Охотники до чужих денежек - Галина Романова

– Да ты присядь, Веник, – предложил мужчина и надвинул ногой табуретку. – Есть базар до тебя...

Вениамин послушно присел на краешек той табуретки, что какие-то несколько минут назад должна была стать его трамплином в преисподнюю, судорожно сглотнул и во все глаза уставился на неожиданного гостя.

Пауза явно затягивалась. Вениамин непонятно по каким причинам не торопился ее нарушать, да и мужчина, видимо, не особенно спешил. Промолчали они, пристально разглядывая друг друга, минут десять. Затем гость, слегка ухмыльнувшись, спросил:

– Знаешь – кто я?

– Нет.

– Понятно... Эта замухрышка уничтожила все фотографии... – Он закинул ногу на ногу и сцепил на колене длинные пальцы. – Я – твой отец. Покинул эту халупу сразу после твоего рождения, то бишь двадцать лет назад.

Вениамин был потрясен. Его мать всю жизнь твердила ему о бате, погибшем при испытании какого-то неведомого ей летательного аппарата. О его смелости и мужестве. О благородстве и порядочности. А человек, сидящий сейчас напротив него, этими качествами вряд ли обладал. Во всяком случае в его глазах не было ни тени раскаяния, да и вообще каких бы то ни было чувств. Один только холод. Парню сделалось жутко обидно. Он вскинул подбородок, поворачиваясь к папаше точеным наследственным профилем, и сквозь зубы поинтересовался:

– Чего же сейчас приперся?

– Так у тебя завтра день рождения, сын, – совсем не обиделся отец, понимающе хмыкнув. – Двадцать лет вроде как...

– И?!

– Решил своим визитом преподнести тебе подарок. Дай, думаю, свалюсь им как снег на голову. Пусть порадуются. Хотя мать твоя заскорузлая меня давно уже похоронила.

– Слушай! – почти взвизгнул Вениамин, вскакивая с табуретки и сжимая кулаки. – Валил бы ты отсюда, что ли!!! А то ведь я и в морду дать могу!!!

– Ты мне не рад?

Вениамину показалось, что тот над ним издевается. Во всяком случае, леденящий душу взгляд испарился, заискрившись удовлетворенным каким-то любопытством.

– Ты мне не рад, сын? – вновь переспросил отец, широко улыбнувшись. – Ладно, не обижайся. Не хотел обижать мать твою... Хм-м. До сих пор удивляюсь, как это ты не ушел из дома в подростковом возрасте... Хотя института вот не окончил. Тут-то наверняка и причина кроется...

– Откуда знаешь про институт?

Парень тяжело дышал, разглядывая свои руки – они точь-в-точь повторяли линии рук отца. Та же гибкость пальцев, тот же изгиб кисти.

Черт бы его побрал! Где он был так долго?! Какого хрена бросил его, а сейчас заявился?! Может, его неустроенность жизненная, а точнее, непонятная ему самому неудовлетворенность любым результатом, и объясняется именно тем, что рядом с ним не было этого мудака, что сидит сейчас напротив и, скалясь в белозубой улыбке, пристально его разглядывает.

– Справедливо, сын! Все признаю... Злоба сейчас в тебе поднимется на меня, но это пройдет. Обязательно пройдет, поверь, – понятливо качнул головой папаша. – Может, даже и ненавидеть меня будешь какое-то время. Но потом... Потом мы все равно будем рядом. Плечом к плечу. Сын и отец. Мы же как две капли воды похожи друг на друга, сын! Оглянись вокруг! Что ты делаешь в этой забытой богом дыре?! Чего тебе не сиделось в этом твоем рекламном бизнесе?! Тряпки примерять надоело или баб перезрелых трахать?!

– Ты и это знаешь? – пробормотал Вениамин с усталостью и почти упал на табуретку.

– Я все про тебя знаю! – хмыкнул папаша и поднял кверху указательный палец. – А ты думаешь, что тебя принимали бы везде без моей протекции? Если так думаешь, то ты глупец! За всеми твоими удачами всегда стоял я! Спроси у матери своей, где она на свою нищенскую зарплатенку брала для тебя такие дорогие тряпки? А лыжи пластиковые, что понадобились тебе к соревнованиям в восьмом классе? А коньки роликовые в десятом? Ну, а если вспомнить про институт, то тут моих бабок на троих студентов хватило бы...

– Так это... Боже мой!!!

Вениамин был раздавлен. Он был сломлен, уничтожен. Все его собственные достижения, которыми он в глубине своей души откровенно гордился, оказывается, не были его собственными достижениями. Они были, есть и остаются подачками этого барина, вальяжно развалившегося на их стуле. Да и стул этот, возможно, также принадлежит ему...

– Ты – сволочь! – прошептал молодой человек, обхватывая голову руками. – Я тебя ненавижу!

– Это пройдет, поверь, – пообещал отец, поднимаясь со своего места и разминая длинные крепкие ноги. – Все, что я делал, делалось для твоего же блага. Да, я оставался в тени. Но так было нужно.

