Ложь и любовь - Хейли Норт

Она не раз говорила своим детям, что дурные мысли порождают в теле дурные соки. Дети морщили носы, начинали изображать, что их вот-вот вырвет, но все обычно кончалось смехом, который, конечно, является лучшим средством от дурных мыслей, и в конце концов всем становилось гораздо легче.

Вспомнив о детях, Мэг вздохнула.

– Может, проводить вас в вашу комнату? – неожиданно мягко спросил Паркер.

«В вашу комнату»? Вопрос застал ее врасплох. Мэг вдруг показалось, что ей снова четырнадцать и она пришла знакомиться с очередными приемными родителями, с очередной супружеской парой, которая, если повезет, захочет принять ее в семью, а по сути – с чужими людьми. Ведь никто из них ни разу так и не попытался всерьез познакомиться с ней.

Мэг улыбнулась Паркеру и покачала головой. Она явилась сюда как вдова Жюля только из чувства долга, чтобы перед отъездом из Нового Орлеана по мере сил постараться облегчить страдания родственников покойного.

Из чувства долга? Мэг услышала голос собственной совести: «Ты здесь потому, что чувствуешь себя виноватой. Ты получила от Жюля десять тысяч долларов, верни их и уезжай сейчас же. Комната, о которой говорит Паркер, вовсе не твоя, ты не имеешь на нее права. Тебе здесь не место, это не твой дом, ты здесь чужая. Ты везде чужая».

Но это не так. У нее есть семья – та, которую создали они с Тедом, и именно ради этой семьи, ради своих детей Мэг и бросилась очертя голову в эту авантюру. И ради них она не вернет эти десять тысяч долларов, если, конечно, удастся договориться со своей совестью.

– Давайте-ка все сядем.

В устах Понтье-старшего эти слова походили не на приглашение, а на приказ. Он нажал какие-то кнопки, управляющие инвалидной коляской. Неожиданно коляска сорвалась с места и поехала прямо на Мэг. Паркер, действуя с быстротой молнии, схватил Мэг за руку и рванул на себя, спасая от опасности. Мэг оказалась прижатой спиной к его крепкой и надежной, как каменная стена, груди, скрытой под дорогим, сшитым на заказ костюмом. Ее сердце затрепыхалось как пойманная птица. Мэг понимала, что ее реакция вызвана не столько опасностью, которой она едва избежала, сколько близостью Паркера, его прикосновением.

Кто сказал, что он избавил ее от опасности? Да притягательность Паркера сама по себе в тысячу раз опаснее для нее, чем сотня потерявших управление инвалидных колясок.

– Черт бы побрал этот рычаг переключения скоростей, – сказал дедушка Понтье, – прошу прощения.

Матильда поднесла к глазам пенсне:

– Вижу, Оги, ты, как всегда, в дурном настроении.

Она села на двухместный диванчик и похлопала по подушке рядом с собой. Амелия Энн со своей обычной покорностью послушно подошла и опустилась рядом.

– Что ж, зато я по крайней мере жив, чего не скажешь о моем беспутном внуке.

Паркер крепче сжал руку Мэг. Она подняла на него глаза и прочла на его лице то же выражение боли, которое ей запомнилось с их первой встречи в номере отеля. Паркер искренне скорбел по брату. Хотя Жюль рассказывал Мэг, что они не ладили между собой и никогда не были близки, Паркер, похоже, питал глубокие чувства к старшему брату.

Мэг погладила его по руке, инстинктивно пытаясь утешить. В отличие от прошлого раза, когда она позволила себе такой же жест в гостиничном номере, Паркер теперь не отдернул руку, но очень медленно разжал пальцы, улыбнулся и сказал:

– Похоже, опасность вам больше не угрожает.

Если бы так! Сердце Мэг пропустило один удар, и вовсе не потому, что инвалидная коляска проехала в каких-нибудь паре дюймов от ее ступней. Пока Мэг так остро реагирует на простое прикосновение этого мужчины, она далеко не в безопасности. Затем Мэг заметила, что Матильда снова поднесла к глазам пенсне и пристально ее разглядывает. Предпочитая резкость желчи, Мэг пододвинула стул поближе к тому месту, где остановился в своем кресле дедушка Понтье.

Тем временем возле бара Тинси почти повисла на докторе Прежане. Она рыдала у него на груди, а он обнимал ее теперь уже обеими руками. Мэг отметила, что всех остальных состояние Тинси не особенно волнует.

Матильда осуждающим тоном говорила Амелии Энн, что не знает, что выкинет дальше этот человек, который именует себя мэром. Кинки навалился на подлокотник кресла, где сидела дочка Амелии Энн, все так же уткнувшись носом в книгу и не обращая ни на кого внимания. Кинки принялся выбивать пальцами дробь на голове девушки, но даже это не заставило ее оторвать взгляд от книги.

Только Паркер остался рядом с Мэг и не сводил с нее непроницаемого взгляда.

– Поскольку Жюль собирался познакомить вас со своей семьей сегодня, – дедушка Понтье сделал заметное ударение на последнем слове, – может, вы сами расскажете нам немного о себе?

Старик обращался к Мэг, но по тому, как он это произнес, она поняла, что остальные ухватятся за его предложение. И верно. Матильда прервала обличительную речь против мэра и громко сказала:

– Хорошая мысль, Оги. Милочка, расскажите нам о своей семье.

Мэг облизнула пересохшие губы, поспешно соображая, как бы получше описать свою семью. Ошарашить собравшихся известием, что у нее трое детей, в данный момент представлялось ей не самой удачной идеей.

– Э-э… что бы вы хотели узнать?

– Самые обычные вещи. – Матильда посмотрела на Мэг с таким видом, словно считала ее редкостной тупицей. – Кто ваши родители, в какой школе вы учились, какой университет окончили.

Кинки выпрямился.

– Первая жена Жюля была из рода Даффорков, вторая – из рода Муазен.

Дедушка Понтье стукнул кулаком по подлокотнику инвалидного кресла.

– Да уж, много было проку от их родословных! Ни одна из них не продержалась больше двух лет. Сиси, как я понимаю, просто не могла переломить собственную натуру, но вот почему Марианна не прожила с моим внуком и шести месяцев после того, как…

– Право же, Оги, неужели непременно нужно ворошить грязное белье? – Матильда заговорила еще резче, прищурив властные аристократические глаза.

Примерно то же происходило в домах приемных родителей. Мэг привыкла к тому, что при ее появлении все разговоры умолкают, концы фраз произносятся шепотом. Когда она создала собственную семью, старая боль забылась, но поведение семейства Понтье оживило в памяти Мэг прежние ощущения. Однако старые раны давно затянулись, а Понтье не смогут нанести ей таких, какие ей не удалось бы залечить.

Но Мэг готова была поспорить на что угодно, что все они впервые видят такую, как она. Самым елейным голоском, на который только была способна, она сказала:

– Я окончила школу с ОЭД.

Матильда посмотрела сначала на деда, потом на Паркера, потом на Кинки. Последний небрежно пожал одним плечом. Мэг догадалась, что Матильда впервые столкнулась с таким понятием, но гордость не позволяет ей спросить, что оно означает. Матильде, но не Амелии Энн.