Что такое антропология? - Эриксен Томас Хилланд

Вместо анкетного опроса эту проблему можно изучать при помощи серии глубинных интервью. Число информантов, естественно, сократится, зато материал будет более богатым и нюансированным. Но и этот метод имеет свои ограничения – и не только потому, что респонденты могут льстить исследователю, давая ответы, которые, по их представлениям, тот бы одобрил, но также потому, что на многие вопросы просто нет толковых вербальных ответов. Многое в культуре выражено неявно и не словесно. Вполне возможно, что некоторые из тех, кто заявлял о своем положительном отношении к мигрантам, не сядут рядом с ними в автобусе, а в ситуации приема на работу не сделают выбор в пользу кандидатов с «иностранными именами». Они могут не вполне осознавать свои поступки, и задача исследования в том и состоит, чтобы обнаруживать подобное расхождение между словами и действиями.

Несколько лет назад одной фирме, занимающейся проведением опросов, заказали исследование того, как норвежцы относятся к главной вечерней новостной программе на ТВ. Интервьюеры обзвонили респондентов из репрезентативной выборки и спросили, смотрели ли они программу сегодня вечером. Большинство ответили, что смотрели. Следующий вопрос был таков: могут ли они назвать по крайней мере один из новостных сюжетов программы, которую только что видели? Большая часть респондентов ответить не смогла.

Результат интересен, но неясно, о чем он свидетельствует. Можно предложить по меньшей мере три альтернативные интерпретации этих данных. Во-первых, возможно, что многие респонденты солгали. Они не видели программу вечерних новостей, но хотели произвести хорошее впечатление на приятного собеседника. Во-вторых, можно допустить, что многие верили, что видели новостную программу, – потому что они обычно смотрят ее или думают, что обычно смотрят. В-третьих (и, пожалуй, это самая интересная интерпретация), возможно, они действительно виделипрограмму, но функционирует она не так, как полагают ее производители. В таком случае может быть, что эта и аналогичные новостные программы прежде всего дают не возможность следить за текущими событиями, а рамку для ежедневного ритуала, который обеспечивает чувство предсказуемости и безопасности и создает предлог отдохнуть полчаса с чашечкой кофе. Дело в том, что без знания дополнительного контекста, оставшегося недоступным в результате опроса, понять, какая из перечисленных интерпретаций самая точная, невозможно. Чтобы предложить обоснованную интерпретацию, исследователю требуется хотя бы какое-то знакомство с жизненными мирами респондентов.

Иногда распознать несоответствия между словами и поведением бывает легко. Можно, к примеру, представить, что анкетный опрос о медиа-привычках людей покажет, что только небольшая группа американцев регулярно читают таблоиды вроде «The National Enquirer»; хотя их тиражи указывают на гораздо большее число читателей. Зачастую задача намного труднее. У нас, людей, избирательная память: мы забываем, вытесняем и приспосабливаем наши воспоминания к обстоятельствам. И обращаясь к памяти как источнику, мы, как правило, описываем людей не совсем такими, каковы они в реальности.

Давайте представим, что некий антрополог собирается исследовать роль этнической идентичности у аймара, одной из самых больших боливийских этнических групп, в Ла-Пасе. Как всегда в антропологическом исследовании, возможны несколько методологических подходов. Антрополог может раздать 1000 анкет (предполагая, что большинство потенциальных респондентов грамотны, а это маловероятно) или – при наличии времени и средств для найма ассистентов – провести формализованные интервью с тысячей аймара (со стандартизированными вопросами и несколькими вариантами ответа). Кроме того, антрополог может обратиться в организации аймара, которые представляют интересы группы и стараются укрепить их культурную идентичность и положение в обществе. А может сосредоточиться на ограниченном числе информантов, например соседской общине или полдюжине расширенных семей, следуя за ними повсюду по мере сил и возможности.

