1612. Все было не так! - Дмитрий Винтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, о женихах Ксении. Первым из них оказался шведский принц Густав, однако он вел себя, как тогда говорили, «непотребно» – пьянствовал и открыто жил с любовницей-немкой, которую привез из Данцига (она была хозяйкой гостиницы, где Густав по пути в Россию останавливался), передаривал ей богатые царские подарки и т. д. В конце концов, Годунову это надоело, и он отправил принца на удельное княжение в Углич[169]. Следующий жених – датский принц Иоганн – был куда достойнее, но Борис, по некоторым сведениям, перестарался – перекормил его на пирах, устраивавшихся в его честь, так что бедняга… умер от обжорства[170]. Как бы то ни было, прибыв в Москву 19 сентября 1602 г., 27 октября Иоганн уже скончался[171]. Народ, конечно, обвинил в его смерти Бориса, стал носиться слух, что сам Борис отравил его из боязни, чтобы москвичи, полюбивши зятя Борисова, не избрали его царем вместо Борисова сына[172]. Возможно, эти слухи были пущены в ход просто от озлобления (то, что закармливание датского гостя до смерти имело место во время массового голода, Годунову чести, конечно, действительно не делает…), и, например, историк первой половины XVIII в. В.Н. Татищев повторяет эти обвинения, говоря, что царь пошел на это, «видя всего народа к королевичу любовь»[173]. Как бы то ни было, Ксения лишилась и второго жениха…
Но вернемся к самозванческой интриге. Почему Сигизмунд отклонил проект Я. Замойского – понятно. Он рассчитывал посадить на трон Лжедмитрия I в качестве марионетки. Так, первый Самозванец в обмен на обещание помощи взял на себя обязательство предоставить Сигизмунду войска для войны со Швецией, а при необходимости – и сам их возглавить[174]. Польский посол в Риме заявил по этому поводу, что король «предвидит отсюда отчасти возможность возвратить королевство Швецию не столько под свою власть, сколько под власть сего Святого апостольского престола» (т. е. католической церкви. – Д.В.)[175]. Итак, Россию явно собирались использовать как орудие Контрреформации. И в дальнейшем – явно не только в Швеции…
Самозванец обязался также уступить Польше Черниговскую (Северскую) землю «со всем, что к оной принадлежит»; впрочем, то же самое он обещал и будущему тестю – Юрию Мнишеку; последний, узнав, что эти земли обещаны также и польской короне, потребовал в компенсацию половину Смоленской земли. Будущей же жене, Марине Мнишек, Лжедмитрий пообещал в удел Новгород и Псков; ей разрешалось строить на Новгородчине католические костелы и латинские школы, а в обязательстве претендента на престол писалось буквально так: «А мне… в тех обоих государствах, в Новгороде и во Пскове, ничем не владети и ни во что не вступати»[176].
Конец Годуновых
13 октября 1604 г. Лжедмитрий I вступил с польской территории в пределы России. Его успеху, помимо всего прочего, способствовали экономические неурядицы, вызванные насаждавшимся Иваном Грозным и его преемниками восточным принципом «отнимем все заработанное, но если ничего не заработал, умирай».
Здесь представляется целесообразным сделать отступление и разъяснить суть этого принципа. Как известно, государственный подход к организации экономической жизни подданных возможен либо патерналистский, либо как к самостоятельным субъектам (с наличием, естественно, многочисленных промежуточных форм). Первый подход предполагает принцип «барин отберет все заработанное, но он же не даст пропасть с голоду, если не заработал ничего». Второй принцип основан на том, что «что человек заработал (за вычетом налогов «сколько положено»), то – его, но если он ничего не заработал – это его проблемы, помогать ему никто не обязан, пусть неудачник плачет».
Принято считать первый подход «восточным», второй – «европейским» или «западным», но на самом деле это не так или по крайней мере не совсем так. Оба этих подхода – европейские, только первый из них – европейско-патерналистский, по марксистской терминологии, его можно назвать «феодальным», тогда как второй – по марксистской же терминологии – можно именовать «буржуазным».
