После бури. Книга вторая - СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН

Да, Бондарин был где-то наверху, на самом верху элиты «бывших», а в то же время он большой советский специалист и казался «агенту по сбыту» аульского окружного Союза промысловой кооперации гораздо более недоступной фигурой, чем во время своего верховного командования в Омске. Любое приближение к нему казалось агенту по сбыту чем-то опасным, даже неестественным.

Между тем Бондарин деловито доедал второе блюдо, доев, опрокинул стопку, откинулся на спинку кресла — за его столиком было почему-то кресло с высокой спинкой, тогда как повсюду стояли обыкновенные, хотя и хорошей работы новенькие стулья. Посидев так минуту и как будто бы даже успев чуток вздремнуть, Бондарин встрепенулся и принялся за газеты, которые лежали тут же, на столешнице. Он пробегал газеты быстро, две-три положил в портфель желтой кожи, потом откинулся опять, опять провел в расслабленности некоторое время, и все в том состоянии, которое свойственно только людям военным, видавшим виды. «Сколько раз я мог быть убит,— как будто думал в это время Бондарин о себе самом,— сколько раз? Десять? Сто? Тысячу раз? Но не убит, не расстрелян, а живу. Живу! Обедаю! Газеты почитываю! Хотите посмотреть, как все это делается? Впрочем, смотреть не надо, я все это делаю исключительно для себя и ради себя самого! Я живу!»

Еще чуть спустя Бондарин кивнул, к нему приблизился официант, и он расплатился, должно быть, хорошо дал на чай, взял портфель, еще раз доброжелательно кивнул официанту и что-то объяснил ему, что-нибудь по поводу сегодняшних блюд, Потом ушел.

Невероятным показалось Корнилову все это, хотя невероятного не было совершенно ничего.

Корнилов спросил официанта:

— Скажите, пожалуйста, за тем столиком, в углу, это ведь Бондарин сидел... Генерал?

— Безусловно, они-с... Вы правильно утверждаете! — подтвердил официант.

— Ну и как же?

— Как позволите понять?

— Часто он у вас бывает? В «Меркурии»?

— Каждый день, помимо выходного. Ежели назавтра быть не намерены, предупреждают: «Завтра не ждите».

— И всякий раз садится за тот столик?

— Только. И только ко мне. Ну и еще к одному тут, достаточному специалисту. Два дня кушают мясное, третий — вегетарианство. Позвольте, со своей стороны, поинтересоваться: вы интересуетесь по знакомству? Или по родству? По службе? Или просто так? Большинство интересуются просто так.

— И я просто так. Очень известный человек.

— Мало сказать! Вы посмотрите, как они ножичком, как вилочкой владеют! Как салфеточкой! Как что! Верите ли, нынешние наши коммерсанты, когда им ехать в Питер или даже в Ригу, или даже в Берлин-Париж, так они приходят ко мне и просят местечко неподалеку: посмотреть, как что. Как и какой прибор держать, как самому за столом держаться.

— Он что же, всегда один?

— Отчего же? Обедают они редко-редко когда с сослуживцем, хотя бы с тем же профессором Сапожковым, но вечером одни никогда не бывают.

— С кем же?

— Ежели вам это просто так, тогда с теми же сослуживцами либо с дамами. Ежели какая-то приезжая гастроль, тогда они приглашают актрису или две, или три, или несколько больше и очень хорошо их угощают. Позвольте, в свою очередь: вы приезжий? Из центра? Либо, наоборот, с места?

— Из центра...— зачем-то соврал Корнилов, но официант был дока и Корнилову не поверил. Не поверив, сказал:

— Конечно... Сразу видно.— И отошел.

А Корнилов с того часа совершенно охладел к своим обязанностям агента по сбыту веревочной и другой продукции, он каждый день с нетерпением ждал трех часов пятнадцати минут, шел в «Меркурий», а в три тридцать туда же являлся и усаживался за угловой столик с газетами бывший генерал Бондарин. Впрочем, «бывший» — это слово к нему не подходило, уж очень он был настоящим.

И вот что Корнилова поражало: и тот, давний, и этот, настоящий Бондарин были удивительно похожи друг на друга. И внешне близнецы, и в манерах, в каждом движении полное сходство! Никакая «бывшесть» не мешала этому сходству.

Если бы генерал-лейтенант в том, 1918 году вздумал вдруг переодеться в штатское и зайти отобедать в «Меркурий», он вот так точно и выглядел бы, так же и вел себя, как нынче, если бы этот, член президиума Крайплана, надел сегодня мундир генерал-лейтенанта и занял бы место в салон-вагоне главковерха, он точно так же и принял бы Корнилова, как принимал тогда.

А вот для Корнилова те и нынешние времена были совершенно разными эпохами, те люди в нынешние советские граждане почти ничего общего не имели между собой, тем более не имели тот, «бывший» и этот, нынешний Корнилов...

И лицо у Бондарина по-прежнему оставалось, как и в 1918 году, интеллигентно-озабоченным, интеллигентно же деловым.

