Ночные тени (сборник) - Ирина Глебова

– Миша, – сказал он, понижая голос почти до шёпота, хотя гул от близких машин заглушал иные звуки. – Стой здесь, смотри на те две кабины. В одной из них – второй бандит, я почти уверен. А я мигом уточню один факт.

Рядом у машин собрались ребята из всех трёх караулов. Сейчас Антон спросит у них – видел ли кто-нибудь вьетнамцев?.. Но отойти капитан не успел. Сверху, из кабины – из той самой! – раздался рёв, жуткий, истеричный:

– Стой на месте! Гад легавый! Сюда смотри! Тут две козявки жёлтые, иностранцы, зарежу, как цыплят!

Глава 11

С того самого момента, когда кабина дёрнулась раза три и остановилась, слегка покачиваясь на тросе, злобная тоска вошла Шатуну в сердце и уже не отпускала. Это было предчувствие – муторное и неумолимое. Первая мысль была: «Всё, ловушка!» Шнурок, видимо, подумал то же самое.

– Обложили нас! – взвизгнул, озираясь.

Этот истончённый страхом голосок был точной копией того, что рвался из груди самого главаря, и оттого ещё большая злоба перехватила горло. Он тихо хрипло обматерил напарника, цыкнув: «Заткнись!»

Через несколько минут, оглядевшись, они немного успокоились. Во всех кабинах – вправо и влево – переговаривались встревоженные люди, размахивали руками, перегнувшись через борта смотрели вниз и вдоль линии.

– Просто неисправность, – сказал Шатун. – Думаю, скоро поедем.

Рядом – рукой достать, – стояла встречная кабина. Из неё, любопытно и улыбчиво, как дети, смотрели на всё происходящее вьетнамцы – парень и девушка. Наверное они были не так уж и юны, но казались подростками: маленькие, худенькие, с нежными поющими голосами. Увидев своих невольных соседей – курсанта и почтенного мужчину, они что-то сказали им, показывая вниз и улыбаясь. Шатун не понял, но оскалил зубы, изображая приветливость, покивал. И закаменел, увидев краем глаза, как по аллее, мелькая между деревьями, едет прямо к ним, к центру линии, милицейский патруль. И почти сразу завыли сиренами, пробираясь к ним же, пожарные машины. Шнурок задёргался, заскрежетал зубами – у него начинался истерический припадок. Но главарь двинул его по коленным чашечкам так, что тот, всхрипнув, сел на дно кабины. Но и там продолжал тонко подвывать: «Попались, выловят нас, как крыс!.. Всё ты… «Не паникуй, гуляй до вечера»…» Но Шатун, вновь ударив его для острастки ногой, не отрываясь смотрел вниз. По мере того, как лестницы потянулись от кабины к кабине, шустрые пожарные забегали, стаскивая вниз первых пленников, тревога всё сильнее сдавливала грудь. Главарь неотрывно думал: «Что же делать?» И упустил момент. В каком-то исступлении Шнурок оттолкнул его и, ловкий, как обезьяна, прыгнул на борт кабины, дотянулся до троса и, дрыгая в воздухе ногами, полез, перебирая руками трос. Из кабин и от толпы внизу раздался дружный вопль. Все следили за висящим в воздухе курсантом. Даже он, главарь, опешил настолько, что не пригнулся, не спрятался, а смотрел со всеми вместе. Он понял, куда стремится напарник. Через одну кабину от них земля высоким холмом резко поднималась к канатной дороге. Там было не высоко, и несколько парней из двух кабин благополучно спрыгнули вниз. Но Шнурок не добрался даже до соседней кабины. Пронзительно вскрикнув, он сорвался, и в тот же миг Шатун присел на корточки. Чуть приоткрыв дверцу кабины, он видел всё, сам оставаясь невидимым. Видел, цедя сквозь зубы жестокие проклятья, суету вокруг распростёртого на земле тела. Видел внезапное успешное бегство своего дружка – ошеломившее всех, а ему принёсшее облегчение. Обратил внимание и на невысокого ладного капитана. «Как с плаката», – подумал, ухватив дальнозоркими глазами и губы чёткого рисунка, и короткий ровный нос, и ямочку на подбородке. Почему-то, глядя на этого капитана, Шатун с особой силой испытал чувство загнанного в западню зверя. А ведь поначалу всё шло так хорошо!..

Пожилая женщина вошла в подъезд. Подъезд был оборудован системой автоматического запора, но уже два месяца как в подвале подъезда какая-то фирма устроила себе склад, двери при ремонте сорвали, так они стояли и теперь – нараспашку. Сначала жильцы ругались с фирмачами, самые настырные ходили в ЖЭК жаловаться. Но потом это всем надоело, да и привыкли к тому, что в подъезде стало грязно, попахивало кошками, а нередко и мочой…Женщина поставила сумку у почтовых ящиков, отомкнула свой, проглядела тоненькую газету – нет ли письма. Тяжело потянула за ручки сумки, поднялась на свой второй этаж. Два раза щёлкнул замок, открывшись, столько же – закрывшись… Курсант и мужчина в майке ещё минуту прислушиваясь, глядели с нижней площадки вверх.

