Схватка с Оборотнем - Андрей Свердлов

— Давайте по именам. Меня — Василий Николаевич. Вас?

— Лидия Ефимовна… И вот, Василий Николаевич, в одном учителей обмануть трудно так же, как ребят. Рогачев очень любил детей. Не знаю, как вам это доказать без примера… Хотя нет, есть пример. Года два назад два подростка постарше ударили пятиклассника и как раз попались на глаза дяде Косте — так мы звали Рогачева. Я подоспела позже, и что меня поразило — какое-то оскорбленное выражение его лица, понимаете, глубина самого его переживания… Нет, он был хорошим человеком. И вот то главное, из-за чего я пришла. За два дня до его смерти я встретила Рогачева в лесу. Мы с моей маленькой дочкой гуляли на опушке бора рядом с поселком. Вдруг послышались голоса, и я вижу: прямо на нас идут Рогачев и какой-то городской человек. Я, правда, его уже перед этим видела в поселке. Кажется, это был командированный. Вид у обоих взволнованный, спорят, жестикулируют. Но увидели меня и стали говорить тише, потом свернули куда-то за деревья. Но лица обоих я запомнила. Это, знаете, мужские лица накануне драки…

— Лица запомнили, значит, узнаете того человека по фотографии?

— Безусловно.

— Одну минуту.

Луганов вышел. Вскоре он вернулся и высыпал перед учительницей целый ворох фотографий.

— Посмотрите, есть среди этих тот человек?

Учительница стала перебирать фотографии; вскинула вопросительно глаза на Луганова, откладывая в сторону фотографии Рогачева.

Фотография Варюхина, а за ней и фотография Дорохова отброшены с полным равнодушием, и вдруг…

Луганов изумленно смотрел на полное, брезгливое лицо Аверкина, запечатленное на фотографии, которую протягивала ему Лидия Ефимовна.

— Этот? — спросил он.

— Этот, — решительно подтвердила учительница. — Я хорошо запоминаю лица.

Луганов поблагодарил.

Вечером этого же дня сотрудник КГБ стоял на освещенной лестничной площадке перед квартирой сорок семь. На его звонок дверь открыла невысокая молодая женщина со строгим лицом.

— Я вас слушаю.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Дорохов Михаил Александрович здесь проживает?

— Здесь. А в чем дело?

— Простите, — гость улыбнулся, — вы всегда через порог беседуете?

Женщина оглядела его с ног до головы и пропустила в прихожую.

— Что вам угодно?

— Особенно приветливой вас не назовешь… — сказал сотрудник. Он знал, что его невозмутимое спокойствие и степенная манера обращения в конце концов подействуют на собеседницу.

— Прошу вас излагать ваше дело и не отвлекаться, — с легким раздражением перебила его хозяйка. — Чего вы хотите?

— Ваш муж, Дорохов, не вышел на работу, — переставая улыбаться, сказал гость. — Он дома?

— Михаила Александровича нет.

— Но где же он?

— Этого я не знаю. А зачем он вам?

— То есть как? Человек не выходит на работу и отсутствует дома, где же он? Я его сотрудник. У нас в комиссии все встревожены. Он ведь обычно был аккуратен.

— Может быть, уехал куда…

— Куда же?…

— В командировку.

— Но мы бы тогда вас и не тревожили.

— Как-то все это… — женщина приостановилась, пристально разглядывая собеседника, — как-то это очень подозрительно.

— Что подозрительно? — опешил он.

— Вламываться в дверь, задавать всякие вопросы…

— Помилуйте, это вы себя ведете странно. Ваш муж не был на работе, а вы не хотите не только сообщить причину, но вообще превращаете это в какую-то таинственную историю.

— Почему я должна вам рассказывать о муже? Может быть, вы шпион?

— Что за секреты у вашего мужа, чтобы за ним охотились шпионы?… Простите, вас как зовут?

— Софья Васильевна.

— Софья Васильевна, я выполняю служебное поручение. Ваш муж человек крайне аккуратный, поэтому его отсутствие на работе нас удивило. Ведь он мог же позвонить, предупредить… А если с ним случилась беда?

В глазах женщины что-то дрогнуло. Она прищурилась и ответила не сразу:

— Да. Может быть. Но, я думаю, ничего страшного. — Она шагнула вперед. — До свидания.

Когда слегка взволнованный непонятным событием в своей жизни — вызовом в областное управление КГБ, — слегка запыхавшись, Владимир Семенович Аверкин приоткрыл дверь двадцать второй комнаты, от стола поднял на него строгие глаза рослый человек и, наклонив русую голову, сказал:

— Ко мне? Прошу.

— Аверкии Владимир Семенович, — подрагивающим голосом сказал вошедший. — Я туда попал?

— Туда, — заверил офицер. — Садитесь, Владимир Семенович. У меня к вам один вопрос…

— Нет, позвольте… — сказал Аверкин, преисполняясь негодованием. — Позвольте мне выразить возмущение. Я работаю… У меня рабочий день, и вдруг…

— Владимир Семенович, бывают такие моменты, вынужден был вас оторвать. Извините. Перейдем к делу. Знали ли вы бухгалтера совхоза «Октябрьский» Константина Семеновича Рогачева?

Аверкин побагровел и стал похож на странную большеголовую, нахохлившуюся птицу. Он закрутил головой и вдруг сказал тонким голосом:

— Товарищ, не знаю, как назвать… товарищ майор, извольте быть откровенным: в чем меня обвиняют?

— Ни в чем не обвиняют, — сказал Луганов, — просто хотим знать, были ли вы знакомы с ним.

— А если был, то я уже преступник? Если Рогачев запутал там финансовую отчетность, то я уже виноват? — закричал со слезами в голосе Аверкин.

— Откуда вы знаете, что он запутал отчетность?

— А если нет, за что вы меня терзаете?

— Одну минуту…

Майор задумался, потом извинился и вышел из комнаты. Через пять минут он вернулся.

— Так вы считаете, что Рогачев был плохой бухгалтер? — спросил он, садясь.

Аверкин немного отдышался. Теперь его одутловатые щеки немолодого и не совсем здорового человека побледнели еще больше.

— Откуда вы знаете, что Рогачев запутал отчетность?

— Я предполагаю…

— Отчетность у него была в полном порядке, — сказал майор. — Теперь ответьте на вопрос: вы лично его знали?

— Знал, — с глубоким вздохом произнес Аверкин. — И если бы не знал, было бы лучше.

— Объясните.

Аверкин помолчал. Пот выступил у него на лбу, он провел языком по пересохшим губам.

— Я все скажу, — сказал он своим девичьим голосом, который, казалось, вот-вот прервется, — это единственное темное дело в моей биографии, честное слово! Можете проверить. Я честный человек! — Он задохнулся. С минуту молчал. — Я попросил директора — мы с ним друг друга не первый год знаем — выписать мне десять килограммов творога, — почти шепотом сообщил Аверкин, — у меня сердечная недостаточность. В магазине творог плохой, а у них настоящий, свежий. Я хотел привезти — и в холодильник… Директор сказал, что можно и без денег. Я одинок, зарплаты мне хватает, но под Свердловском у меня мать. Еще с эвакуации. Она там в семье сестры. У нее нет никаких средств к жизни, а муж сестры грубый человек, попрекает ее куском хлеба. Я звал ее к себе. Но она привязана к внучатам… — Аверкин уставился в пол. — Вот как вышло, что я пошел на это. У меня не было денег. А директор… Я был инспектирующим лицом. Хоть и не таким важным, но вы же знаете… Воспользовался, не отрицаю, воспользовался служебным положением… Судите!