Весна варваров - Йонас Люшер

VI

Пока Прейзинг спал, Англия шла ко дну. Первые симптомы появились накануне, за ночь положение дел ухудшилось. Межбанковский валютный рынок в империи уже прекратил свою деятельность. В Лондоне еще стояла глубокая ночь, а страны, где рынки были открыты, сбывали свои запасы английских фунтов на отчаянно невыгодных условиях, и кабинет министров во главе с премьером, заседая до раннего утра на Даунинг-стрит, наблюдал за историческим полетом со снижением, который молниеносно перешел в пике, когда в девять утра местного времени открылась Лондонская фондовая биржа, где в этот день торги вообще не следовало начинать. Но пока не было договоренности, кто возьмет на себя ответственность за эдакую напасть, не хотелось вселять неуверенность в европейских и заокеанских друзей; промедление это обернулось фатальными последствиями, так как программы, самостоятельно проводившие или же не проводившие основную часть транзакций и, как оказалось, вовсе не рассчитанные на подобный случай, благо дотоле он не представлялся возможным, вошли в петлю обратной связи и принялись подталкивать друг друга к повышению показателей, уничтожив миллиарды за те считаные минуты, когда никто еще не успел вмешаться. В пять минут десятого по лондонскому времени торги остановили. Тогда же английский министр финансов выступил первым с сообщением о том, что и так было очевидно: в данных обстоятельствах страна на долгий срок лишается возможности отрабатывать свой чудовищный государственный долг. Марк и Келли спали в бедуинском шатре, у них часы показывали пять минут одиннадцатого. В этот момент счет за свадьбу, выставленный в тунисских динарах, превысил в английских фунтах стоимость их лондонского домика, пока еще на восемьдесят процентов принадлежавшего банку, тому самому банку, чьи представители как раз объявили о банкротстве и сочинили электронное письмо к сотрудникам с предложением уже сегодня прихватить на рабочее место пустые картонные коробки.

Когда английский премьер-министр обратился к прессе с заявлением о государственном банкротстве, Саида уже несколько часов была на ногах и вместе со своими работниками, не спавшими всю ночь, приводила в порядок отель-люкс. Они выбирали бутылки и битые стаканы из цветочных клумб, лопатой сгребали в тачку рвотные массы, еще Саида заставила Рашида залезть в бассейн, чтобы выудить оттуда садовый шезлонг и разбудить Вилли, брата Келли, который дрейфовал в своем желтом плавательном круге, запрокинув голову.

В то самое время, когда министры финансов европейских стран собрались на телеконференцию, довольно-таки паническую и хаотичную, у Саиды нашлась наконец минутка, чтобы проверить подготовку шведского стола, с чашкой кофе уединиться в своем кабинете и, по сложившейся привычке, ознакомиться с международным положением, изучив электронную версию газеты Tribune de Genève, заодно и в надежде найти в сводке новостей муниципальной политики Женевы упоминание имени того члена городского совета, коммуниста, к кому она испытывала со времен учебы в Школе гостиничного менеджмента одностороннее, то есть неразделенное, чувство.

Но сегодня до этого не дошло. Испытав короткое потрясение и перепроверив важнейшие факты на сайтах ВВС и CNN, она схватила калькулятор, подсчитала стоимость свадьбы, включая проживание семидесяти двух гостей, и вышла на сумму приблизительно в шестьсот тысяч динаров, что — это уж она посчитала в уме — еще несколько часов назад равнялось четверти миллиона фунтов. Сняла трубку и позвонила в Тунис, дав указание бухгалтерии в отцовском офисе списать с кредитных карт молодоженов абсурдную сумму в миллион двести пятьдесят тысяч британских фунтов — сумму, которая едва ли покрывалась, это уж ясно, обеими их блестящими черными карточками, но Саида надеялась хотя бы исчерпать кредитный лимит. Затем она поспешила в кухню и распорядилась остановить подготовку к завтраку, а также убрать из зала всю еду, кроме корзинки с лепешками и миски хумуса.

Саида не удивилась, когда из Туниса пришло сообщение, что обе карточки уже заблокированы; ей также не удалось добраться до средств на кредитных картах других гостей, которые в баре поили всех налево и направо, оставляя номера карточек. Похоже, на тот час были заблокированы все карты, выданные английскими банками, но ведь рушилась и вся международная система расчетов.

Слим Малук, как сообщила отцовская секретарша, недоступен, в том числе и для дочери. Саида в очередной раз прокляла ту квартирку в новостройке среднего класса на краю Туниса, о которой ей знать не полагалось, но в которой, она полагала, отец и находится. Что ж, в ближайшие часы ей придется рассчитывать только на себя. Пора действовать.

