«Каскад» на связь не вышел - Игорь Срибный

Олег и остальные разведчики, прорвавшись сквозь кольцо оцепления, теряя в стычках людей, преодолели еще два квартала. И уже почти вышли к улице Алтайской. Оставалось преодолеть лишь пару сотен метров. Здесь, зажатые в небольшом тупиковом дворике, через который лениво протекал арык с какой-то густой вонючей жидкостью, они получили передышку в виде предложения сдаться, которое им прокричали в мегафон.

Измотанные непрерывным преследованием, израненные, истекающие кровью, оставшиеся вчетвером, они уже физически не могли оторваться от окружавших их боевиков. И потому отправили в штаб с донесением сержанта Карасева, который тоже был ранен, но еще сохранил силы преодолеть оставшиеся до своих метры. Карасев, попрощавшись с разведчиками, смахнул некстати навернувшуюся слезу, поднырнул под нависший над арыком мостик и исчез, с головой погрузившись в вонючую жижу.

– Ну что, казачки, – едва шевеля ссохшимися от потери крови губами, сказал Олег. – Простимся. Видать, на этом свете не свидимся больше.

Разведчики молча обнялись и передернули затворы…

Через четыре минуты дудаевцы, перегруппировавшись, пошли на них в атаку…

Когда к телам погибших разведчиков подошли боевики, их командир долго смотрел на этих странных русских, которые втроем добрых полчаса сражались с его отрядом в пятьдесят человек, но так и не сдались, предпочтя смерть позору плена.

И когда Ваха, в недалеком прошлом бойщик скота на мясокомбинате, предложил отрезать им головы, командир так глянул на него своими черными глазами, что Ваха поперхнулся.

– Ты бы воевал, как они, мясник хренов! – сказал командир Вахе. И обернувшись к своим: – Похороните их как воинов!

Седой, осипший от постоянно висевшей в воздухе известковой и кирпичной пыли, уже несколько минут безуспешно вызывал на связь Калиниченко, пытаясь узнать обстановку на его участке, но рация молчала. Седой хотел было уйти вниз к сражающимся разведчикам, поручив это дело связисту, как вдруг Калиниченко сам вышел на связь.

– Что там у тебя творится? Почему на связь не выходишь? – прохрипел Седой в микрофон.

Калиниченко ответил, что в их доме «духи» уже захватили два первых этажа и бой идет непосредственно в подъездах. А радиста ранило еще час назад, и его вместе с рацией унесли на НП.

– Они прут и прут, не считаясь с потерями, – докладывал Калиниченко. – Лезут напролом! У меня уже восемь «трехсотых», из них трое – тяжелые. Слава богу, убитых пока нет.

– Они и будут лезть, поскольку понимают, что мы рассекли Старопромысловский район на две части, – ответил Седой, – и открыли дорогу к центру города с нашего направления. Так что держитесь.

На стороне атакующих было не только численное превосходство, им постоянно подвозили боеприпасы, в то время как разведчики считали каждый патрон и берегли каждый выстрел к РПГ. Атаки «духов» становились все ожесточеннее, хотя видно было, что и они выдыхаются. Дотемна разведчики выбили боевиков со всех этажей, и дома-доты снова стали полностью российскими.

Арык был неглубокий, и сержанту Карасеву пришлось передвигаться по его дну на четвереньках, отталкиваясь руками от стенок. Наполнявшая арык жидкость, видимо, была вязкой смесью насыщенной сероводородом воды с какими-то фракциями нефти и помимо того, что существенно затрудняла движение, нестерпимо воняла.

Несколько раз, услышав рядом чеченскую речь, сержант с головой погружался в жижу и несколько метров преодолевал в таком положении.

Вскоре арык закончился широким и глубоким отстойником, над которым нависал бетонный желоб.

Карасев выбрался из арыка и, укрывшись в густом кустарнике, вылил жидкость из ботинок и, как мог, отжал одежду. Холод пробирал до костей, так как свой бушлат и черную вязаную шапку он оставил на последней позиции, как и боезапас, стараясь максимально облегчить свой вес для передвижения в тесноте арыка. Сейчас у него было только два магазина к автомату и одна «эфка». И мокрый камуфляж на крепком жилистом теле…

Сержант достал из внутреннего кармана разгрузки карту, упакованную в непромокаемый пакет, и быстро сориентировался на местности. Чтобы добраться до своих, ему нужно было преодолеть обширный пустырь, за которым начинались поля совхоза «Родина», и выйти на улицу Кольцова. Рассчитывая уйти с наступлением темноты, Карасев затаился в кустарнике.

Но вскоре через мост, перекрывающий желоб арыка, началось усиленное движение. Боевики, пригибаясь, небольшими группами, перебежками двигались в сторону Старопромысловского шоссе, рассыпаясь по близлежащим кварталам.