– Теперь подождём малость, – сказал Шатун.

На звонок женщина открыла дверь, предварительно набросив цепочку. Не современную, тонкую и хрупкую на вид, а старинную цепь – та висела в квартире с незапамятных времён. Но пользоваться ею хозяйка начала всего лишь с год, как осталась одна и поневоле пришлось осторожничать. Правда, сейчас сделала это она машинально, поскольку была уверена, что явилась племянница, – та звонила ей с утра. Но за дверью стоял курсант – смущённый и симпатичный.

– Извините за беспокойство, – сказал он. – Я ищу, кто бы мне мог сдать комнату.

Она растерялась. Никогда об этом не думала, а ведь могла бы… Одна в трёх комнатах… А так – и помощник, и защитник, да и копейка лишняя… На год, пока сын в армии… Вспомнила о сыне и стало ей неловко: смотрит на этого парня, по сути такого же солдатика, как и Юрик, через щель… Женщина откинула цепь, сказала, распахивая дверь:

– Входите, молодой человек.

Курсант шагнул в прихожую, и тут же, вслед за ним, невидимый доселе, шагнул какой-то странный мужчина. Она не успела его разглядеть, но успела испугаться за миг до того, как обрушился на голову удар.

Одного удара Шатуну хватило, и он бросил трубу на пол. Этот кусок железа он поднял здесь же, в подъезде – мальчишки, наверное, затащили. В первой же комнате, осмотревшись, Шатун сказал:

– Давай быстро, но не суетись. Сюда никто не придет.

– Ты прям фокусник, всё знаешь! – хмыкнул Шнурок, уже успевший выбросить из шкафа на палас половину одежды.

– Что тут знать! Гляди!

На стене висело два портрета. На большом – седой мужчина с насмешливым взглядом. Левый угол портрета перехвачен чёрной лентой. А рядом взятая в рамочку фотография юного весёлого солдатика: пилотка на боку, ворот гимнастёрки расстёгнут, уши оттопырены…

– Одна бабка живёт. Муж помер, сын в армии. То-то она тебя пустила, в форме. Повезло.

Через десять минут они были при трофеях.

– Повезло, да не совсем, – подвёл итоги Шатун. Он уже был в костюме: сером, элегантном, в лёгкую полоску. Светло-голубая рубаха и серая же шляпа дополняли его. Нашлась и обувь – туфли слегка жали, но терпеть можно было. Покойный хозяин, видно, был ему под стать. Не оказалось только документов. Зато Шнурку документы нашлись. Главарь, нашедший паспорт, бросил его курсанту:

– Держи ксиву. Ты теперь Юрий Михайлович Гончар. Лет на пяток помоложе, но сойдёт на первое время. Не будешь дураком, скоро поменяешь.

А вот одежда Юры Гончара Шнурку не подошла. Может быть, в солдатах парень и возмужал, но до армии явно был худенький и невысокий: из брюк и пиджака смехотворно голые высовывались конечности Шнурка.

– Клоун, – покачал головой Шатун. – Будь лучше курсантом. До вечера можно. Потом раздобудем тебе штатскую одежду, а мне паспорт. И ночью, самое позже утром будем рвать отсюда в разные стороны. Деньги теперь есть, далеко хватит уехать.

Деньги и вправду они нашли быстро. В серванте, в чайнике от сервиза, лежали родные купюры и доллары – приличная сумма. Перед самым уходом они оба побрились в ванной электробритвой, и Шатун приказал:

– Давай-ка бабку сюда, в ванную перетащим.

Шнурок понимал зачем: струйка крови из пробитой головы уже почти дотекла до входной двери. Бросив тело на пол в ванной комнате, курсант сказал:

– А если ещё жива?

– Вряд ли, – ответил элегантный мужчина средних лет. – Но даже если ещё дышит, через полчаса перестанет. Кто её хватится? Соседи? Через день-два-три. А мы дверь на замочек – хлоп, и защёлкнем…

Он был в хорошем настроении. Напряжение отступило и теперь казалось почти вероятным то, что он сумеет уйти далеко, и начнётся иная жизнь, и он будет иным, и никогда больше…

Теперь они могла зайти куда-нибудь поесть, – и это сейчас было главным. Первое кафе, куда сунулись, оказалось «сладким»: кофе, мороженное, взбитые сливки… двум изголодавшимся мужикам делать там было нечего. Зато другое, тоже под вывеской «Кафе», оказалось столовой. Заставив стол у окна тарелками, они сидели среди других людей, а совсем недалеко, в двух кварталах, на узорчатой плитке ванной комнаты лежала женщина с проломленной головой. Но ни тот, ни другой даже не вспоминали о ней. Шатун обратил внимание, что сидящие за соседними столиками, стоящие в очереди люди посматривают на них улыбчиво и доброжелательно. «А верно, – подумал он, – какая картинка!» И сказал Шнурку: