Сорок бочек арестантов - Ольга Немытова

- потом заберу и вынесу, кто заметит?

А у соседей - дурдом. Кроме меня - куча каких-то покупателей, кто-то уже сует деньги за мою мебель, кто-то люстру снимает. И во всем этом дурдоме бродит Роза Израилевна и творит диверсии: то воду в ванной включит, то отложенные вещи спрячет в холодильник... За ней, конечно, присматривают, но не всегда успевают. Я пометила мелом свои мебеля и ушла на кухню - посидеть. Подождать, пока толчея рассосется. Чтоб совершить расчет в тишине и спокойствии. Но тишины не случилось. В коридоре заорали. И орали так, что чашки на кухне прыгали, а сталинский диван вибрировал встроенным зеркалом. Орала тетка

- вполне, кстати, приличная. Она стояла посреди коридора, выпучив глаза и дрожа дохлым индюшонком

- в вытянутой руке. И он был без тряпочки. «Что это?!

- выдохнула тетка, отзвенев чашками на кухне, - Почему оно у меня в кармане? Кто мне его подбросил?». У всех, включая меня, на лицах застыло изумление. Поскольку уличить меня никто не мог, я решила не признаваться. К тому же я искренне не понимала, как мой индюшонок оказался в кармане теткиного пальто и куда делась от него тряпочка. Материализация дохлых индюшат - чем не чудеса Буду? Потом выяснилось, что тряпочка прельстила Розу Израилевну, и она ее аккуратненько стащила. А индюшонок ей был без надобности - ну она его и пристроила с глаз долой. Но откуда он взялся в квартире - так и осталось тайной. Я бы даже сказала - таинством.

Встретила я недавно эту тетку - живехонька. И при новом муже. Так что - не действует. У них там, в Африке - действует. А у нас - нет.

Анечка мой рассказ выслушала, кофе допила и пошла - куда бы вы думали? В пятую поликлинику.

КАЛЕВАЛА

Вероятно, где-нибудь можно жить с именем Клава. Где-нибудь - да, но не в Одессе. Потому что в Одессе имя Клава звучит, согласитесь, как-то неинтеллигентно. Поэтому наша Клава решила, что она будет Калерия. В каком фильме она услышала эту Калерию, я вам не скажу, но Калерия тоже не прижилась. А прижилась как раз Каля.

Каля жила на Софиевской в красивом бельгийском четырехэтажном доме. А вот с кем она жила - это уже другой вопрос, потому что мужей Каля меняла часто. Надо сказать, что из себя Каля была девушка ликвидная. Фигура у Кали была как лира поэта Державина, которую тот подарил Пушкину. И тянула эта лира килограмм на девяносто. Маленькая гордая калина головка помещалась на длинной тонкой изящной шейке, плавно переходящей в волнующую грудь. На мгновение калина фигура перехватывалась едва уловимой, но все же заметной талией и вдруг взрывалась таким пышным великолепием бедер, что сразу становилось понятным стремление калиных мужей расширять и улучшать жилплощадь. Потому что один мимолетный взгляд на это великолепие убеждал любого, что такой девушке любая кухня будет жать в бедрах. А какие у Кали были ручки! Тонкие, изящные, с длинной изысканной кистью, бело-розовыми прозрачными пальчиками и великолепными завидными ногтями, которые она подстригала слесарными кусачками, потому что никакие ножницы эту красоту не брали. Нежные мочки калиных ушей и ее сливочные пальчики были украшены якутскими брильянтиками величиной с добрую горошину.

Брильянтики Каля любила и знала в них толк. Никогда в жизни не купила бы она желтоватый камень или брильянтик «с угольком», или как сейчас это модно - когда вместо одного нормального камня вам обсыпают колечко кучей бессмысленной мелочовки. Калины брильянтики были гренадеры чистейшей воды, безупречной цветности и идеальной огранки. И надо сказать, Кале они шли.

Помню, когда она запускала свои пальчики в стиле Марии-Антуанетты в миску с куриным фаршем, даже сквозь слой фарша ее камни стреляли по кухне радужными искрами.

- Вы бы сняли колечки, Каля, - говорила я ей - фарш в оправу позабивается.

- Ничего, эта обезьяна все почистит, - с трогательной нежностью отвечала она.

Обезьяной назывался последний муж Кали, Алик. Алик был таксистом и талантливейшим актером домашнего театра. Ростом он был раза в полтора ниже Кали и по массе едва тянул на любую ее половину. Их коронный номер выглядел так: перед собравшимися гостями внезапно гордо появлялась Каля, несущая на руках счастливого и улыбающегося супруга. Изумленные гости застывали с вилками у рта. «Ап!» - произносил Алик голосом шпрехшталмейстера и изящным соскоком приземлялся на пол. «Это мой обезьян квартирный» - комментировала Каля разыгранное действо. Гости были в восторге.

