Пожиратель - Лоренца Гинелли

Заметив, что три раза повторил одно и то же, как обычно делал брат, он замолчал.

— Что будем теперь делать?

Дарио только что понял, что они с братом совсем одни и не там, где надо. Отметил, что последствия не заставят себя ждать и родители его убьют, потому что Пьетро не умеет врать.

— Пойдем домой, — не унимался Пьетро.

Не отвечая, Дарио уселся на берегу реки, у основания моста Тиберио, вокруг которого собирается стоячая вода, и принялся выуживать подходящую отговорку для матери. Отражавшийся мост, казалось, смотрел на него мертвыми глазами из загробного мира. Отражение не дрожало, вода, как похоронное сукно, только покрывала его.

Пьетро старался отвлечься. Бесцельно бродил, неотступно следя, чтобы ни в коем случае не отдалиться от брата больше чем на десять метров. Он находился в незнакомом месте в необычное время, далеко от дома, от школы, с Дарио, из которого слова не вытащить.

Вдобавок в парке никого не было.

В такой час вода не блестела, все еще удерживая в себе цвета ночи, сырость, вязкость.

В такой час никого нет. Старики гуляют здесь, только когда солнце прогреет им кости. А ребята — в школе. Пьетро попробовал сосредоточиться, глядя на приморские сосны, но ему требовалось что-то более динамичное, что-то такое, что опережало бы его мысли, что-то, что сбило бы их на ходу. Стрекоза синевато-стального цвета решила прилететь ему на помощь, покружившись прямо у него перед носом, она спланировала вниз, зависнув на волосок от воды.

— Дарио! Дарио, стрекоза!

— Тихо! Не мешай думать.

Пьетро замахал руками: у него это начиналось от перевозбуждения каждый раз.

— Стрекозы принадлежат к отряду хищных крылатых насекомых, их брюшко состоит из одиннадцати сегментов. Они откладывают яйца в водной среде. При развитии отсутствует стация куколки.

— Сказал тебе замолчать, Пьетро! — Дарио побагровел.

— Эта стрекоза относится к подотряду разнокрылых: ее крылья синего цвета — среднего между васильковым и фиолетовым, толщина крыла составляет четыреста семьдесят нанометров. Нанометр — единица измерения длины, равная десяти в минус девятой степени метра.

Дарио с ввалившимися, красными глазами повернулся к брату. Пьетро замолчал. Дарио снова задумался, глядя в воду, словно вылавливая из реки пустоту.

Тук. Тук. Тук.

Пьетро уже знал. Дарио резко вскочил и толкнул брата на землю:

— Сказал тебе, хватит!

— Но это был не он, дорогой.

Пьетро замычал.

Ночь с 5 на 6 мая 2006 года

Алиса и Стефано

— Что такое? Что случилось?

Алиса напоминала воробушка. Ноги подобраны к груди, вся в слезах. Она отошла от компьютера, забилась в единственный пустой угол комнаты. Ничто не могло вывести ее из ступора. И воспоминания, скорее всего, тоже.

Стефано еще никогда не видел ее такой, это точно. Он постоял минуту на пороге, потом подошел, сел перед ней на колени, взял за подбородок. Алиса не сопротивлялась. Руками обхватила его за шею, и он оторвал ее от холодного угла и прижал к себе. Они стояли обнявшись. Обычно его пушкой не разбудишь, но от рыданий Алисы он проснулся.

— Мне приснился кошмарный сон.

Не выпуская Алису, Стефано сел на стул перед компьютером:

— Ты расскажешь мне?

— Брат Пьетро, Дарио, он приснился мне мертвый, как все остальные.

Голос Алисы походил на голос Пьетро. Передавал факты, а не эмоции. Эмоции запутались в сетях души.

Стефано не отвечал, прислушивался к успокаивающемуся сердцебиению Алисы. Погладил ее по волосам.

— Как наяву, Стефано.

— Тем не менее тебе это приснилось. Ты просто расстроена, на тебя навалилось все сразу. Ты рассказала мне о рисунке Пьетро…

— Он напомнил мне кое-что, Стефано. Сон, я имею в виду. Кое-что, о чем я совершенно забыла.

— Хочешь рассказать мне об этом?

Алиса уткнулась лицом в шею Стефано и вдохнула его особый запах. Тот запах, из-за которого год назад она потеряла голову.

— Да, очень…

Последовало молчание. Бесконечное. Чтобы разорвать его, Стефано воспользовался инструментами своей профессии:

— Ну хорошо, в таких случаях надо исходить от подлежащего, нет, я еще упрощу, сделай разбор предложения и убери оттуда эмоциональную составляющую, это поможет тебе начать рассказ.

Обернувшись, Алиса заглянула ему в глаза:

— Не могу поверить, ты используешь меня!

— Перестань…

— Конечно, ты и сейчас на работе!