Санфорд проснулся от настырного трезвона колокольчика и сначала не понял, где находится, потом заметил отсутствие жены, потом очень долго выпутывал тощие свои ноги из простыни и брюзжал в поисках халата. Саида не отпускала язычок латунного колокольчика — таким способом персонал оповещал о приходе, что, кстати, было одним из множества недостатков палаточного городка в резорт-отеле, ведь полотнище не дверь, в него не постучишь, — и напряженно прислушивалась к признакам жизни внутри, а услышав шаркающие шаги англичанина, разгладила рукой брюки и для верности поправила фалды пиджака, готовясь ко встрече с отцом жениха, который избран был ею партнером для переговоров в щекотливой ситуации, чтобы сообщить ему как о том, что премьер-министр у него на родине объявил государство банкротом, так и о том, что его сын по причине стремительного падения британского фунта задолжал отелю такую-то сумму — она назвала цифры, для Санфорда совершенно фантастические, хотя он, как и все, за последние три года привык к большим числам, — и оплатить этот счет будет мучительно трудно. Увы, она считает своим долгом сообщить также, что карточки английских банков, судя по всему, заблокированы, надо полагать — и его собственная тоже, но нет ли у них с сыном где-нибудь счетов в другой валюте, сейчас бы они очень пригодились, смягчив неизбежные, к ее глубокому сожалению, неприятности.

Санфорд, облаченный в просторный махровый халат и бирюзовые домашние туфли из козьей кожи, внутренне тотчас занял боевую позицию. Он давно знал, что этим кончится. Он готов. Он давно говорил. Он нисколько не удивляется. Впрочем, его все-таки изумили те непосредственные последствия, о которых нехотя — ведь она уже не скрывала своих корыстных интересов под благолепным покровом гостеприимства, — но очень твердо предупредила его Саида.

Поставила его перед выбором: либо они совместными силами немедленно и с подтверждением оплачивают счет, например, удобная возможность — перевод в швейцарских франках на счет семьи Малук в Женеве, и в этом случае можно даже обсудить возможность существенной скидки, либо она вынуждена настаивать на том, чтобы вся группа покинула отель не позднее двух часов пополудни. Скромный завтрак для них накрыт, в остальном же она обязана проследить, чтобы до прояснения неприятной ситуации не возникали новые расходы, и, таким образом, все услуги отеля, спа-комплекс, теннисные корты, бассейн отныне им недоступны, как и, разумеется, гастрономические заведения, а также она просит свести потребление электроэнергии и расход воды до необходимого минимума.

Тут до Санфорда дошло, что к новому положению дел он совершенно не подготовлен и никакого значения не имеет, о чем он там давно говорил. Но именно те же слова он повторил своей жене, которая с самого рассвета сидела на излюбленном своем месте в мрачнейшем настроении и, против обыкновения, никак не могла сосредоточиться на чтении и порадоваться впечатляющему восходу солнца и поднимающемуся столбику термометра. Пиппа смиренно приняла к сведению дурное известие, заметив, что знала обо всем этом заранее. Но ведь неизвестно, грядут ли перемены в мире, станут ли оттого некоторые вещи — как, например, чтение стихов вслух — более значительными. Она отказалась сопровождать мужа на трудном пути к новобрачным, которым следовало сообщить о постигшей их катастрофе и грозящей безработице, потому что место ее в эту минуту здесь, под нещадно палящим солнцем Африки, здесь она и останется, чтобы прояснить для себя некоторые вещи, не имеющие совсем, ну, совсем никакого отношения к колебаниям курса и рынка. В других обстоятельствах Санфорд, возможно, и удивился бы ее патетическому тону, но тут ему ничего не оставалось, кроме как небритым Меркурием в спортивных сандалиях отправиться к сыну с вестью о том, чего он и сам пока не понимал в полном масштабе.

— Я стоял, — рассказывал дальше Прейзинг, — возле шатра, в купальном костюме, с полотенцем под мышкой, собираясь поплавать перед завтраком, а мимо — Санфорд, целеустремленно, видимо, торопясь в шатер-сьют к Марку и Келли. «Бассейн закрыт! — крикнул он мне через плечо. — И в душе долго не мойтесь!» Он не мог знать, а сам я тогда вообще ничего не знал, что новый распорядок, установленный Саидой, на меня не распространяется. Предположив, что бассейном нельзя пользоваться вследствие вчерашнего бурного празднества, я оделся, пошел прямо на завтрак и тут же оказался в странной и неловкой ситуации. Против ожиданий я не увидел в ресторанном зале роскошного, как всегда, шведского стола: вместо пышных фруктовых корзин, кувшинов со свежевыжатыми соками, охлажденных блюд с французским сыром, ростбифом, испанской ветчиной, вместо этажерок с пирожными и досок с хлебом, обернутым белой салфеткой, на длинном столе стояли лишь корзинка с лепешками, миска горохового пюре и два-три термоса кофе, а единственный официант как раз собирал неиспользованные фарфоровые тарелки и серебряные приборы да снимал, широко взмахивая руками, камчатные скатерти с пластмассовых столиков. Саида не позабыла, хотя уж, наверное, были у нее дела и поважнее, отдать распоряжение, чтобы мне в конце зала накрыли небольшой столик, и тот буквально ломился от яств. Невзирая на то, — говорил Прейзинг, — что я вовсе ничего не знал об изменениях в мире и о непосредственном значении таковых для нашего маленького оазиса, а следовательно, не мог и верно оценить смысл произошедших перемен, я не испытывал никакого желания занять место за этим столиком и уж собрался было ретироваться, как вдруг меня заметил официант и повел, беспрестанно что-то приговаривая и удерживая в руках гору камчатных скатертей, прямо к этому столику, действительно накрытому для меня одного.