Правда - Терри Пратчетт

– Именно. Когда наши друзья тихо и спокойно покинут город… на дорогах так опасно в это время года.

– Нет, джентльмены. Давайте придерживаться нашего плана. Человек по имени Чарли должен быть под рукой, пока все полностью не уладится, на случай если он вдруг понадобится опять, а потом наши джентльмены увезут его очень, очень далеко, для окончательной, ха, расплаты. А вот потом мы, возможно, обратимся к Убийцам, если у мистера Гвоздя возникнут какие-нибудь слишком мудрые идеи.

– Хорошая мысль. Хотя его даже немного жаль. С Чарли в руках можно придумать столько интересного…

– Я же говорил вам, не сработает. Этот парень просто клоун.

– Думаю, вы правы. Лучше завершить все одним ударом.

– Уверен, мы поняли друг друга. Ну а теперь… заседание Комитета по Де-избранию Патриция{28} объявляется закрытым. И никогда не происходившим.

Лорд Ветинари привык вставать так рано, что, казалось, ложился в кровать просто для того, чтобы был повод переодеться.

Он любил это время, зимой, перед самым рассветом. Обычно за окном висел такой густой туман, что город и не разглядеть, и, кроме того, еще несколько часов будет тихо, не считая изредка звучавших в темных аллеях коротких вскриков.

Но этим утром спокойствие было нарушено диким воплем прямо у ворот Дворца.

– Хоинарилап!

Он подошел к окну.

– Кальмароног-ойт!

Патриций вернулся к своему столу и позвонил в колокольчик, чтобы вызвать клерка Барабантта, который был немедленно отправлен на разведку.

– Это попрошайка по имени Старый Вонючка Рон, сэр, – вернувшись через пять минут доложил Барабантт. – Продает эту… бумагу, на ней полным-полно всякого понаписано.

Он протянул газету, держа ее двумя пальцами, как будто опасался, что она сейчас взорвется.

Лорд Ветинари взял ее и внимательно прочел. Потом прочел еще раз.

– Так, так, – сказал он. – «Анк-Морпорк Таймс». Кроме вас, ее кто-нибудь покупал?

– Масса народу, милорд. Те, кто возвращался с ночной смены, продавцы, спешащие на рынок и так далее.

– Не вижу тут никаких упоминаний Хоинарилапа и Кальмароног-ойта.

– Нет, милорд.

– Очень странно, – лорд Ветинари почитал еще немного и решил: – Отмените намеченные на это утро встречи. Вместо них я встречусь с Гильдией Глашатаев в девять часов и с Гильдией Граверов на десять минут позже.

– Я и не знал, что они просили о встрече с вами, сэр.

– Попросят, – ответил Ветинари. – Попросят, когда увидят это. Так, так… о, я вижу, 56 человек были ранены в кабацкой потасовке.

– Не слишком ли много, милорд?

– Это должно быть правдой, Барабантт, – ответил Патриций, – это же в газете написано. О, и заодно отправьте сообщение нашему милому мистеру де Словье. Я встречусь с ним в девять тридцать.

Он снова пробежался взглядом по серым строчкам.

– И, пожалуйста, дайте знать, кому следует: я не желаю, чтобы мистеру де Словье был причинен какой-либо вред.

Барабантт, обычно весьма искушенный в понимании пожеланий своего господина, на этот раз был в замешательстве.

– Милорд, вы не желаете, чтобы мистеру де Словье был причинен какой-либо вред, или вы не желаете, чтобы мистеру де Словье был причинен какой-либо вред?

– Вы что, подмигнули мне, Барабантт?

– Нет, сэр!

– Барабантт, я искренне верю, что каждый житель Анк-Морпорка имеет право свободно ходить по улицам, не подвергаясь нападениям.

– Боги всемогущие! Правда есть такое право?

– Разумеется.

– Но я думал, что вы категорически против наборных шрифтов, сэр. Вы же говорили, что это сделает печать слишком дешевой, и люди…

– Шиарна-плп! – опять заорал у ворот продавец газет.

– Вы готовы к потрясающему новому столетию, которое ждет нас, Барабантт? Готовы ли вы схватить будущее недрогнувшей рукой?

– Не знаю, милорд. Нужен какой-нибудь особый костюм?

Все остальные квартиранты уже сидели за завтраком, когда Вильям поспешно спустился в столовую. Он торопился, потому что у миссис Секретум{29} были свои Взгляды на людей, опаздывающих к трапезе.

