Грозный эмир - Сергей Шведов

– Я же тебе сказал, что ее нужно брать за горло! – продолжал рычать укрощенный Санлис.

– Так это ее, а не меня, – нашел в себе силы для шутки Андроник. – По-моему, я не слишком похож на благородную даму.

– Совсем не похож, – охотно подтвердил конопатый Сен-Клер, успевший, к слову стать бароном де Лорреном.

Новоиспеченный барон был послан к маршалу графства Антиохийского коннетаблем Ричардом Ле Гуином, но благородный Симон никак не предполагал, что привезенные им вести вызовут такую бурю.

– Король Болдуин не стал возражать против решения благородного Боэмунда, передать вдове Рожера Анжерского город Латтакию, но при условии, что Гуго де Сабаль не будет претендовать на аль-Акр, который остается за благородным Мишелем де Крийоном.

– А разве Болдуин де Бурк в Антиохии? – нахмурился Андроник.

– Прибыл вчера поздно вечером в сопровождении двух тысяч рыцарей и пяти тысяч сержантов, – охотно пояснил Симон.

Андронику ничего другого не оставалось, как развести руками. Ссориться с королем в нынешней ситуации было бы безумием, немудрено, что Ле Гуин и Крийон сразу же поджали хвосты и легко согласились с переходом Терезы в лагерь недавних врагов. Король Болдуин, по мнению недоброжелателей, умом не блистал, но в чем нельзя было отказать этому растолстевшему под уклон годов человеку, так это в бычьем упорстве и умении настоять на своем.

– Ты меня удивляешь, благородный Ги, – вздохнул Андроник. – Проспать приезд короля – это же уму непостижимо.

Болдуина ждали в лучшем случае через неделю, но король проявил несвойственную ему прыть и своим внезапным появлением расстроил все планы заговорщиков. Андроник, в отличие от озлобленного Санлиса, не осуждал ни Ле Гуина, ни Крийона, пошедших на сговор не столько даже с королем, сколько с графиней Констанцией и Глебом де Руси. Оба хлопотали в первую очередь о своих интересах и, скорее всего, вполне успешно. Что же касается Санлиса, то ему следовало бы меньше полагаться на союзников, а бдеть денно и нощно, дабы не остаться в дураках.

– Они спорили всю ночь, – продолжал сыпать сон на раны благородного Ги неугомонный Симон Сен-Клер. – В конце концов, сошлись на том, что бароны принесут вассальную присягу графу Боэмунду Второму, но регентом Антиохии до его совершеннолетия будет король Болдуин. Ричард Ле Гуин уступил звание коннетабля Глебу де Руси в обмен на маршальский жезл и право замещать короля Болдуина во время его отсутствия в графстве. Правда, свои решения Ле Гуин должен будет согласовывать с благородной Констанцией.

В принципе, по мнению Андроника, могло быть много хуже. Но в окружении короля, видимо, полагали, что усиление французской партии в ущерб нурманской не принесет пользы ни Антиохии, ни Иерусалиму. Решение было принято воистину Соломоново, что, безусловно, делало честь Болдуину де Бурку.

– Благородный Ричард настоял на забвении прежних обид, и благородная Констанция с ним согласилась, – покосился Сен-Клер в сторону Санлиса, поскольку эти слова предназначались в первую очередь ему. – Никого из оплошавших баронов и рыцарей преследовать не будут. Тем более на виду у неприятеля.

– Какого неприятеля? – полюбопытствовал молчавший Никодим.

– Ильгази оправился от болезни и двинул свою армию к Хомсу, – пояснил Симон. – Король Болдуин очень обеспокоен маневрами эмира Мардина, нацелившегося то ли на Иерусалим, то ли на Антиохию. Через два дня мы выступаем. Понс Триполийский присоединиться к нам на марше. Ле Гуин полагает, что ты благородный Ги не останешься в стороне от общего дела и присоединишься со своими сержантами к объединенной армии крестоносцев.

Барон Симон де Сен-Клер де Лоррен раскланялся с бароном Ги де Санлисом и торжественно покинул его дом. Хозяин прошипел вслед гордому юнцу несколько забористых ругательств, которые, впрочем, услышали только Андроник с Никодимом.

– Ну что же, – подвел итог событиям минувшей ночи даис Сирии, – мы понесли большой урон, но я бы не стал впадать в отчаяние. Нам удалось сохранить головы на плечах, а это по нынешним скорбным временам уже немало.

