Политическое цунами - Сергей Кургинян

По оценке Бжезинского, Буш-старший, ни много ни мало, совершил «первородный грех»: «… не доведенный Бушем до конца успех в Ираке стал первородным грехом его наследия — незавершенная, вызывающая все большее недовольство и наносящая ущерб ей самой, роль Америки на Ближнкем Востоке… Оба незавершенных дела — израильско-арабский конфликт и прекращение огня в Ираке — стали постоянной заботой преемников Буша». Мало того, арабы (с которыми в ходе операции против Хусейна были выстроены союзнические отношения) «все более расценивали роль Америки в регионе не как оздоравливающее влияние, а как возвращение в колониальное прошлое»[50].

С приходом к власти второго «глобального лидера» — Билла Клинтона — идею «нового мирового порядка» сменила идея глобализации, несущей благо и открывающей широкую перспективу для всех без исключения. Однако, как указывает Бжезинский, эта оптимистическая идея «споткнулась» на том, что мир после окончания «холодной войны» вовсе не стал благополучным. На период клинтоновского президентства пришлись эскалация насилия в Сомали, катастрофические события в Руанде с многомиллионными жертвами, этнические войны на Балканах, гражданская война в Шри-Ланке.

Ближний Восток в течение двух президентств Клинтона «оставался кровоточащей раной с незначительными улучшениями и серьезными откатами в израильско-палестинском мирном процессе»[51]. Бжезинский считает, что Клинтон дважды — в начале первого срока и незадолго до ухода из Белого дома — имел возможность продвинуть вперед израильско-палестинское урегулирование, но в этом не преуспел. А промежуточные годы и вовсе «прошли впустую — политика США постепенно переходила от нейтрального признания необходимости справедливого урегулирования ко все более односторонней произраильской линии»[52].

Между тем свою лепту в нарастание напряженности на Ближнем Востоке вносил Ирак. Непрерывно подогревалась иранская проблема. Кроме того, усиливался антиамериканизм, одним из проявлений которого стал антиамериканский терроризм, укреплявшийся по мере повышения политической температуры в регионе.

Все эти вызовы, констатирует Бжезинский, «требовали значительно большего, чем просто веры в исторический динамизм глобализации»[53].

В итоге «Клинтон оставил израильско-палестинские отношения в худшем состоянии, а положение на Ближнем Востоке более неустойчивым, чем оно было, когда он стал президентом»[54].

Но наиболее катастрофические ошибки совершил третий «глобальный лидер» — Дж. Буш-младший (ему посвящена глава «Катастрофа лидерства»). При нем оказалась востребована доктрина, которую Бжезинский называет «манихейской»[55]. Данная доктрина сформировалась задолго до 11 сентября 2001 года под воздействием группы консерваторов, чей стратегический взгляд «совпал с мнением израильской партии «Ликуд» и пользовался значительной поддержкой среди христианских фундаменталистов Америки»[56]. Этот стратегический взгляд заключался в убеждении, что вызов, исходивший ранее от СССР и коммунизма, ныне исходит от арабских государств и воинствующего ислама. Доктрина вполне могла бы остаться невостребованной, не случись 11 сентября. Но это катастрофическое событие «придало ей видимость актуальности»[57].

Чтобы доктрина казалась более респектабельной, ее творцы подчеркивали идейную преемственность по отношению к двум знаменитым работам. Тезис Френсиса Фукуямы из работы «Конец истории» о неизбежности демократии послужил «мощным обоснованием для тех, кто настаивал на том, чтобы Америка всеми доступными ей средствами выступала за продвижение демократии в качестве центрального направления политики США на Ближнем Востоке»[58].

Но одновременно неоконсерваторы адресовались к идее экзистенциального конфликта с исламом, высказанной Сэмюэлем Хантингтоном в работе «Столкновение цивилизаций».

«Результатом стала манихейская доктрина, с которой ни один из двух исследователей (то есть Фукуяма и Хантингтон) не мог бы примириться: демократия, столь убедительно провозглашаемая неотвратимой целью развития человечества, вступала в экзистенциальный конфликт в вопросе основных ценностей»[59], — пишет Бжезинский.

