Мысли вслух - Евгений Примаков

Одним из самых негативных результатов предкризисной экономической модели стала хроническая нехватка инвестиций. Их совокупный объем к ВВП составляет менее 20 процентов. По словам А.Л. Кудрина, «для бурного роста этого маловато». Но дело даже не в «бурном росте». Из-за нехватки инвестиций мы не только попали в непозволительную зависимость от притока иностранного капитала, но и от импорта потребительских товаров, машин и оборудования. В ежегодном объеме закупаемых российскими предпринимателями станков доля отечественных составляет не более 1 процента. И не случайно, что нового машинного оборудования у нас производится в 80 раз меньше, чем в Японии, в 30 раз меньше, чем в Китае.

«Без колоссальных инвестиций невозможно решить проблему модернизации структуры экономики, — справедливо утверждает академик А.Г. Аганбегян. — В экспорте страны удельный вес топлива, сырья и материалов с 90 % предстоит сократить хотя бы до 50 %, соответственно подняв долю готовой продукции с 10 до 50 %, а в ней повысить удельный вес технологических и инновационных продуктов и услуг с 2 % (70-е место в мире) до 15–20 %».[40] Думает ли о решении этой задачи Минфин, который гордится тем, что удается разместить доходы, полученные за счет высоких мировых цен на нефть, в надежные зарубежные ценные бумаги, дающие аж 3 процента прибыли?

Конкуренция за инвестиции, за технологии, за информацию — основа экономической борьбы в XXI веке. И мы эту борьбу пока проигрываем, хотя можно констатировать, что общая картина инвестиционного климата в России более или менее благоприятная. У нас низкий внешний долг и относительно неплохая финансовая ситуация. Наше законодательство, в том числе гражданское, в основном соответствует современным мировым образцам. У нас низкие подоходный налог, налоги на землю и имущество; квалифицированные и относительно недорогие инженерные и рабочие кадры; обилие природных ресурсов. Наконец, у нас законом гарантирована репатриация капиталов и прибыли.

Однако ряд нерешенных проблем девальвирует перечисленные выше достоинства. Пожалуй, главная из них — чудовищный уровень коррупции, которая проявляется повсеместно — и в практике государственных заказов и торгов, и в рисках необоснованных претензий со стороны проверяющих органов, и в фаворитизме государственных служащих, «опекающих» те компании, которые могут быть конкурентами потенциальных инвесторов, и т. д. Способствует такому размаху коррупции тот факт, что в России инвестор сталкивается с необходимостью получения десятков разрешений, особенно при инвестировании в новые объекты и в реконструкцию существующих производственных мощностей.

Не улучшает инвестиционный климат в России отсутствие достаточного количества налоговых льгот, особенно для инвесторов, вкладывающих средства в высокотехнологичные отрасли. В других странах — от Китая до малых европейских стран — налоговая и инфраструктурная поддержка инноваторов несопоставимо значительнее. Сказываются у нас и быстро растущие тарифы на электроэнергию, и дороговизна с подключением инвестиционных объектов к инженерным сетям и системам жизнеобеспечения, и высокие процентные ставки по кредитам в российских банках — в 5, а то и в 10 раз большие, чем для аналогичных инвестиций за рубежом. Этот список, к сожалению, может быть продолжен. Все это свидетельствует о том, что мы должны радикально улучшить инвестиционный климат России.

Не обойду и такой острой проблемы: победа в международной конкуренции за инвестиции и появление новых предприятий более важны, чем пирровы победы в судах над отдельными компаниями, обвиняемыми в невыплате налогов.

Законно, что противоречия вокруг вопроса о сохранении или отказе от докризисной модели российской экономики становятся все очевиднее. В Женеве в ноябре 2010 года состоялся неформальный разговор министра экономического развития Э.С. Набиуллиной с небольшой группой российских журналистов. В отличие от министра финансов она совершенно справедливо сказала, что главной проблемой для страны является не дефицит бюджета («бюджетные риски известны, но они управляемы»), а инвестиционный спрос. «Без стимулирующей роли налоговой системы, — добавила Набиуллина, — инвестиции по-прежнему будут вкладываться только в энергетические сектора и отрасли, связанные с потребительским спросом, то есть дающие быструю отдачу. А нам нужны еще и “умные инвестиции” в инновации. Иначе никакой модернизации в России никогда не будет».[41]