«Азиатский» же подход соединяет в себе худшее из этих двух европейских и может быть выражен так: «барин» отберет все заработанное, но если ты ничего не заработал – подыхай с голоду! Здесь уместно в качестве иллюстрации такого подхода привести характеристику К. Маркса индийской системы «райятвари» – крестьянского землепользования при господстве английской Ост-Индской компании (которую Маркс уподобляет восточным деспотиям; и действительно, европейское влияние в Индии началось только после перехода ее в 1858 г. под управление британской короны): «Мы имеем французского крестьянина… который в то же время является крепостным и арендатором-издольщиком государства. Недостатки всех этих… систем… грудой ложатся на плечи индийского крестьянина, но при этом он не пользуется ни одной из их положительных сторон. Подобно французскому крестьянину, райят является жертвой вымогательства частных ростовщиков, но у него нет никаких… прав (собственности. – Д.В.) на землю, в отличие от французского крестьянина. Подобно крепостному, он должен обрабатывать землю в принудительном порядке, но в отличие от крепостного он не обеспечен в случае крайней нужды. Подобно издольщику, он должен делить свой продукт с государством, но государство не обязано авансировать его средствами и инвентарем, как оно обязано это делать по отношению к издольщику»[177].
Так вот, именно такой подход реализовался в Московии в годы Великого голода 1601–1603 гг.: помещики выгоняли от себя голодающих холопов, отказываясь их кормить, в то же время не давая им отпускных, тем самым оставляя за собой право вернуть их, когда пожелают. Есть сведения, что аналогичным образом помещики поступали и во времена Ивана Грозного, когда при страшном голоде 1569–1571 гг. погибли сотни тысяч человек[178].
Однако теперь, в первые годы XVII века, голод принял такие размеры, что терпеть подобную ситуацию стало невозможно: в результате такого поведения помещиков страна буквально кишела «разбоями», которые в скором будущем стали огромным резервом для пополнения войска Самозванца.
Понятно, что Годунов, умный и дальновидный политик, понимал грозящую опасность и старался принимать меры для борьбы с ней. Поэтому еще указом 28 ноября 1601 г. крестьянам был разрешен «выход» от помещиков, если последним трудно было их прокормить. При этом, однако, приходилось считаться с противодействием помещиков, недовольных, естественно, таким положением дел. Поэтому «выход» должен был ограничиваться одной-двумя семьями в год, а кроме того, указ не распространялся на Московский уезд, в котором мелких служилых дворян, чьи крестьяне как раз не прочь были бы уйти к боярам, было больше всего[179].
В результате «разбои» постепенно перекинулись именно в центр, где скопился наибольший резерв для их отрядов, и в 1603 г. их, как сказали бы сейчас, незаконные бандформирования, большие и маленькие, буквально обложили Москву; особенно опасен был некий атаман Хлопко, разбитый войском Ивана Басманова осенью 1603 г.[180] По некоторым сведениям, отряд Хлопко насчитывал до 8000 человек.
Помимо голода, ряды «разбоев» пополняли и упоминавшиеся репрессии против бояр, которые, как и при Иване Грозном, сплошь и рядом распространялись на их слуг и холопов. Мы уже видели это на примере Григория Отрепьева. Так, например, всю родню репрессированных Романовых и всех их слуг попросту выгнали на улицу, и никто не смел принимать их на службу – это грозило принявшему серьезными проблемами с властью[181]; впрочем, по другой версии, причиной был не страх перед «тяжелой рукой Годунова» у потенциальных новых работодателей этих бедняг или по крайней мере не только он, а еще и то обстоятельство, что обычай запрещал дворне поступать на службу к другим владельцам[182]. Но как бы то ни было, им пришлось идти в «разбои», чтобы не умереть с голоду.
Вот и причина поддержки Самозванца, а не то, что, как утверждает Р.Г. Скрынников, «бедствия, обрушившиеся на страну при Годунове… придавали особую прелесть воспоминаниям о благоденствии России при «хорошем царе» Иване Васильевиче»[183]: мы уже видели (в том числе и несколькими абзацами выше), что это было за «благоденствие». Впрочем, русские люди могли хорошо вспоминать доопричные времена. По крайней мере, еще и тридцать лет спустя после окончания Смуты, в 1642 г., «посадские» вспоминали, что в те времена («при прежних государях») в городах воевод не было (кроме «украинных городов», где они имелись для «бережения» от внешнего врага), а всем ведали губные старосты, и посадские люди тогда «судились промеж себя»[184].