их палатками плясали и пели песенники–цыгане в белых кафтанах с золотыми позументами. Здесь же на потеху народу завязывался кулачный бой, в который вступая, по русскому обычаю, соперники троекратно целовались и обнимались» (220,435).

В царствование Екатерины II непомерная роскошь настолько была сильна, что императрица издала указ о том, как и кому ездить. Двум первым классам (по табели о рангах) ездить цугом с двумя вершниками; 3, 4, 5 классам — только цугом; 6, 7 и 8 классам — четвернею; обер–офицерам — парою; не имеющим офицерских чинов — верхом, в одноколке или санях с одной лошадью. Ливреи лакеев тоже были разными в зависимости от ранга их хозяев. И нравы в высшем свете были таковы, что если кто–нибудь приезжал в гости к вельможе в не соответствующем его положению экипаже и одежде, то его просто не принимали, а потом выражали ему порицание и возмущение.

Во время царствования императора Павла I начались гонения и указы против французских мод.[7] «В 1800 году было обязательно для всех жителей Российской империи, как состоявших на службе, так и бывших в отставке с каким бы то ни было мундиром, военным, морским или гражданским, носить длиннополый прусской формы мундир, ботфорты, крагены, шпагу на пояснице, шпоры с колесцами, трость почти в сажень, шляпу с широкими галунами и напудренный парик с длинною косой» (220, 452). С приходом к власти Александра I мгновенно все изменилось — стали носить платья нового французского покроя, первые модники трость заменили сучковатой дубинкой с внушительным названием «права человека», появились также и плащи английского и латиноамериканского типа; только представители высшего света носили бриллианты.

Любопытно, что в первые годы царствования Александра I в среде молодежи петербургского высшего света появились тайные общества разгульного характера, причем многие из них преследовали любовные цели: «Любовные похождения были в то время в большой чести и придавали светскому человеку некоторый блеск и известность. Нравы регентства были не чужды нам, и у нас были в своем роде герцоги Ришелье» (216, 195). К числу отечественных волокит относился некто X, впоследствии посланник при одном из итальянских дворов; по числу побед он сравнялся с Дон — Жуаном — ему не была известна непокоренная красавица.

При Александре I расцвели и различные масонские ложи, к которым с недоверием относилась Екатерина II (вспомним ее гонения на Новикова). В 1802 году действительный камергер А. А.Жеребцов открыл в Петербурге ложу «Соединенные друзья», в которую входили представители знати: великий князь Константин Павлович, герцог А. Виртембергский, граф А. Остерман — Толстой, граф И. Нарышкин и др. Задача этой масонской ложи формулировалась так: «Стереть между человеками отличия рас, сословий, верований, воззрений, истребить фанатизм, суеверие, уничтожить национальную ненависть, войну, объединить все человечество узами любви и знания» (161, 159). Члены ложи «Соединенные друзья» должны были заниматься умозрительными размышлениями и стараться очистить «дикий камень», т. е. свою нравственность. В ней проповедывалась любовь к красоте жизни, повелевалось добиваться этой красоты для возможно большего числа людей и стремиться к устройству земного Эдема; великий храм человечества следовало воздвигнуть на трех столбах: силы, мудрости и красоты. В принципе, это значило, что должны исчезнуть такие пороки высшего света, двора и привилегированного сословия, как мотовство, пьянство, распутство, игры азартные и другие порочные нравы, а также пороки, присущие низшим сословиям российского общества того времени.

В России существовали и другие масонские ложи, однако, несмотря на их разнородность, для всех них общей чертой были религиозно–нравственные искания. Представляет интерес свидетельство А. Пушкина о масонах: «Мы еще застали несколько стариков, принадлежащих этому полуполитическому, полурелигиозному обществу. Странная смесь мистической набожности и философского вольнодумства, бескорыстная любовь к просвещению, практическая филантропия ярко отличали их от поколения, которому они принадлежали. Люди, находившие свою выгоду в коварном злословии, старались представить мартинистов заговорщиками и приписывали им преступные политические виды… Нельзя отрицать, что многие из них принадлежали к числу недовольных; но их недоброжелательство ограничивалось брюзгливым порицанием настоящего, невинными надеждами на будущее и двусмысленными тостами на франкмасонских ужинах» (217, т. VII, 352–353). Масонские взгляды содержали в себе элементы неприятия морали и нравов феодально–крепостнического общества и, последовательно проведенные, эти элементы могли привести и к политической деятельности. Следует отметить, что среди масонов было около 50 будущих декабристов, некоторые из них (Н. Муравьев; С. и М. Муравьевы — Апостолы, П. Пестель) вышли из масонских лож и в итоге на Сенатской площади масоны оказались пс разные стороны баррикад. После этого масонство перестало играть значительную роль в жизни общества.