– Кому?! Кому это было нужно?! – с надломом в голосе возопил Вениамин, ударив кулаком по столу. – Где ты был, когда я в тебе так нуждался?!

– Рядом, сын. Я всегда был рядом. А то, что ты не видел меня... – он печально хмыкнул. – В этом можешь винить эту глупую курицу, что стоит сейчас у двери и делает мне отчаянные знаки, чтобы я затк-нулся...

Вениамин быстро оглянулся и оторопел. У двери, прислонясь к притолоке, стояла его мать. Мертвецки бледная. С перекошенным ртом. Она силилась что-то сказать, но не могла.

– Мать, – тихо позвал ее Вениамин. – Что здесь происходит, объясни?

– Я хотела как лучше, сынок! – еле слышно выдавила она из себя, оседая на пол, и, всхлипнув, запричитала, раскачиваясь из стороны в сторону. – Кто же знал, что так получится?! Я не хотела тебя травмировать.

– Да! – раздался под сводами их комнатенки громовой раскат гневного возгласа их гостя. – Она не хотела тебя травмировать, сказав тебе, что я издох, мать твою!!! Она похоронила меня, когда тебе было три года! А потом уже не смогла воскресить! У нее хватало ума принимать от меня деньги и подарки для тебя, но на то, чтобы сын имел живого отца, ее скудного ума не хватило! Сука!!! Я всю жизнь тебя ненавидел за это, всю жизнь! Ты лишила меня сына, убедив, что так лучше для него! А я купился, как последний идиот. Думаю, училка – ей видней. Она изучала всю эту хренотень под названием психология и педагогика. Как я мог с ней поспорить?.. Сука!!!

Тяжело дыша, он замолчал. Затем протянул к сыну подрагивающую руку и сдавленно прошептал:

– Пожмем руки, сын! Я – твой отец, и я люблю тебя. И я, черт возьми, не виноват, что хотел обезопасить твою неокрепшую психику!!!

Последние слова он произнес с ярко выраженной издевкой, из чего Вениамин понял, что это цитата из материнских стародавних высказываний. Он оглянулся на дверь. Встретился глазами с матерью, и сердце его зашлось от жалости к ней.

Боже! Она была в настоящий момент такой жалкой, такой несчастной, что обвинять ее в чем-то, а уж тем более в нелюбви к нему, своему сыну, было глупо. Она все делала ради него и во имя его. Она наверняка унижалась перед этим сытым мужиком, называющим сейчас себя его отцом. Унижалась, чтобы оставить все на своих местах. И чтобы ее мальчик принадлежал только ей одной и никому более. Да, это было яркое проявление родительского эгоизма, пусть так. Но Вениамин прекрасно знал, что продиктовано это было безумной самоотреченной любовью к нему...

– Чего ты, мать? – ласково улыбнулся он ей, глядя в ее испуганные глаза. – Чего ты?! Все хорошо. Ты у меня одна...

– Сын?! – нервно вскинулся тогда отец, делая шаг в его сторону и с поразительной настойчивостью протягивая ему руку для пожатия. – Пожмем руки? – Венечка, пожалуйста, – жалобно попросила мать и, всхлипнув, прикрыла лицо руками. – Он твой отец. И... всегда любил тебя...

Вениамин пожал протянутую ладонь. Он слышал вздох облегчения, вырвавшийся из груди обоих родителей. Видел, как тень сползла с лица его отца и как вымученно заулыбалась мать, тут же поднявшись и суетливо забегав по комнате, накрывая на стол.

Ситуация явно становилась контролируемой. Страсти, не успев разгореться, были умело потушены. Эмоциональный настрой присутствующих, умело вправленный в рамки вежливого общения якобы родных и близких друг другу людей, принял иное направление. Все вроде бы именно так и было.

Спустя двадцать минут они уселись за накрытый стол, выпили по рюмке водки. Закусили и повели неспешный разговор о дальнейших планах Вениамина.

Сам он подавленно молчал.

Нет, ничего плохого им услышано не было. Все как раз наоборот. Отец предлагал ему преинтереснейшие вещи, клятвенно заверяя, что никогда его больше не оставит на произвол судьбы и всегда будет рядом. Он рисовал Вениамину радужные перспективы. Благосостояние обещал сказочное. Времяпрепровождение интереснейшее, которое не позволит заскучать или почувствовать себя изгоем.

Одним словом, сиди себе, кушай, слушай и радуйся открывающимся возможностям реализовать себя в этой жизни как личность и как мужчина. Но Вениамин не радовался. Более того, чем заманчивее становились картины обещанного ему будущего, тем гаже становилось на его душе.

Черная желчь, ненависть какая-то непонятная к потерянным годам, проведенным без отца, поднималась из глубин его души. В то время когда его папаша купался в довольстве и непонятно кого баловал и окружал заботой и любовью, он прозябал в этом занюханном городишке, в этой коммуналке, кишевшей тараканами.