История одиночества - Джон Бойн

— А если обратиться в полицию?

— Это не такое преступление, чтоб его признали в суде. А жаль.

— А наши дети? — вскинулась мама. — Какой пример у них перед глазами? Я должна думать о Ханне и Одране.

— Отче сказал, что не станет ее причащать, если она заявится на службу.

— А его, этого мистера Гроува?

— Его причастит. Потому как женщина эта воспользовалась горем несчастного вдовца.

— А что она вообще такое? — спросила мама.

— Наверное, мы обе прекрасно знаем, что она такое, миссис Йейтс. Есть одно словцо, не правда ли?

— Да уж, миссис Рэтли.

— И нам оно очень хорошо известно, верно?

— Верно, миссис Рэтли. Отче еще что-нибудь сказал?

— Он шибко расстроен всем этим. Говорит, женщины обращаются в хищниц, когда на что-нибудь нацелятся.

— Или на кого-нибудь, — добавила мама. — Бедный отец Хотон. Наверное, он потрясен всей этой историей.

— О да. Только, боюсь, бесполезно отказывать в причастии. Они так и так не собираются ходить на службы. Они же оба протестанты. Так что им ни жарко ни холодно.

— О времена! — Мама воздела руки к небесам, словно эта новость ее добила окончательно. — В Париже мы живем, что ли? Или в Нью-Йорке?

Они меня достали. Я встал и вышел из комнаты.

Кэтрин Саммерс с ее леденцами, кедами и короткими (в любую погоду) юбками сразу же меня привлекла, но мы с ней и двух слов не сказали до того дня, когда на велике я катил домой и увидел, как она выходит из кинотеатра «Классика» на Гарольдс-Кросс. День стоял теплый, и Кэтрин была так одета, что на нее вылупился бы и слепой. Я глянул на афишу — чего она смотрела-то? На всех сеансах шел «Крестный отец». Этой картины я не видел, но много чего о ней слышал; там что-то про мафию, а еще, говорили в школе, в середине фильма есть одна сицилийская сцена, которую нужно видеть своими глазами, иначе не поверишь, что она есть, но тогда подобные фильмы мне, конечно, смотреть не разрешали. Я притормозил и поехал следом за Кэтрин, разглядывая ее ноги, а когда понял, что больше замедляться нельзя, а то грохнусь, рванул вперед, удовлетворенный отпечатавшимся в памяти кадром, который позже проявлю и хорошенько рассмотрю.

— Одран Йейтс, ты, что ли? — окликнули меня, и от неожиданности я чуть не угодил под машину.

— Я самый. — Я подъехал к тротуару, притворившись, что лишь сейчас заметил соседку, хоть от смущения лицо мое горело. Я отер лоб — дескать, нынче жарко, вот и взопрел. — Как оно ничего?

— Лучше некуда. — Кэтрин улыбнулась и заученным жестом откинула волосы с лица. Потом из сумки достала свое неизменное лакомство и протянула мне, точно дрессированной собачке, заслужившей награду: — Хочешь леденец?

Я замешкался, покусывая губу. Легкая соблазнительная улыбка Кэтрин, ее чуть высунутый дразнящий язычок напомнили о Еве, в Эдемском саду угостившей Адама яблоком, но вопрос «брать или не брать» не стоял. Желудок мой скукожился, словно я летел с «американских горок», а шевеление в штанах грозило выставить меня на посмешище. Я взял леденец и сунул его в рот, как лейтенант Коджак[17].

— Ходила в кино? — спросил я. Мы шли по улице, левой рукой я катил велосипед. Я где-то вычитал, что женщина должна идти дальше от дороги: если вдруг какая-нибудь машина вылетит на тротуар, ценой своей жизни кавалер спасет даму от гибели.

— Ага, — сказала Кэтрин. — Жалко, здесь только один зал. В Лондоне во многих кинотеатрах не меньше трех залов.

— Значит, ты из Лондона приехала?

— Да. Бывал там?

— Я нигде не бывал. Один раз поехал на Северный берег и вляпался в неприятность.

— На Северный берег? — Кэтрин сморщила носик, а выговор ее напомнил мне Антею Редферн из телевизионного шоу «Игра поколений». — В смысле, на ту сторону Лиффи?

— Точно, — кивнул я.

— Ну и как там?

— Особой разницы нет, — сказал я. — Только там бедные, а здесь богатые. Тут автобусы с четными номерами, там — с нечетными.

— Здесь богатые? — удивилась Кэтрин. — То есть ты богатый?

— По сравнению с теми, да.

— А чем занимается твой отец?

— Ничем. Он умер. Утонул на пляже Карраклоу, когда мне было девять.

— Где это?

— В Уэксфорде.

Кэтрин замолчала, и мне очень понравилось, что она не стала выражать соболезнование. Она ведь не знала моего отца; она и меня толком не знала.

— Он оставил тебе состояние? — спросила Кэтрин.

— Нет, но он был застрахован. Мама работает в магазине.

— В каком?

— Клери на О’Коннел-стрит.

— О, я была там, — сказала Кэтрин. — Чудесные шляпы. Только дорогие. А что она делает?

