Во имя любви - Эмма Орци

Но его голос затерялся среди поднявшихся гама и криков разъяренной черни. Все, что таилось животного, дикого в этой ужасной парижской черни, все это вылилось в одно безумное желание жестокой мести. Все повскакали со своих скамей и, прыгая друг через друга, давя упавших детей, устремились вперед — может быть, чтобы разорвать на клочки своего прежнего идола и его бледную возлюбленную. Женщины кричали, дети громко плакали, и национальным гвардейцам стоило большого труда сдержать этот дикий порыв ненависти. Напрасно председатель звонил, призывая очистить зал суда, — народ и не думал выходить.

— На фонарь изменников! На фонарь! Смерть Деруледу! На фонарь аристо!

И над всей этой ревущей толпой возвышался широкоплечий гигант Ленуар. Сначала его резкий, с провинциальным акцентом, голос как бы подстрекал толпу, но, когда ярость черни достигла своего апогея, Ленуар переменил тактику:

— Черт возьми! Да ведь это глупо! Мы гораздо лучше расправимся с изменниками, если выйдем из зала. Что вы на это скажете, граждане? — прокричал он, но ему пришлось несколько раз повторить свое предложение, прежде чем его услышали. — На улице свободнее, — продолжал он, — там по крайней мере не вмешиваются эти обезьяны — национальные гвардейцы. Тысяча чертей! — прибавил он, проталкиваясь к дверям сквозь толпу. — Пойду посмотрю, где стоит ближайший фонарь.

Все, как стадо баранов, потянулись за ним, громко крича:

— К ближайшему фонарю! К ближайшему фонарю! Немногие остались посмотреть, чем закончится этот фарс.

Глава 9

Когда в зале суда воцарилась полная тишина, Деруледу было предложено оставить почетное место члена национального конвента и сесть позади подсудимых, между двумя национальными гвардейцами. С этого момента он обратился в преступника, обвиняемого в измене республике.

В зале царило гробовое молчание, только Тенвиль что-то поспешно шептал ближайшему чиновнику, и скрип гусиного пера, набрасывавшего его слова на бумагу, был единственным звуком, нарушавшим тягостную тишину. Оставшиеся в зале депутаты замерли в ожидании.

В несколько минут Фукье-Тенвиль, очевидно, успел пополнить и исправить два обвинительных акта. Теперь Жюльетта Марни обвинялась в сообщничестве с Деруледом, посягавшем на устои французской республики, в укрывательстве преступной переписки с узницей — бывшей королевой. Основываясь на этих обвинениях, Жюльетту спросили, может ли она что-нибудь сказать по этому поводу.

— Нет, — громко ответила она, — я молю Бога о спасении нашей королевы Марии Антуанетты и об уничтожении анархии и террора.

Эти слова, занесенные в «Протоколы революционного трибунала», были приняты как окончательное, неоспоримое доказательство виновности гражданки Марни, и ей был прочитан смертный приговор. Ее увели, а ее место на скамье подсудимых занял Поль Дерулед.

Спокойно слушал он длинный акт, еще накануне составленный Тенвилем — на всякий случай. Так как Дерулед сам обвинил себя в измене, то его даже не спросили, может ли он что-нибудь сказать в свое оправдание. За чтением акта последовал смертный приговор, после чего Поля Деруледа и Жюльетту де Марни под стражей вывели на улицу.

Их судили последними из всех обвиняемых этого дня. Арестантские каретки, развозившие осужденных по тюрьмам, были все в деле, а потому на долю Жюльетты и Деруледа досталась ветхая некрытая повозка. Было уже девять часов вечера. Слабо освещенные улицы Парижа имели жалкий вид: моросил дождь, и плохо вымощенные дороги представляли собою болота вязкой грязи. Толпы пьяной, озверелой черни тянулись вдоль Сены до Люксембургского дворца, превращенного в тюрьму, к которому и лежал путь осужденных.

Вдоль набережной, на столбах вроде виселиц, на расстоянии ста метров один от другого, на высоте семи-восьми футов от земли, висели чадившие масляные лампы. Одна из таких ламп была сброшена, и со столба спускалась веревка с петлей на конце.

Вокруг этих импровизированных виселиц толпились грязные, оборванные женщины. Мужчины нетерпеливо ходили взад и вперед, боясь прозевать добычу, не успев насытить свою месть. О, как они ненавидели теперь своего прежнего идола! Широкоплечий Ленуар занимал среди них первое место, он то кричал резким голосом на женщин, то подстрекал мужчин, стараясь возбудить народную ярость там, где она, казалось, готова была остыть.

Как только на улице показался Дерулед, свет от фонаря упал ему на лицо, и толпа узнала его. Снова раздались проклятия и крики:

— На фонарь! Вздернем изменника на фонарь!

Дерулед слегка вздрогнул, словно на него пахнуло холодом, затем спокойно сел в тележку рядом с Жюльеттой.

Коменданту Парижа Сантерру и конвою национальных гвардейцев с трудом удалось оттеснить толпу. Он приказал без всякой жалости пускать в дело оружие, а чтобы помешать Деруледу говорить с народом, барабанщикам было велено громко бить в барабаны. Но Деруледу было не до речей: стараясь защитить Жюльетту от холода и пронизывавшего дождя, он снял свой плащ и укутал ее.

Пока повозка ехала вдоль стены здания суда, гвардейцы довольно легко отстраняли ревущую толпу, когда же она выехала на открытое место, ее буквально осадили со всех сторон. Казалось, ничто не могло спасти осужденных от моментальной и ужасной смерти. Сам Сантерр растерялся. Послав в кавалерийские бараки за подкреплением, он со своим маленьким отрядом выбивался из сил, окружив тележку плотным кольцом солдат, — чернь могла каждую минуту прорвать это кольцо. Сантерр охотно предоставил бы народу расправиться самому с требуемой добычей, но твердо помнил данный ему приказ и потому ограждал осужденных.

В эту минуту кто-то почтительно прикоснулся к его руке. Позади него стоял национальный гвардеец, но не из его подчиненных, протягивавший руку со сложенным листом бумаги.

— От министра юстиции, — поспешно проговорил он, — граждане депутаты наблюдали за народным бунтом из зала суда: они советуют не терять ни минуты.

При свете фонаря Сантерр быстро пробежал бумагу.

— С вами еще двое? — спросил он.

— Да, гражданин, — ответил солдат, указывая куда-то вправо. — Гражданин министр сказал, что вы дадите мне еще двоих.

— Вы конвоируете преступников до самого Тампля, понимаете?

— Да, гражданин! Гражданин Мерлен дал мне все инструкции. Как только тележка доедет вот до тех ворот, можно будет воспользоваться темнотой, чтобы высадить преступников, затем они перейдут под мою охрану, а вы со своим отрядом окружите пустую тележку и будете дожидаться подкрепления, которое не замедлит подойти. Тогда вы направитесь к Люксембургской тюрьме. Этот маневр даст нам возможность беспрепятственно доставить осужденных в Тампль.