Миссис Секретум, владелица Доходного Дома Миссис Эвкразии Секретум для Респектабельных Работающих Джентльменов, была тем идеалом, к которому неосознанно стремилась Сахарисса. Она была не просто респектабельной, она была Респектабельной; это был ее стиль жизни, религия и хобби одновременно. Она любила респектабельных, Чистых и Приличных людей, причем произносила это так, как будто одно от другого было неотделимо. Она предоставляла респектабельные кровати и готовила дешевые, но респектабельные завтраки для своих респектабельных постояльцев, которые, за исключением Вильяма, были все как на подбор среднего возраста, неженаты и к тому же исключительно благоразумны. Это были в основном ремесленники, работники небольших торговых предприятий, почти все плотного сложения, тщательно побритые, обутые в тяжелые крепкие ботинки и неуклюже-вежливые за столом.

Странно – или, по крайней мере, странно с точки зрения Вильяма на людей вроде миссис Секретум – было то, что она не питала неприязни к гномам и троллям. По крайней мере, к чистым и приличным. Миссис Секретум ценила Приличия превыше видовой принадлежности.

– Тут говорится, что в кабацкой потасовке пострадало пятьдесят шесть человек, – сказал мистер Грязнотест{30}, который, по праву дольше всех продержавшегося здесь жильца, исполнял за столом функции председателя.

Он купил номер Таймс по пути из пекарни, где руководил ночной сменой.

– Чушь, – отрезала миссис Секретум.

– Думаю, имелось в виду «пять или шесть», – предположил Вильям.

– Здесь сказано: пятьдесят шесть, – резко возразил мистер Грязнотест. – Черным по белому.

– Ну, тогда это должно быть правдой, – согласилась миссис Секретум, – иначе никто не разрешил бы напечатать такое.

– Я вот думаю: кто все это печатает? – озадачился мистер Наклоне{31}, коммивояжер, продававший оптом сапоги и ботинки.

– О, наверняка есть особые люди для этого, – высказался мистер Грязнотест.

– Правда? – удивился Вильям.

– О, да, – ответил мистер Грязнотест, принадлежавший к тому типу больших самоуверенных людей, которые мгновенно становятся экспертами в любом вопросе. – Они же не могут позволить кому попало писать что в голову взбредет. Это было бы неразумно.

В результате Вильям направился в сарай позади «Ведра» в весьма задумчивом настроении.

Доброгор поднял взгляд от каменного стола, на котором он аккуратно набирал текст театральной афиши.

– Вон там немного денег для тебя, – сказал он, кивая в направлении скамьи.

Деньги были в основном медяками. Почти тридцать долларов.

Вильям уставился на них в изумлении.

– Это не может быть правдой, – прошептал он.

– Мистер Рон и его друзья несколько раз возвращались за дополнительными тиражами, – сказал Доброгор.

– Но… там же были самые обычные истории, – пробормотал Вильям. – Ничего особенно важного. Просто… просто новости.

– А, ну что же, люди любят новости, – ответил гном. – И я подозреваю, что завтра мы продадим в три раза больше, если уполовиним цену.

– Уполовиним цену?

– Людям нравится знать. Просто мысль такая мелькнула, – гном снова улыбнулся. – В задней комнате вас ждет молодая леди.

В прежние дни, когда это помещение было прачечной, еще в до-лошадиную эру, небольшая часть комнаты была отгорожена дешевой перегородкой высотой по грудь, чтобы выделить место для клерков и специального человека, который объяснял клиентам, куда подевались их носки. Сахарисса очень прямо сидела на табурете, прижимая к себе свою сумочку, а локти к бокам, чтобы запачкаться как можно меньше.

Она кивнула Вильяму.

Так, зачем он просил ее придти? Ах, да… она была более-менее разумна, вела для дедушки бухгалтерию и, честно говоря, Вильям вообще не много встречал образованных людей. В основном он встречался с такими, для кого перо было сложным механизмом. Если она знала, что такое апостроф, он мог смириться с тем, что она вела себя так, как будто жила в предыдущем столетии.

– Теперь это ваш кабинет? – прошептала она.

– Вроде того.

– Вы не сказали мне о гномах!

– Вас это беспокоит?

– О, нет. Гномы законопослушны и респектабельны, насколько я знаю.

Теперь до Вильяма дошло, что он беседует с девушкой, которая никогда не бывала на некоторых улицах в час закрытия баров.

– У меня уже есть для вас две интересных новости, – продолжила Сахарисса таким тоном, как будто выдавала государственные секреты.