В результате антикризисной политики удалось не допустить социальных взрывов, серьезной социальной дестабилизации. Это — сверхважный итог. Но они не свидетельствуют о пригодности той экономической модели, которая была до кризиса и ныне существует в России. В апреле 2010 года Росстат впервые привел сводку о положении России в 1992–2008 годах. Фактически это итог 16 лет предкризисного развития страны через реформу экономики. Очевидно, следует вдуматься не только в успехи и завоевания, но и в негативные черты этого итога. Население России сократилось на 6 млн человек. При росте среднего уровня жизни населения усилилось его расслоение по доходам — отношение доходов 10 процентов самых богатых и самых бедных возросло в 2 раза и достигло 17 (по экспертным оценкам, этот коэффициент намного выше). Почти в 2 раза сократилось число дошкольных учреждений. На 70 процентов выросло число государственных чиновников. В самом начале 2011 года президент Д.А. Медведев подписал указ о 20-процентном снижении числа чиновников, что улучшит ситуацию, но намного ли? С 1992 по 2008 год на 40 процентов сократилось число организаций, выполняющих научные исследования. Число сотрудников в них уменьшилось на 50 процентов (в то же время в 3 раза возросло количество защищенных диссертаций). С 7,5 до 13,5 процента увеличились полностью изношенные основные фонды предприятий. Россия окончательно села на сырьевую иглу.

Главный вывод из этих показателей очевиден: нельзя возвращаться к предкризисной политике. К ней нельзя возвращаться и потому, что докризисная модель даже в условиях высоких цен на экспортируемое сырье хотя и приводит к высоким темпам роста ВВП и повышает жизненный уровень населения, не решает задач изменения структуры, технико-технологического обновления российской экономики. А такая задача в острой форме стоит перед нами сегодня.

Именно при выходе из кризиса осуществляется перевод экономик развитых и развивающихся стран на новый технологический уклад. Такую закономерность открыл в 20-х годах прошлого столетия выдающийся русский ученый-экономист Н.Д. Кондратьев — автор теории развития рыночного хозяйства через этапы «длинных волн» протяженностью в 40–50 лет. Каждая из таких волн на ниспадающем участке через кризисную стадию переходит к новой, восходящей волне. Многие эксперты считают, что при выходе из нынешней кризисной стадии развитые страны войдут в 6-й технологический уклад. Не знаю, разделяют ли теорию Кондратьева в США, Канаде, странах Западной Европы, Японии, Южной Корее, да и в Китае и Индии, но в этих странах во время нынешнего кризиса возросли вложения в образование, здравоохранение.

Показательно, что в сентябре 2010 года в США был принят закон о дополнительном выделении из бюджета 30 млрд долларов для кредитования малого бизнеса. Президент Б. Обама охарактеризовал этот закон как важный шаг в антикризисной программе, позволяющей создать дополнительно 500 тысяч рабочих мест. Весьма символично, что в рамках закона, имеющего антикризисную направленность, было продлено освобождение малых предприятий от налогов на их расходы, связанные с научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими разработками. Снят налог и за новое оборудование, приобретаемое с сентября 2010 года по декабрь 2011 года.

В 2011 году президент Обама выдвинул инициативу в помощь тем малым и средним предприятиям, которые создают новые технологии. Реализовываться эта поддержка будет на основе частно-государственного партнерства. Деньги в основном дают крупные фирмы, которые одновременно возьмут шефство над «стартующими» компаниями, стремящимися к коммерциализации достижений ученых и изобретателей. Такие компании обеспечиваются дополнительными ресурсами и консультативной поддержкой. Государство со своей стороны полностью отменяет налог на прибыль для малых предприятий, при условии, что сэкономленные средства будут в течение пяти лет реинвестированы в развитие производства. Администрация США также намерена провести реформу патентного регулирования и упростить процедуры запуска изобретений в массовое производство.

И все это происходит в условиях, когда конкурентная борьба сама подталкивает американский бизнес к технико-технологическому совершенствованию. У нас другая ситуация. Траты на НИОКР наших компаний, в том числе крупных, ничтожны. В результате расходы на НИОКР в России составляют лишь 1 процент ВВП, а в США — 2,7 процента, в Японии, Швеции, Израиле — от 3,5 до 4,5 процента ВВП.