Так вот, в обязанности квартирной обезьяны Алика входила еженедельная, по выходным, чистка калиных бриллиантов. И протирание хрусталя в горке. К своим обязанностям Алик относился очень ответственно и когда он садился на коммунальной кухне вычищать из калиных колечек куриный фарш заточенной спичкой, весь его внешний вид демонстрировал гордость за ту ответственную миссию, которая на него возложена. Гордость за то, что у него есть такая жена Каля, и за то, что у его жены Кали есть вот такие вот бриллианты.

Каля любила свои бриллианты, любила своего квартирного обезьяна Алика, а больше всего она любила гнусного и противного кота Бусика.

Кот был паралитик. В какие-то свои несмышленые еще годы он решил прыгнуть за голубем. Голубей во дворе было много, они жили на карнизах, вили там гнезда и плодились в свое удовольствие. Вы видели когда-нибудь, как голуби обустраивают гнезда на карнизах? Они приносят три, ну в лучшем случае, четыре веточки, абсолютно бессистемно укладывают их в самом неподходящем месте и считают, что уже свили себе надежное гнездо. Потом голубиха усаживается на эти веточки и медленно передвигая себя по окружности, выстраивает бортик из собственного помета. У некоторых голубей хватает терпения нагадить солидный бортик, у некоторых - нет. У меня под окном, например, обосновалась нетерпеливая голубиха. Я один раз весь день наблюдала, как она пытается отложить яйца на те две палочки, которые она искренне считала гнездом. Идиотская птица сносила яйцо, вставала, чтобы на него посмотреть - яйцо катилось по наклонному карнизу, и не встречая на своем пути препятствий, благополучно рушилось с третьего этажа. Голубиха недоуменно хлопала глазами, скребла лапой место, где только что лежало ее яйцо, убеждалась, что оно исчезло - и садилась откладывать следующее. На пятом яйце ее посетила какая-то мысль - то ли о заколдованное™ места для гнездовья, то ли о неудачной карме - и она улетела, не попрощавшись.

Так вот, голубей у Кали во дворе было много. А Бусик любил лежать на подоконнике и наблюдать за их жизнью. А что еще должен делать котик, который весил без малого восемнадцать килограмм? Кстати - откуда я знаю, сколько весил Бусик? Так это знал весь квартал, потому что Каля, гордая таким достижением своего личного хозяйства, взвешивала котика с завидной регулярностью, раз в неделю. Она доставала из ящика старую авоську, аккуратно запихивала в нее Бусика и взвешивала на латунном безмене фирмы «Кантор и Ко». После взвешивания она высовывалась в окно и громко сообщала всем желающим: «Всё! Уже семнадцать шестьсот!». Котик давал неуклонный привес около ста граммов в неделю и уже через полгода, по калиным расчетам, должен был приблизиться к абсолютному рекорду Софиевской - кастрированному коту с первого этажа на углу Торговой. Этот кот, по имени Виля Тлобус, целыми днями неподвижно сидел в корзине на подоконнике и тупо пялился на протекавшую мимо него жизнь. Шевелиться он не мог и перемещался исключительно вместе с корзиной, которую его хозяин, сапожник Виля, торжественно выставлял на всеобщее обозрение каждое утро.

В отличие от некоторых кастратов, Бусик наблюдал за жизнью голубей с позиции своих интересов. Он наблюдал, собирал информацию и вынашивал план. Когда план созрел, котик решил перейти от своих наблюдений к действиям и совершил героическую попытку доказать голубям свое умственное и физическое превосходство. Он отважно метнул свой организм в пролетающую птицу, намереваясь вцепиться в нее и втащить в окно, но видимо, не учел направления ветра или еще чего... Подлый голубь, в свою очередь, повел себя неспортивно и увернулся... Короче говоря, если бы не веревки Арон Абрамыча, остались бы от Бусика рожки да ножки. А так почти восемнадцать килограмм котика не смогли миновать сложной паутины натянутых между домами веревок, запутались в них и прервали стремительность своего падения. По факту застрявший в веревках Бусик падал уже не с четвертого, а со второго этажа, ушибся не сильно - но испугался здорово и с перепугу заполз под соседскую машину.

Выскочившая за котом Каля неслась по лестнице, воя, как пожарная и скорая вместе взятые. Пострадавший Бусик был извлечен из своего убежища, схвачен в жаркие объятия и унесен домой. Причитания Кали над «маминой маламурочкой» и «гнусным подонком» разносились по Софиевской до ночи, пока явившийся со смены Алик не был спешно откомандирован за ветеринаром.