Если же говорить о стратегическом значении провозглашенной США «войны с террором», то она, по оценке Бжезинского, отражала «имперские заботы о сохранении контроля над ресурсами Персидского залива и желание представителей неоконсервативного направления укрепить безопасность Израиля путем устранения угрозы со стороны Ирака»[60].

По оценке Бжезинского, Белый дом оказался охвачен высокомерием. Но возмездие не заставило себя долго ждать[61]. (В этом месте некоторые эксперты не могут удержаться от комментария, что Бжезинский пишет о возмездии с чувством глубокого удовлетворения.) Война, названная «войной против террора» и все более приобретавшая «зловещую окраску столкновения со всем миром ислама», дискредитировала глобальное лидерство Америки. «Америка оказалась неспособной ни сплотить мир в связи с поставленной задачей, ни одержать решительную победу силой оружия. Ее действия разделили ее союзников, сплотили врагов и создали дополнительные возможности для ее соперников и недоброжелателей. Исламский мир был возбужден и приведен в состоянии ярой ненависти»[62].

Второе крупное обвинение, предъявленное Бжезинским Бушумладшему, опять-таки касается израильско-палестинского урегулирования. По его мнению, США превратились из посредника между израильтянами и арабами в сторонника Израиля. В результате способность США оказывать решающее влияние на развитие событий существенно снизилась. Таким образом, Буш создал в ближневосточном регионе ситуацию, чреватую для США потерей, в конечном счете, всех арабских друзей.

Насколько справедливо обвинение Бжезинского, адресованное Бушу, в поддержке интересов Израиля в ущерб интересам «арабских друзей»?

Мы возвращаемся к вопросу о преемственности ближневосточных курсов Буша-младшего и Барака Обамы, поставленному в начале этой главы. Вроде бы их курсы кардинально различаются: Буш, объявив войну радикальному исламу, восстановил против себя фактически весь исламский мир, а Обама начал свое президентство с демонстрации дружественных намерений в отношении исламского мира.

Однако, помимо уже отмеченной нами преемственности в том, что касается «войны идей» с задействованием современных интернет-технологий, можно также говорить и о преемственности в выстраивании отношений с определенной частью исламского мира. Той частью, которую еще совсем недавно сами же США классифицировали как «радикальный ислам».

К примеру, столь отчетливо проявившаяся при Обаме тенденция к разделению исламистов на «плохих» (к ним отнесли «Аль-Каиду») и «хороших» (в их число попали «Братья-мусульмане») возникла не сегодня и не вчера.

Далее, заявленный Бжезинским тезис о том, что, предлагая миру проект «Большой Ближний Восток», администрация Буша-младшего действовала в интересах Израиля (то есть «сдавала» интересы исламских государств), распространен очень широко и стал чуть ли не «общим местом» для исламского мира. Однако в эту схему не укладываются слишком многие факты.

Проиллюстрируем данное утверждение всего лишь одним примером. Для этого укажем на некую «скученность событий», организованную при непосредственном участии госсекретаря США Кондолизы Райс в 2005 году.

В июне 2005 года Райс совершила ближневосточное турне, в ходе которого было положено начало весьма существенным трансформациям.

18 июня 2005 года она посетила Израиль и Палестинскую автономию, где провела переговоры с Ариэлем Шароном и Махмудом Аббасом.

Прежде всего, Райс заявила, что США поддерживают израильскую программу размежевания с палестинцами, предусматривающую вывод всех израильских структур из сектора Газа и четырех поселений из северной части Западного берега реки Иордан. Данная программа была предложена премьер-министром Израиля Ариэлем Шароном и утверждена в феврале 2005 года. Райс подчеркнула, что программа одностороннего выхода из сектора Газа «улучшает ситуацию в регионе».

Отметим, что готовность Шарона к уступкам вызвала у его соотечественников взрыв негодования. Первая приходившая на ум причина «сговорчивости» Шарона еще сильнее распаляла негодующих: сын Ариэля Шарона Омри находился в то время в эпицентре скандала, связанного с незаконным финансированием предвыборной кампании его отца в ходе парламентских выборов 1999 года (тогда Шарон-старший боролся за пост главы партии «Ликуд»). Таким образом, лежавший на поверхности ответ состоял в том, что на «сговорчивость» Шарона повлияли его «семейные неприятности». (Мы не обсуждаем, верна или не верна эта версия. Важно, что в те дни она имела хождение и дополнительно подогревала ситуацию.)