— Да нет, уверяю тебя, я просто хочу помочь тебе. Но профессиональный подход неизбежен, не отрицаю.

— Значит, к работе это не относится?

— Нет, мисс. Я полностью к вашим услугам.

Алиса перестала всхлипывать, пришла в себя, вернулась в реальность. Стефано был здесь, перед ней, со своей ослепительной улыбкой и сильными руками. Прошлое уже превратилось в мелкие кусочки калейдоскопа — странное, очаровывающее, но безопасное изображение, заключенное в стекляшке.

— Замечательно, я тебя убедил. Где именно произошло то, что тебе страшно вспомнить? — спросил Стефано глубоким, низким голосом.

Алиса нахмурила на минуту брови, набрала воздуху:

— Около моста Тиберио. На берегу Мареккьи…

— Так, очень хорошо. У нас есть место действия. Теперь расскажи, кто там был.

В памяти Алисы всплыло лицо Лукреции.

Потом другое лицо, нет, скорее, ощущение другого лица. Хотя правильнее было бы говорить об эфемерном изображении ощущения, о половине от половины фотограммы.

А еще точнее, у Алисы возникло подозрение, что она увидела нечто, способное поколебать рассудок и распахнуть пропасть в душе.

Алиса вытаращила глаза. Теперь только лицо Лукреции. Но не с пухлыми губами, а с тонкими и злыми. Улыбка Лукреции, но не открытая, а злобная.

Лукреция ехидно ухмыляется. За ней — смутная фигура, прозрачная, как нервнопаралитический газ. И чувство, ужасное чувство, будто что-то наползает на лицо Лукреции…

Алиса опять начала всхлипывать. Стефано перестал улыбаться, обнял ее, больше не пытаясь успокоить.

Ночь с 5 на 6 мая 2006 года

Из дневника Алисы

Что-то сдавливает мне голову, что-то жестокое, отчего у меня вдруг снова возникает страх. И трудно дышать.

От того дня не осталось ничего, от того дня, когда меня нашли, съежившуюся в комок под буком, я имею в виду. Пустота. Она беспокоит меня больше всего. Как если бы я уже знала. И это — мой самый ужасный кошмар. Разум не выдерживает. Единственное, что помню, — бессвязные фрагменты, предшествующие тому дню.

Что-то произошло тогда, что-то…

Я обиделась на нее.

Потом фразы, опять всплывают фразы, как мертвые тела на воде. Фразы, лишенные логики. Коралловые острова слов. А я, глупая, ищу в них смысл.

Итак, мы разговаривали. Думаю, возвращались из школы, как всегда. Шли по парку, под мостом Тиберио, шли и играли. Никаких других причин идти именно там не было. По крайней мере, я лично не помню.

— Зачем ты дала ему тетрадь? Он же ненормальный! — спросила Лукреция.

— Но иначе он не выполнит задания. И вообще, не приставай к нему, ты же обещала!

Лукреция стала серьезной, надулась:

— Ты говоришь, он ударился из-за меня?

Она чувствовала себя виноватой.

— Нет… не думаю, но я не хочу, чтобы ты вела себя как другие. Обещаешь?

Голова Лукреции была опущена, глаза блестели от слез. Потом она кивнула.

В моей голове черно-белый фильм, поцарапанная пленка. И много неудачно обрезанных кадров.

6 мая 2006 года

Мой брат — единственный сын

Тук. Тук. Тук.

Старик стоял не двигаясь. Стучал тростью по голому корню ясеня — варикозной вене земли.

Дарио поднялся:

— Здравствуйте…

Старик улыбнулся, обнажив желтые зубы, разъеденные временем:

— Привет, дорогой.

Его глаза излучали холод. Дарио инстинктивно огляделся. Никого.

Пьетро мерил взглядом старика, еще и еще, мычал и бил голову руками. Оглядев его снизу доверху, от идеально блестящих мокасин до шляпы, понял, что не помнил мокасин, по правде говоря, и аккуратной чистой одежды тоже.

Тук. Тук. Тук.

Но трость была ему знакома. И тогда он закричал. Закричал изо всех сил.

Старик засмеялся. Именно в эту минуту Дарио почувствовал себя неловко:

— Мы уже уходим.

— Куда?

Старик был незнакомым, а мама ясно предупреждала Дарио…

— Я вас не знаю, синьор.

— Это ты так думаешь, дорогой. Просто вы забываете меня, как и все. Посмотри внимательно, я — Человек-Призрак.

Подтащив его к себе с помощью трости, он продемонстрировал ему свои глубокие, вязкие зрачки.

— Я… мы… — Дарио смутился.

Старика, кажется, нельзя было назвать добрым. Но и злым тоже. Старик был странный.

— Полагаю, ты не пошел в школу сегодня. Что мамочке скажешь? Что вышел из автобуса, так как за брата стыдно стало? — Старик покачал головой — злая ухмылка плохо скрыта за мнимой досадой.