Мертвая зона - Стивен Кинг

Она подложила руку ему под шею. Рука была прохладная и успокаивающая, и в этот миг Джонни узнал, что у нее трое детей и что у младшего почти ослеп один глаз год назад, в День независимости. Несчастный случай во время фейерверка. Мальчика зовут Марк.

Она приподняла голову Джонни, перевернула подушку и уложила его вновь. Сестра уже стала отворачиваться, одернув нейлоновый халат, но затем, озадаченная, оглянулась. Очевидно, до нее дошло, что в глазах больного появилось нечто новое. Что-то такое, чего раньше не было.

Она задумчиво посмотрела на Джонни, уже снова почти отвернулась, когда он сказал:

– Привет, Мари.

Она застыла, внезапно зубы ее резко клацнули. Она прижала руку к груди, чуть ниже горла. Там висело маленькое золотое распятие.

– О боже, – сказала она. – Вы не спите. То-то я подумала, что вы сегодня иначе выглядите. А как вы узнали мое имя?

– Должно быть, слышал его. – Говорить было тяжело, ужасно тяжело. Пересохший язык едва ворочался.

Она кивнула.

– Вы уже давно приходите в себя. Я, пожалуй, спущусь в дежурку и позову доктора Брауна или доктора Вейзака. Они обрадуются, что вы проснулись… – На какое-то мгновение сестра задержалась, глядя на него с таким откровенным любопытством, что ему стало не по себе.

– Что, у меня третий глаз вырос? – спросил он.

Она нервно хихикнула:

– Нет… конечно, нет. Извините.

Его взгляд остановился на ближайшем подоконнике и придвинутом к нему столике. На подоконнике – большая фиалка и изображение Иисуса Христа – подобного рода картинки с Христом любила его мать, на них Христос выглядел так, будто готов сражаться за команду «Нью-йоркские янки» или участвовать в каком-нибудь легкоатлетическом соревновании. Но картинка была… пожелтевшей. Пожелтевшая, и уголки загибаются. Внезапно им овладел удушающий страх, будто на него накинули одеяло.

– Сестра! – позвал он. – Сестра!

Она обернулась уже в дверях.

– А где мои открытки с пожеланиями выздоровления? – Ему вдруг стало трудно дышать. – У соседа вон есть… неужели никто не присылал мне открыток?

Она улыбнулась, но улыбка была деланной. Как у человека, который что-то скрывает. Джонни вдруг захотелось, чтобы она подошла к койке. Тогда он протянет руку и дотронется до нее. А если дотронется, то узнает все, что она скрывает.

– Я позову доктора, – проговорила сестра и вышла, прежде чем он успел что-то сказать. Он испуганно и растерянно взглянул на фиалку, на выцветшую картинку с Иисусом. И вскоре снова погрузился в сон.

– Он не спал, – сказала Мари Мишо. – И говорил связно.

– Хорошо, – ответил доктор Браун. – Я вам верю. Если раз проснулся, проснется опять. Скорее всего. Зависит от…

Джонни застонал. Открыл глаза. Незрячие, наполовину закатившиеся. Но вот он вроде бы увидел Мари, и затем его взгляд сфокусировался. Он слегка улыбнулся. Но лицо оставалось угасшим, будто проснулись лишь глаза, а все остальное в нем спало. Ей вдруг показалось, что он смотрит не на нее, а в нее.

– Думаю, с ним все будет в порядке, – сказал Джонни. – Как только они очистят поврежденную роговицу, глаз станет как новый. Должен стать.

Мари от неожиданности открыла рот, Браун посмотрел на нее вопросительно:

– О чем он?

– Он говорит о моем сыне, – прошептала она. – О Марке.

– Нет, – сказал Браун. – Он разговаривает во сне, вот и все. Не делайте из мухи слона, сестра.

– Да. Хорошо. Но ведь он сейчас не спит, правда?

– Мари? – позвал Джонни. Он попробовал улыбнуться. – Я, кажется, вздремнул?

– Да, – сказал Браун. – Вы разговаривали во сне. Заставили Мари побегать. Вы что-нибудь видели во сне?

– Н-нет… что-то не помню. Что я говорил? Кто вы?

– Меня зовут доктор Джеймс Браун. Как негритянского певца. Только я невропатолог. Вы сказали: «Думаю, с ним будет все в порядке, как только они очистят поврежденную роговую оболочку». Кажется так, сестра?

– Моему сыну собираются делать такую операцию, – сказала Мари. – Моему мальчику, Марку.

– Я ничего не помню, – сказал Джонни. – Должно быть, я спал. – Он посмотрел на Брауна. Глаза его стали ясные и испуганные. – Я не могу поднять руки. Я парализован?

– Нет. Попробуйте пошевелить пальцами.

Джонни попробовал. Пальцы двигались. Он улыбнулся.

– Прекрасно, – сказал Браун. – Скажите ваше имя.

– Джон Смит.

– А ваше второе имя?

– У меня его нет.

– Вот и чудесно, да и кому оно нужно? Сестра, спуститесь в дежурную и узнайте, кто завтра работает в отделении неврологии. Я бы хотел провести ряд обследований мистера Смита.

– Хорошо, доктор.

– И позвоните-ка Сэму Вейзаку. Он дома или играет в гольф.

– Хорошо, доктор.

– И, пожалуйста, никаких репортеров… бога ради! – Браун улыбался, но голос его звучал серьезно.

– Нет, конечно, нет. – Она ушла, слегка поскрипывая белыми туфельками. С ее мальчиком будет все в порядке, подумал Джонни. Нужно обязательно ей сказать.

– Доктор Браун, – сказал он, – где мои открытки с пожеланиями выздоровления? Неужели никто не присылал?

– Еще несколько вопросов, – сказал мягко доктор Браун. – Вы помните имя матери?

– Конечно, помню. Вера.

– А ее девичья фамилия?

– Нейсон.

– Имя вашего отца?

– Герберт. А почему вы сказали ей насчет репортеров?

– Ваш почтовый адрес?

– РФД 1, Паунал, – быстро сказал Джонни и остановился. По его лицу скользнула улыбка, растерянная и какая-то смешная, – то есть… сейчас я, конечно, живу в Кливс Милс, Норт, Главная улица, 110. Какого черта я назвал вам адрес родителей? Я не живу там с восемнадцати лет.

– А сколько вам сейчас?

– Посмотрите в моих правах, – сказал Джонни. – Я хочу знать, почему у меня нет открыток. И вообще, сколько я пробыл в больнице? И какая это больница?

– Это «Ист-Мэн медикэл сентр». Что касается ваших вопросов, то дайте мне только…

Браун сидел возле постели на стуле, который он взял в углу – в том самом углу, где Джонни видел однажды уходящий вдаль проход. Врач делал пометки в тетради ручкой, какой Джонни никогда не видел. Толстый пластмассовый корпус голубого цвета и волокнистый наконечник. И была похожа на нечто среднее между автоматической и шариковой ручкой.

При взгляде на нее к Джонни вернулось смутное ощущение ужаса, и он бессознательно схватил вдруг рукой левую ладонь доктора Брауна. Рука Джонни повиновалась с трудом, будто к ней были привязаны шестидесятифунтовые гири – ниже и выше локтя. Слабыми пальцами он обхватил ладонь доктора и потянул к себе. Странная ручка прочертила толстую голубую линию через весь лист.