Капля чужой вины - Геннадий Геннадьевич Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В такой день синусоида может стартовать вертикально вверх, и тогда вся общага «стоит на ушах», ни одного трезвого в коридоре не встретишь. Высчитать, в какой день все общежитие уйдет в загул – невозможно. На моей памяти как-то в четверг синусоида достигла пика, и в пятницу на работу жильцы общежития вышли чуть живые.
Приехав домой, я прошелся по общаге. Так и есть, сегодня постный день, все по норам сидят! Даже на кухне – ни одного человека. Девушки уже приготовили еду и разбрелись тосковать по комнатам. А, бывало, идешь мимо кухни – кто-нибудь из девчонок позовет к себе картошки жареной поесть.
У двери Татьяны Маркиной я сбавил ход, пошел чуть ли не крадучись, благо никого в коридоре не было. Из комнаты донесся вынужденный, даже вымученный женский смех. Татьяна всегда смеялась так, когда к ней на выходные приезжал любовник. Видно, по части шуток он был туповат.
«В кои веки я бы зашел к Татьяне в гости и остался бы у нее хоть до утра, хоть на всю жизнь, – с какой-то необъяснимой злостью подумал я. – Но нет! Этот хряк-дальнобойщик уже на месте. Еще ни одного выходного не пропустил. Спрашивается, если он хочет на ней жениться, то зачем резину тянет? Переселился бы к ней, и делу конец».
Поняв, что в общежитии ловить нечего, я не стал дожидаться перерыва в работе второй смены и пошел на завод. Чтобы пройти через вахтершу, надо было соблюсти определенные приличия. Просто так поздним вечером на территорию хлебокомбината я попасть не мог, а вот в душ – пожалуйста, в любое время дня и ночи. Символом того, что я направился принимать водные процедуры, было накинутое на шею полотенце.
В подсобном помещении хлебопекарного цеха было пусто: вся смена находилась на рабочих местах. На плитке стояла сковорода, прикрытая алюминиевой крышкой. Я заглянул внутрь и тут же ощутил спазмы желудка – до того мне захотелось немедленно, никого не дожидаясь, поесть.
«Желудок дороже всего! – решил я. – Съем чужую яичницу – не обеднеют, новую пожарят».
Я взял ложку и прямо со сковороды все съел, кусочком хлеба промокнул расплывшийся желток, очистил сковороду от масла. Теперь можно и домой идти! Чай я и у себя попью. О, нет, а завтрак? Я отрезал толстый ломоть хлеба, густо посолил его, сунул сырое яйцо в карман и только тогда пошел домой.
В комнате я еще раз прислушался к общежитию. Тишина, словно все легли спать после просмотра телепередачи «Спокойной ночи, малыши!».
«На той неделе рванет, – подумал я. – Тоска в общаге ощущается просто физически. Сегодня, наверное, синусоида достигла дна».
Заняться мне было абсолютно нечем. Все свои книги я перечитал не один раз, новых достать пока не смог. Телевизора или магнитофона у меня не было, в гости сходить было не к кому. Покурив перед сном, я лег спать и быстро уснул.
Ночью мне приснился сон, вернее, в спящем состоянии я увидел реконструкцию реальных событий.
Август. Мы с братом стоим у входа на завод. Юрий в тот день помог мне перевезти от родителей часть вещей. Распахнулась дверь, из проходной вышел Горбаш, увидев нас, на секунду замер и повернул назад. Тогда я не очень-то обратил внимание на его странное поведение, а во сне словно разбил на кадры движения главного инженера и отчетливо понял, что Горбаш чего-то испугался, столкнувшись с нами у проходной.
«До этой встречи я Горбаша никогда не видел, – подумал я во сне. – Юра? Вряд ли. Он даже не знал, где хлебозавод находится. Горбаш определенно испугался нас, но быстро взял себя в руки, а потом… Во время нашего единственного разговора в его кабинете Горбаш держался надменно, даже презрительно. Успел успокоиться и продумать линию поведения? Версия хорошая, только бестолковая. Между мной и главным инженером ничего не было, и до встречи на проходной он вряд ли знал о моем существовании. Так чего он испугался в тот жаркий августовский день?»
Глава 9
В воскресенье под утро пошел легкий снежок, предательски замаскировавший лед на дорогах. Идти по городу стало так же опасно, как по минному полю. В любой момент можно было поскользнуться и переломать руки-ноги. Сибирский экстрим! Хочешь пройти из пункта А в пункт Б – научись ходить как паралитик, подволакивая ноги, выверяя каждый шаг.
До морга я добрался без приключений. Эксперт Иван Романов ждал меня в своем кабинете. На вид ему было лет сорок, так что его отцу будет никак не меньше шестидесяти пяти.
Романов-младший не был настроен на долгий разговор. Он поминутно посматривал на часы, давая понять, что в выходной день у него есть более важные мероприятия, чем беседа с сотрудником милиции.
– Мой отец, – начал эксперт, – по большому счету не практикующий медик, а кабинетный ученый. Сейчас он почти отошел от дел, но, чтобы не потерять квалификацию, приходит иногда в морг, вскрывает бесхозные трупы. Еще он преподает в мединституте, но это к делу не относится. Итак, что у нас по существу? В начале октября отец пришел после обеда, выбрал труп старика-бомжа, вскрыл его и так увлекся, что я еле выпроводил его из прозекторской в конце рабочего дня. Через три дня пришли результаты образцов тканей и органов бомжа. Отец вызвал меня на разговор и сказал, что бездомный бродяга умер от воздействия вещества с условным наименованием «Старичок».
– «Старичок»? – удивился я. – Никогда о таком препарате не слышал.
– Если бы не отец, я бы о нем тоже не знал. Мой папа – один из разработчиков «Старичка», вот и усмотрел в случайном трупе следы его воздействия. Как у вас с химией? Вам о чем-нибудь говорит…
Он назвал длинную формулу, красивую и загадочную, как заклинание тунгусского шамана. Из всего сказанного я уловил только одно знакомое слово – «гидрохлорид».
– Гидрохлорид – это смесь хлорки с водой? – не надеясь на удачу, уточнил я.
– М-да, тяжелый случай, – понял уровень моих познаний Романов. – Ну
