Жан Кальвин. Его жизнь и реформаторская деятельность - Берта Порозовская

Но в конце концов эта чрезмерная строгость только повредила делу. Мало-помалу народ стал тяготиться суровым деспотизмом своих духовных пастырей. Уже в 1537 году на женевском горизонте показались первые предвестники собирающейся бури.

В марте 1537 года в Женеве появились два проповедника-анабаптиста. Благодаря мистическому характеру своего учения, соединенному со строго нравственной жизнью, сектанты эти всюду имели успех – в Женеве вокруг них стали также собираться многочисленные слушатели. Фарель решился вступить с ними в открытое состязание. Диспут продолжался несколько дней, но совет, замечая впечатление, которое речи анабаптистов производили на слушателей, поспешил прекратить его и под страхом смертной казни приказал им оставить город. Тем не менее, впечатление этот случай произвел сильное, и еще несколько месяцев спустя Фарель и Кальвин жаловались совету на то, что в городе немало тайных приверженцев этого опасного учения.

Еще сильнее авторитет Кальвина был поколеблен вследствие нападения другого, евангелического же проповедника Кароли, который обвинил его в арианизме, то есть в непризнании Св. Троицы. Обвинение это страшно потрясло Кальвина – он не допускал даже мысли, что его могут заподозрить в ереси. Он потребовал созвания синода и с необыкновенной страстностью напал на своего противника, уличил его самого в безнравственности и безверии, затем решительно опроверг обвинение. И синод в Лозанне, и бернский совет выдали ему формальное удостоверение его правоверности. Тем не менее, Кальвин еще долго не мог успокоиться, считая оскорблением даже само возбуждение вопроса о чистоте своего учения.

Но все эти неприятности были только прелюдией к той серьезной борьбе, которая скоро завязалась между проповедниками и самим народом.

Несмотря на первые успехи организаторской деятельности Кальвина, на предупредительность, с которой совет принимал и приводил в исполнение его требования, в среде населения новые меры встречали большое неудовольствие. Женевские патриоты чувствовали себя оскорбленными повелительным тоном “иностранцев” и тем предпочтением, которое они оказывали во всем своим соотечественникам. Скоро оказалось, что первые успехи проповедников вовсе не были так значительны: многие граждане отказались присягнуть новой формуле веры. Эта присяга, столь несогласная с принципом свободы совести, казалась многим женевцам, еще накануне проливавшим свою кровь за свободу, началом нового порабощения. Побуждаемый проповедниками, совет повторяет свое требование присяги под страхом изгнания, но и эта угроза остается без последствий, и когда наконец 12 ноября совет постановляет изгнать всех непокорных, то этих непокорных оказывается так много, что угроза так и остается угрозой.

Но Кальвин и Фарель и не думают обращать внимания на эти красноречивые признаки усиливающейся оппозиции. Успехи первой поры вскружили им голову. Они уверены, что при настойчивости добьются в конце концов своей цели, продолжают по-прежнему требовать поголовной присяги и введения церковного отлучения. В горячих проповедях они осыпают своих противников самой неумеренной бранью. Особенной страстностью отличался один из проповедников, Коро, который однажды с кафедры осыпал своих слушателей такими неприличными ругательствами, что совет, уступая народному негодованию, должен был подвергнуть его тюремному заключению. Разрыв становился, таким образом, все глубже. Недовольные собирались в кабачках, ругая проповедников и их приверженцев, обвиняя их в тирании; носились даже слухи об их изменнических сношениях с французским королем. Часто, сидя в своей рабочей комнате, Кальвин слышал с улицы грозные народные клики: “В Рону проповедников!” Только благодаря заступничеству совета последние продолжали еще держаться некоторое время. Но тут подвернулось одно обстоятельство, которым оппозиционная партия не замедлила воспользоваться. Это был вопрос о “бернских обычаях”.

Бернская церковь при введении реформации сохранила у себя несколько менее важных католических обрядов – например, обычай употреблять для причастия пресный хлеб, камни для крещения, четыре главных католических празднества и т. п., между тем как женевские теологи, более радикальные, не хотели сохранять никаких остатков прежнего культа и, кроме воскресений, не признавали никаких праздников. Тем не менее Берн, основываясь на условиях договора, настаивал на установлении полного единообразия в богослужении. Вот этим-то обстоятельством и решили воспользоваться противники Кальвина. Они знали, что непреклонный француз не уступит ни шага, и поэтому выставили своим лозунгом принятие бернских обычаев. Между тем наступили (3 февраля 1538 года) выборы нового совета. Кальвин и Фарель употребляли все усилия, чтоб удержать власть за своими приверженцами. Но оппозиция была сильнее. В новом составе совета оказалось много членов, враждебных проповедникам, и, таким образом, последние лишились своей единственной опоры.

Положение вещей в Женеве возбуждало тревогу во всех евангелических кружках. Только немногие одобряли поведение проповедников. Большинство друзей и единомышленников убеждало их быть уступчивее и снисходительнее. Но последние и не думали следовать этим советам. Они считали изменой делу уменьшить свои требования ввиду неблагоприятно сложившихся обстоятельств и решились лучше пасть, чем уступить. Скоро дело дошло до окончательной развязки.

На Пасхе предстояло торжественное всеобщее причащение, и проповедникам было предписано причащать по бернскому обычаю. Те отказались. Тогда совет, выведенный из терпения их сопротивлением и нападками Кальвина, который публично обозвал его “коллегией дьявола”, запретил им проповедовать впредь.

В первый день Пасхи громадные толпы народа устремились в церкви, в которых обыкновенно проповедовали Кальвин и Фарель. Многие из собравшихся имели при себе оружие. Уже накануне разнесся слух, что проповедники не послушаются приказания совета. И действительно, в обычный час Фарель взошел на кафедру. В резкой обличительной речи он выставляет собравшимся на вид всю возмутительность их поведения и заканчивает решительным отказом раздавать им причастие как недостойным. Подобное же заявление, сделанное Кальвином, доводит негодование толпы до последних пределов. Только с трудом друзьям проповедников удается спасти их от народной ярости. На этот раз совет окончательно отступается от них. Синдики созывают генеральное собрание, которое почти единогласно требует их изгнания в трехдневный срок.

Кальвин и Фарель приняли известие о своем поражении с внешним спокойствием. “Если б мы служили людям, – заметил при этом Кальвин, – то были бы плохо вознаграждены, но мы служили Богу, и награда от нас не уйдет”. По словам Кальвина, он даже обрадовался этому известию.