Темный любовник - Дж. Уорд

Было почти шесть, когда Бет закончила редактировать статьи и, опуская их в ящик Дика, вспомнила о пропущенной поездке в полицейский участок. Батч еще вчера принял у нее заявление, так что в отношении ее дела от нее больше ничего не требовалось. По сути, ей была неприятна сама мысль находиться под одной крышей с нападавшим, даже если он заключен в камеру предварительного заключения.

В придачу ко всему, она просто валилась с ног.

— Бет!

Она вздрогнула от звука голоса Дика.

— Не могу говорить, убегаю в участок, — прокричала она через плечо, посчитав, что стратегия уклонения долго его не удержит, но, по крайней мере, сегодня ей не придется иметь с ним дело.

И ей действительно хотелось побольше разузнать о той бомбе.

Бет вылетела из офиса и прошла шесть кварталов на восток. Здание, в котором находился участок, представляло собой типичную муниципальную архитектуру эпохи 1960-ых. Двухэтажное, беспорядочно спланированное, современное на то время строение с массой бледно-серого цемента и множеством узких окошек, оно сейчас не слишком-то красиво старело. По бокам бежали черные полосы, будто здание истекало кровью из раны на крыше. А изнутри дом вообще словно находился при смерти. Взять хотя бы противный бледно-зеленый линолеум, панельные стены под дерево и облезающую коричневую отделку. После сорока лет уборки въевшаяся грязь забилась в каждую расселину и трещинку, и нипочем не сдавалась без пульверизатора или помощи зубной щетки.

И, может, разве что освободительного судебного ордера.

Стоило Бет войти в здание, как копы начали трястись над нею, проявляя дружеское участие. После разговора с ними, отчаянно пытаясь не расплакаться, Бет направилась к диспетчерской, где поболтала с парой мальчиков за конторкой. К ним привезли несколько человек за домогательство и избиения, но во всем остальном это был тихий день. Она уже собиралась уходить, когда через черный ход вошел Батч.

На нем были джинсы и рубашка на пуговицах, а в руке болталась красная ветровка. Взгляд Бет задержался на кобуре, пересекающей его широкие плечи и черной рукоятке пистолета, мелькающей, когда его руки покачивались в такт походке. Темные волосы были слегка влажными, будто он только начал свой день.

И, скорее всего, так оно и было, принимая во внимание, насколько он был занят прошлой ночью.

Батч подошел прямо к ней.

— Есть время поговорить?

Бет кивнула.

— Да.

Они зашли в одну из комнат для допроса.

— Просто к твоему сведению, камеры и микрофоны выключены, — произнес он.

— А разве это не обычная твоя практика?

Он улыбнулся и сел за стол. Сцепил руки.

— Подумал, ты должна знать, что Билли Риддла выпустили под залог. Он соскочил сегодня рано утром.

Бет присела.

— Его зовут Билли Риддл? Ты шутишь[35].

Батч покачал головой.

— Ему восемнадцать. Никаких приводов в качестве взрослого, но я влез в его файл как несовершеннолетнего преступника, оказывается, он времени даром не терял. Сексуальное нападение, преследование, несколько мелких краж. Его папаша — важная шишка, так что парень получил чертовски хорошего адвоката, но я разговаривал с окружным прокурором. Она собирается попробовать допрос с пристрастием, так что тебе не придется свидетельствовать.

— Я дам показания, если нужно.

— Умница, — Батч откашлялся. — Так как у тебя дела?

— Все хорошо, — очень ей нужен «Крутой мэн», строящий из себя доктора Фила[36]. В излучаемой жесткости Батча О’Нила было что-то такое, что заставляло ее хотеть казаться сильной. — Теперь о той автомобильной бомбе. Я слышала, это скорее всего был пластик, плюс разносящий вдребезги взрывной механизм. Звучит профессионально.

— Ты уже ела вечером?

Бет нахмурилась.

— Нет.

А учитывая, чего она только не нахваталась за ланчем, ей бы пропустить и следующий завтрак тоже.

Батч поднялся на ноги.

— Хорошо. Я как раз собрался в «Тулла».

Он пошел к двери и открыл ее для нее.

Бет осталась сидеть.

— Я не буду с тобой обедать.

— Как знаешь. Тогда, видимо, тебе не хочется услышать о том, что мы нашли на другой стороне переулка, где стояла та машина.

Дверь стала медленно закрываться за ним.

Она на это не клюнет. Она не станет…

Спрыгнув со стула, Бет последовала за ним.

Глава 8

Стоя посреди своей безупречно чистой молочно-белой спальни, Марисса никак не могла решиться.

Как шеллан Рофа, она могла почувствовать его боль и знала благодаря этой силе, что он, должно быть, потерял еще одного из своих братьев-воинов.

Будь у них нормальные отношения, никаких вопросов бы не возникло. Она просто пошла бы к нему и попыталась облегчить его страдание. Она бы говорила, обнимала или плакала с ним. Согревая его своим телом.

Потому что именно это шеллан делали для своих супругов. И это же получали от них взамен.

Марисса мельком взглянула на часы от «Тиффани»[37], стоящие на ночном столике.

Скоро он отправится в ночь. Если она хочет застать его, надо делать это сейчас.

Марисса колебалась, не желая себя обманывать. Ее не ждет радушный прием.

Ей было жаль, что так сложно оказывать ему поддержку, жаль не знать, чем может помочь.

Однажды, давным-давно, она даже разговаривала с шеллан его брата Тормента, надеясь, что Велси сможет подсказать ей, как поступить. Мариссе нужно было понять, как вести себя, чтобы, наконец, стать достойной внимания Рофа.

Ведь у Велси было то, о чем мечтала Марисса. Истинный супруг. Мужчина, который возвращался к ней домой. Смеялся, плакал, делил с ней свою жизнь. Мужчина, который держал ее в объятиях, оставаясь в течение тех мучительных и, к счастью, редких моментов, когда она способна была зачать. Мужчина, который облегчал ее ужасную жажду своим телом во время периода жгучей потребности. Роф не делал ничего этого. Ни для нее, ни с ней. Особенно последнее. И учитывая обстоятельства, в такие времена Мариссе приходилось обращаться за помощью к брату. Используя транквилизаторы, Хейверс вводил ее в бессознательное состояние, в котором она пребывала до тех пор, пока жажда не стихала. Такая практика смущала их обоих.

Марисса так надеялась, что Велси сможет помочь, но беседа обернулась кошмаром. Сочувственные взгляды другой женщины и осторожно сформулированные ответы мучили их обеих, лишь в очередной раз указывая на все то, чего Марисса лишена.

Боже, она была так одинока.

Марисса закрыла глаза, снова ощутив боль Рофа.