Прямо перед убежищем Карасева резко затормозил «УАЗ», из которого выпрыгнули два «чеха». Они тут же присели на корточки, осматриваясь, а автомобиль, завизжав покрышками на мокром асфальте, умчался дальше.

Сержант лихорадочно зашарил рукой по карману разгрузки, в котором лежал глушитель к автомату, и, рывком выдернув его из чехла, навинтил на ствол.

«Духи», проводив взглядами умчавшийся «УАЗ», направились прямиком к убежищу Карасева, намереваясь, очевидно, отсидеться в этих же кустах.

Сержант подпустил их вплотную, и его автомат дважды глухо хлопнул, выбросив на мокрую землю две дымящиеся гильзы.

Оттащив тела боевиков в кустарник, сержант снял с одного из них шикарную натовскую куртку «капрал», непромокаемую и немыслимо теплую, и, уже буквально стуча зубами от холода, натянул ее на свою мокрую одежду. К великому удовольствию сержанта, в одном из многочисленных карманов куртки обнаружился чехол для каски, а в другом – «бандана» в виде куска ткани размером метр на метр, чтобы укрыть от пронизывающего ветра его обритую наголо голову.

Экипировавшись и почувствовав, как живительное тепло разливается по телу, Карасев воспрянул духом и теперь уже не сомневался, что дойдет к своим и доложит о геройской гибели разведгруппы и только что обнаруженной им передислокации боевиков.

Он неподвижно просидел в кустах более часа, наблюдая, как накапливаются в районе силы дудаевцев. Сержант, мимо убежища которого происходило движение, отметил на карте уже четыре артиллерийских орудия, две БМП, две машины с зенитными установками. Затем, дергаясь в руках неопытного механика-водителя и стреляя выхлопами некачественной «горючки», по шоссе тяжело прогрохотал гусеницами танк.

Сидя на пеньке акации, сержант вдруг почувствовал сильнейший озноб. Он плотнее закутался в куртку, но озноб не проходил, и сержант понял, что заболевает. Он достал перевязочный пакет и размотал набухшую от крови повязку на ноге. Рана выглядела ужасно: края ее воспалились и посинели. На ощупь мягкие ткани вокруг раны оказались плотными и горячими, а сама рана набухла гноем. Медикаменты у разведчика давно кончились, израсходованные на раненых товарищей, и теперь обработать рану было нечем. Сержанту пришлось использовать варварский способ прижигания ран. Он зажал в ножнах НРа патрон и, расшатав пулю, извлек ее из гильзы. Затем засыпал порох в рану и, зажав в зубах ИПП, чтоб не закричать от боли, чиркнул зажигалкой.

Дальнейшего он не видел, поскольку от дикой боли потерял сознание и упал на землю… Забытье было недолгим. Очнувшись, он промыл рану мочой и туго перебинтовал ее.

Силы катастрофически таяли, и Карасев понял, что если не отправится в путь немедленно, то шансов дойти у него больше не будет. Он тяжело поднялся с пенька. От слабости его шатало, но надо было идти, и сержант, по привычке попрыгав, едва отрывая каблуки от земли, отправился в полную опасностей дорогу. На удивление легко он преодолел пустырь. Встреченные по пути трое «духов» равнодушно скользнули взглядом по его сгорбленной фигуре, видимо, приняв за своего, и не сделали попыток остановить. И скоро он углубился в жилой квартал улицы Кольцова, где чудом не был застрелен салажонком из сводного отряда моряков-балтийцев, который, находясь на «блоке», настойчиво требовал назвать пароль на этот день и даже сделал предупредительный выстрел.

Карасев, у которого в пути сбилась повязка на простреленном бедре и открылось кровотечение, обессиленный от тяжкого пути, выпавшего в этот невыносимо долгий и холодный день на его долю, что-то прошипел в ответ и потерял сознание.

Моряки подобрали его и отнесли в лазарет. Едва придя в себя, Карасев назвал себя и потребовал немедленной связи с начальником разведки группировки. Тот прибыл через полчаса.

Все это время Карасев, преодолевая накатывающее беспамятство, формулировал мысленно доклад, стараясь как можно подробней рассказать о героизме своих товарищей, погибших при выполнении боевой задачи. Но когда в палатку лазарета вошли начальник разведки и командир его родного отряда спецназа ГРУ, Карасев сразу растерял все недавно построенные в гладкий доклад мысли и, постоянно сбиваясь и глотая слова, вытирая навернувшиеся слезы, коротко и невнятно смог доложить основное. Но пометки на его карте оказались красноречивее любых слов и сделали свое дело.