«Конечно,— думал Корнилов,— каждая каста время от времени требует обновления, генеральская тоже... Вот Бондарин еще в 1904 году был таким обновленцем, да не в срок пришелся, не успел оглянуться, как стал уже «бывшим».

На третий день таких же наблюдений и догадок стало Корнилову казаться, будто и Бондарин тоже нет-нет да бросит в его сторону взгляд, дескать, кто такой. Знакомый? Из прошлого? Или из настоящего? Поскольку «Меркурий» в дневные часы был немноголюден, посетители невольно присматривались друг к другу, каждый к каждому, а все к Бондарину. Бондарин должен был ответить на это внимание вниманием же.

Четвертый день с утра был Корнилову удачен: Госпар, иными словами Госпароходство, предложил ему контракт на поставку в течение ближайшего полугодия двух с половиной тысяч пудов пенькового каната и тысячи трехсот пар брезентовых рукавиц. У Корнилова было задание на сбыт меховых рукавиц, однако он подумал-подумал и подписал пункт по брезентовым — цены Госпар предлагал приличные. Этот контракт Корнилова обрадовал, но и огорчил тоже: ничего другого, никаких иных договоров не предвиделось, значит, надо было возвращаться в город Аул, докладывать председателю окружного Союза промысловой кооперации насчет общей обстановки на рынках сбыта краевого центра, а также о собственных скромных успехах — о контракте с Госпаром.

С председателем у Корнилова отношения были хорошие, можно сказать, близкие, доверительные. Председатель этот еще два года тому назад сам был таким же уполномоченным промысловой кооперации, сокращенно УПК, сначала Павловского, а потом пригородного Аульского куста, он успешно двигался по служебной лестнице, уже и окружной Совет возглавлял, а при этом держал на примете Корнилова и его тоже продвигал — из рядовых веревочников в председатели артели, из председателя артели — в уполномоченные окружного промыслового Союза.

Таким образом, Корнилову не грозили неприятности по месту службы из-за того, что он задержался в Красносибирске, не об этом забота, забота другая — поговорить бы с Бондариным.

Корнилов ждал, что не сегодня, так завтра его пригласят к разговору, так ему казалось. И не напрасно казалось: действительно, к нему подошел все тот же, старой выучки официант и тихо, значительно произнес:

— Вас просят-с... — Рыжеватыми глазами показал, кто и куда просит.

Корнилов приблизился, Бондарин подвинул ему стул, а по столу придвинул графинчик.

— Может быть, будем знакомы?

— А мы, Георгий Васильевич, знакомы! — с неожиданной для себя прямотой отозвался Корнилов.— Были бы не знакомы, вы разве меня позвали бы?

— Ну да, ну да,— тоже запросто, но и не без настороженности кивнул Бондарин.— Вы не Корнилов ли? Не Корнилов ли из Иржинска?

Теперь уже истинно удивился Корнилов.

— Память?

— Не жалуюсь, но скажу вам, Корнилов, и еще один секрет: веду дневник. Дневник, не беспокойтесь, без упоминаний имен-фамилий, разве только одни условные обозначения «эн», «эм», «ка» и прочие, но все равно благодаря этому день за днем закрепляются в памяти. Для чего бы это? Чтобы закреплялось-то? Не подскажете?

— Не думал. Никогда. И дневник не вел никогда... Ни к чему.

— А я думал. И много до чего не додумался. Зато помню действительно многое и многих. Капитана Корнилова помню. Между прочим, хотя мы и не встречались с тех пор, но где-то имя ваше и еще показалось передо мною. Под Читой где-то. В составе тех же иржинских полков, кажется?

— Могло быть,— согласился Корнилов.— Вполне.

— Хотел бы вас спросить, если сочтете возможным: полковника Федечкина не доводилось ли после встречать? Который уехал из Иржинска в Уфу? Чтобы не ссориться там с иржинским эсером, кажется с Евсеевым?

— Точно так, с Евсеевым! Нет, Федечкина не встречал.

— И не слыхали ничего о нем?

— Никогда!

— В воду канул. А ведь полковник как-никак! Отличный офицер, ах, какой офицер! Виделся с ним кратко, немногим больше, чем с вами, а вот надо же... Наверное, погиб. А вот вы? Поздравляю! Как удалось-то? С приключениями?

— С большими.

— Уж, конечно, не с маленькими! Вот имени-отчества не знаю, от этого неловкость.

— Петр Николаевич.

— Благодарю. Так вот я, знаете ли, Петр Николаевич, подумываю завещание оставить писателям. Будут писать романы о нашем с вами времени, чтобы обязательно помечали: «Роман приключенческий»! Не послушают ведь, бестии, нет! Дескать, сами с усами, а какие там усы, ежели человек самолично ни в красных, ни в белых не участвовал? Нет, не послушают, и только по одной причине — по недостатку фантазии. Ну и что ж в результате всех ваших приключений?