Какой подход лучше? По всей вероятности, наиболее плодотворным было бы сочетание всех трех. Опросник мог бы дать общее представление, хотя бы и поверхностное, которое позволило бы исследователю сделать предварительные наметки относительно гендера, возраста, образования и других индикаторов социальной принадлежности. Организации могли бы продемонстрировать политическое значение идентичности аймара в масштабе боливийского общества и показать, какие перемены произошли в недавнем прошлом. Наконец, личные контакты дали бы неоценимые сведения о месте идентичности аймара в повседневной жизни – о том, например, через этнические или надэтнические сети распределяются такие ценные ресурсы, как работа и покровительство, бывает ли классовая идентичность в каких-то случаях важнее этнической, включены ли в эти сети аймара, не являющиеся родственниками и живущие в других частях страны, и т. д. Правда в том, что все эти методы имеют свои ограничения. Хороший антрополог должен был бы дополнить их еще несколькими: посетить массовые праздники и вечеринки, поучаствовать в религиозных церемониях, послушать передачи аймара на радио и съездить с некоторыми информантами в деревню, на малую родину. Вероятно, за одну поездку в поле все это сделать бы не удалось; многие антропологи возвращаются в поле по нескольку раз, чтобы добавить к своим результатам новые типы материала. С каждым следующим приездом, коротким или продолжительным, антрополог прибавляет новые уровни к своему пониманию поля, встречается с новыми людьми и открывает новые взаимосвязи.

Стоит добавить, что многим антропологам хватает одной или двух поездок в поле, не все полевые исследования длятся год и более и существует много разных способов проводить антропологические изыскания, из которых мы рассмотрели здесь лишь несколько. И все-таки некоторые методологические требования остаются четкими и не подлежащими обсуждению. Одно из них – контекстуализация, другое, являющееся условием для дальнейшего анализа, заключается в стремлении понять мир аборигенов так, как они понимают его сами.

Возможные трудности

При попытке сбора данных антропологом многое может пойти не так. Люди ведут себя не как протоны или лягушки, и поэтому не всегда легко найти к ним подход. Нигель Барли, антрополог, сделавший себя имя на рассказах о своей неудачной работе в поле, в 1983 г. опубликовал увлекательную и коммерчески успешную книгу «Наивный антрополог», основанную на опыте полевой работы среди камерунских довайо [Barley, 1986 [1983]]. Барли много времени потратил на то, чтобы просто попасть в поле: ему необходимо было специальное разрешение от властей, и быстро выяснилось, что практически невозможно найти лицо, которое хотело бы и могло выдать его антропологу. (У многих был схожий опыт, но не все писали об этом.) Когда же он, наконец, приехал в деревню, оказалось, что местное население не настроено не сотрудничество. Точнее, не то чтобы он совсем не был им интересен, но они были скорее готовы повеселиться за его счет, нежели дать полезную информацию. Книга рассказывает о череде больших и маленьких катастроф, не в последнюю очередь связанных с элементарным, но имеющим важные последствия языковым барьером, и у читателя складывается отчетливое впечатление, что Барли вернулся домой, почти ничего не узнав о культуре довайо. Поэтому многие удивились, обнаружив, что в том же году, когда на полках магазинов появился «Наивный антрополог», была опубликована и академическая монография о космологии у довайо, написанная не кем иным, как Барли. (Надо оговориться, что юмористическое повествование Барли о работе в поле было встречено резким неприятием в антропологическом сообществе, где книгу осуждали, среди прочего, за неуважительное отношение к информантам.) Можно сделать вывод, что даже неудачная полевая работа редко оказывается полностью безрезультатной; в самом деле, часто подчеркивается, что пресловутый талант антропологов выставлять себя на посмешище во время полевого исследования – в силу ограниченности их знания о том, как надо говорить и поступать согласно местным правилам, – может оказаться методологическим преимуществом. Иными словами, нарушение норм и правил может стать самым коротким путем к их пониманию.