— Не знаю, как-то не спрашивал. До замужества работала в «Аэр Лингус», но после папиной смерти ей сказали, что она слишком старая для стюардессы.

Мы шли молча, и я пытался придумать, что бы такое сказать. Кроме Ханны, у меня не было знакомых девчонок, и я понятия не имел, о чем с ними говорить. В моей школе Святого де ла Салля девочки не учились. Кэтрин, похоже, молчание не тяготило, она что-то мурлыкала себе под нос, а вот мне было неловко.

— Фильм-то хороший? — наконец спросил я.

— Какой фильм?

— «Крестный отец».

— Да, ужасно хороший, — закивала Кэтрин. — Правда, страшно жестокий. Про итало-американскую семью гангстеров, которые воюют с другими гангстерами, там беспрестанно стреляют, но все мужики жуткие красавцы.

— Вон как? Ну не знаю. — Почему-то мне хотелось выглядеть скептичным.

— Там играет Джеймс Каан. Знаешь его?

— Нет, — признался я.

— Ой, он просто классный. Такой, короче, неотразимый негодяй. А его младшего брата я бы так и съела. Не помню, как его зовут. Кстати, парням тоже есть на кого посмотреть. Например, Дайан Китон. Знаешь ее?

— Ни с кем из кинозвезд я не знаком, поскольку вращаюсь в иных кругах, — улыбнулся я, пытаясь сострить. Кэтрин задумалась, а потом рассмеялась, запрокинув голову.

— Я поняла, — сказала она, и на секунду показалось, что я разговариваю с принцессой Анной. — Ужасно смешно. А ты забавный.

Я нахмурился, еще не зная, как отнестись к такой характеристике.

— Там есть сицилийская сцена? — спросил я.

— Есть. А почему ты спросил?

— Что-то я про нее слышал.

— Наверное, это эпизод, когда Майкл женится на смазливой сицилийской дурехе и та прям перед камерой раздевается. Обнажает грудь, — серьезным тоном сказала Кэтрин и расхохоталась. — Удивительно, как здешняя цензура это пропустила. Мужики в зале вопили и улюлюкали, грязные скоты. Можно подумать, никогда сисек не видели.

— Понятно. — Я прятал глаза, жалея, что затеял этот разговор.

— А ты какой последний фильм смотрел? — Кэтрин ткнула меня пальцем в бок, и я аж подпрыгнул. Даже не вспомнить, когда последний раз был в кино.

— «101 далматинец», — сказал я. — Перед Рождеством мама водила нас с сестрой в «Адельфи».

Кэтрин опять рассмеялась (похоже, она была смешлива) и шлепнула меня по руке:

— Я серьезно!

— Что — серьезно?

— Какой последний фильм ты смотрел?

— Я же только что сказал.

«Может, она еще и глуховата?» — подумал я, но Кэтрин перестала улыбаться и, внимательно посмотрев на меня, вынула леденец изо рта; серебристая нитка слюны, протянувшаяся от ее нижней губы к вишневому овалу, приковала мой взгляд.

— Извини, я думала, ты шутишь, — сказала Кэтрин. — Значит, «101 далматинец». Ну и как тебе картина?

— Здоровская. Там, понимаешь, куча собак, и одна злая старуха задумала их похитить…

— Да, я знаю сюжет, — перебила Кэтрин. — Как-нибудь сходим в кино вместе. Надо расширять твои горизонты, Одран. Как думаешь, в Дублине покажут «Последнее танго в Париже»? Говорят, здесь его запретили. В Вест-Энде «Танго» идет во всех кинотеатрах. Можем сесть на паром и устроить вылазку.

Казалось, сейчас голова моя лопнет. Я слышал о «Последнем танго в Париже», о нем слышали все. В школе не было парня, который не мечтал бы его посмотреть. Стоило помянуть сперму, как весь класс заходился в истерике.

— Ты покраснел, Одран? — лукаво спросила Кэтрин.

— Вовсе нет, — возразил я. — Просто жарко.

— Верно, по жарище не хочется топать пешком, — согласилась она. — Может, подвезешь?

— Как это? — Я обомлел от ужаса и желания.

— Ну как-как — я пристроюсь сзади и ухвачусь за тебя, чтоб не свалиться. Давай, а то пешком далеко, а денег на автобус нет.

— Ладно. — Я понял, что деваться некуда. Кэтрин Саммерс попросила ее подвезти, и мне оставалось лишь согласиться.

Вдвоем на велике от Гарольдс-Кросс до Чёрчтауна — это что-то, скажу я вам. Я налегал на педали, и майка моя насквозь пропиталась потом. Я боялся представить, каково это моей пассажирке, но она, похоже, не брезговала. Всю дорогу Кэтрин крепко держала меня за пояс, на ухабах вцепляясь еще крепче; когда с холма мы ринулись на Ратфарнем-роуд и я бросил педали, раскинув ноги, точно крылья, она восторженно взвизгнула, а потом уткнулась мне в плечо и засмеялась в самое ухо. Один раз ее сплетенные пальцы коснулись моего голого живота, и я чуть не врезался в дом. Потом мы свернули на Брэмор-роуд и я заметил своего однокашника Стивена Данна, у которого, когда он увидел нас, буквально отвисла челюсть.