Почтенный Ильгази был несказанно удивлен, когда перед ним, на подходе к городу Хомсу, вдруг выросла стена всадников с длинными копьями наперевес. Саббах, вынужденный сопровождать эмира в этом запоздалом походе, даже крякнул от досады. Бек Балак, родной племянник победоносного Ильгази, человек еще достаточно молодой, а потому воинственный, оскалил по-волчьи зубы. Юный Тимурташ, сын эмира, зябко передернул плечами и испуганно покосился на отца. Беки свиты встревожено загудели. И только привычные ко всему нукеры-телохранители холодно помалкивали. Армия короля Болдуина, по прикидкам дозорных, насчитывала никак не менее двадцати пяти тысяч человек. Полтора месяца назад под началом Рожера Антиохийского насчитывалось людей не многим меньше. Но в ней преобладали туркополы. Под Хомсом королю Болдуину удалось собрать едва ли не всех рыцарей и сержантов, имевших за плечами огромный опыт победоносных войн против мусульман. Франки, похоже, отлично понимали, что их ждет в случае поражения, а потому готовились стоять насмерть. Ильгази привел под стены большого города тридцать тысяч туркмен и десять тысяч мардинских и халебских сельджуков. Числом его армия превосходила армию крестоносцев, но сильно уступала франкам в вооружении и опыте. И, тем не менее, эмир начал сражение, привычно бросив вперед мамелюков, уже однажды решивших исход битвы в пользу мусульман. Саббаху на миг показалось, что удача вновь повернулась к Ильгази лицом. Железная стена крестоносцев стала распадаться прямо на глазах, еще до соприкосновения с мамелюками. Каирский бек не сразу сообразил, что место рыцарской конницы заняла закованная в сталь пехота. Этот маневр оказался неожиданным и для мамелюков, которые почему-то стали придерживать коней, а иные, самые ретивые, и вовсе вылетали из седел.

– Колья! – первым догадался бек Балак. – Какая неудача.

Часть мамелюков все-таки прорвались к пехоте по телам своих товарищей, но ощетинившейся копьями стальной еж без труда отразил их лихой натиск. Конные рыцари и сержанты, разделившись на две группы, атаковали мамелюков с флангов. Бек Балак умолял дядю бросить на помощь гибнущим мусульманам конных туркменов, но Ильгази в ответ даже бровью не повел. Опытный полководец уже понял, что проиграл битву и не хотел напрасно губить своих людей. Туркмены всего лишь обстреляли франков с почтительного расстояния, чем замедлили их ход. Воспользовавшись заминкой, треть мамелюков все-таки успели выскочить из хорошо расставленной ловушки. Удовлетворенный таким развитием событий Ильгази приказал трубить отступление.

– Придется договариваться, – усмехнулся эмир в седеющие усы. – Надеюсь, требования франков не будут чрезмерными.

Неожиданное миролюбие Ильгази, прервавшего войну в самом разгаре, удивило многих беков, как мардинских, так и халебских. К сожалению, у эмира на это имелись очень веские причины. Грузины вторглись в Восточную Персию и нанесли сельджукам тяжкое поражение. Султан Махмуд умолял Ильгази о поддержке, и эмир Мардина не мог не откликнуться на его зов. Поражение в Персии грозило Сельджукидам потерей огромных территорий, которые не смогли бы возместить земельные приобретения в Сирии и Ливане. Именно поэтому Ильгази заключил договор с королем Болдуином, вернув ему большинство городов и сел захваченных после победы над Рожером Анжерским. На протесты вспыльчивого Балака эмир Ильгази лишь равнодушно пожал плечами:

– Я оставляю тебя наместником Мардина, бек, ты должен удержать его до моего возвращения. Кроме того тебе придется присматривать за Тимурташем, который слишком юн, чтобы разумно управлять Халебом.

– Я сделаю все, что в моих силах, дядя, – склонил голову перед эмиром Балак. – Возвращайся с победой. Да поможет тебе Аллах.

Глава 5. Охота на королей.

Трудно сказать, зачем эмир Мардина Балак отправился в город Харапут. Но еще труднее уяснить, почему правитель Эдессы граф Жослен де Куртене вздумал за ним поохотиться. Сельджуки заманили лотарингцев в болото, где их лошади увязли по самые бабки, а потом частью перебили стрелами, а частью захватили в плен. Почтенный Балак, ставший правителем Мардина после смерти своего дяди эмира Ильгази, мог торжествовать победу. Зато королю Болдуину, приехавшему в Антиохию по делам, ничего другого не оставалось, как ругать последними словами своего старого друга Жослена да беспокоиться о судьбе Эдесского графства, оставшегося без головы. Ги де Санлис полагал, что Эдесса немного потеряла по случаю то ли смерти, то ли пленения графа де Куртене, поскольку старый нурман, сподвижник Боэмунда Тарентского, никогда не блистал умом. Между прочим, Жослен вместе с Болдуином де Бурком, нынешним королем Иерусалимским, уже успели побывать в лапах у сельджукских эмиров, а вытащил их из унизительного плена никто иной как Ролан де Бове. Немудрено, что король Болдуин так благоволит этому негодяю.