Бог как иллюзия - Ричард Докинз

Страдание позволяет мне проявить мужество и терпение. Вам оно даёт возможность продемонстрировать благожелательность, облегчить мои муки. А общество имеет шанс выбрать, куда лучше инвестировать деньги для облегчения того или иного страдания… Хотя добрый Господь скорбит о наших мученьях, его более всего заботит, чтобы мы научились проявлять терпение, сострадание и щедрость и таким образом приблизились к святому идеалу. Некоторым людям просто необходимо заболеть — для их же собственного блага, а некоторым нужно болеть, чтобы другие могли сделать важный выбор. Только таким образом некоторых можно заставить сделать серьёзный выбор касательно собственной личности. Для других болезнь может оказаться не настолько важной.

Такая извращённая и порочная аргументация, присущая теологическому рассудку, вызывает в памяти одну телевизионную дискуссию, в которой я участвовал вместе с Суинберном и ещё одним оксфордским коллегой — профессором Питером Аткинсом. В какой-то момент Суинберн пытался оправдать геноцид евреев тем, что они получили замечательную возможность продемонстрировать мужество и благородство. Питер Аткинс яростно прорычал: «Чтоб ты сгнил в аду»49.

Ниже в статье Суинберна находим другой типичный пример теологических рассуждений. Он справедливо полагает, что, если бы бог захотел продемонстрировать своё существование, он нашёл бы для этого способ получше, чем небольшое изменение статистических данных между результатами экспериментальной и контрольной групп кардиологических пациентов. Если бог есть, то, пожелай он нас в этом убедить, он «наполнил бы мир сверхчудесами». И тут следует перл: «Но уже и так имеется довольно большое количество доказательств существования бога, а их избыток может пойти нам во вред». Может пойти нам во вред! Только подумайте. Слишком большое количество доказательств может пойти нам во вред. Ричард Суинберн — недавно вышедший на пенсию представитель одной из самых престижных теологических кафедр в Англии, член совета Британской академии. Если вам нужен теолог, то вряд ли найдёте лучше. Если вам нужен теолог.

После провала эксперимента его осудил не только Суинберн. Преподобному Реймонду Дж. Лоренсу в «Нью-Йорк таймс» щедро предоставили место рядом с редакционной статьёй, чтобы он объяснил, почему уважаемые религиозные деятели «вздохнут с облегчением, поскольку свидетельств эффективности молитвы о помощи обнаружено не было».50 Интересно, изменил бы он своё мнение, если бы эксперимент Бенсона доказал обратное? Может быть, и нет, но уверяю вас, что множество пасторов и теологов изменили бы. Из статьи преподобного Лоренса запомнилось, главным образом, одно откровение: «Недавно коллега рассказал мне о набожной, хорошо образованной женщине, обвиняющей врача своего мужа в профессиональной некомпетентности. В последние дни жизни мужа, заявила она, врач не потрудился молиться о нём».

Другие теологи присоединились к хору скептиков с позиции NOMA-гипотезы, уверяя, что изучение молитв подобными методами — пустая трата денег, потому что сверхъестественные влияния, по определению, научным исследованиям не поддаются. Но, как правильно отметил, выделяя средства на эксперимент, Фонд Темплтона, предполагаемый эффект молитвы о помощи, по крайней мере в принципе, попадает в сферу исследований науки. Строгий эксперимент провести было можно, и он состоялся. Результат мог оказаться положительным. Но допускаете ли вы мысль, что кто-нибудь из приверженцев религии отказался бы признавать выводы на том основании, что научные результаты не имеют ничего общего с вопросами религии? Конечно, нет.

Без слов ясно: отрицательные результаты не пошатнут убеждений правоверных. Боб Барт, духовный глава молельной миссии Миссури, откуда исходила часть экспериментальных молитв, заявил: «Верующий скажет вам, что, хотя это исследование и представляет интерес, мы молимся уже давно, и мы видели, что молитвы приносят плоды, мы знаем, что они работают и что изучение молитв и духовного опыта ещё только начинается». Ну да, конечно: мы знаем, что, согласно нашей вере, молитва приносит плоды, так что, если доказательств получить не удаётся, будем корпеть дальше, пока не удастся добиться желаемого.

Эволюционная школа имени Невилла Чемберлена

Возможно, для учёных, поддерживающих гипотезу NOMA — о неуязвимости гипотезы бога перед лицом науки, — косвенным побуждением является особенность американского политического климата с нависшей угрозой популярного креационизма. В некоторых областях Соединённых Штатов наука подвергается нападкам умело организованной, обладающей крепкими политическими связями и, главное, щедро финансируемой оппозиции; в такой ситуации преподавание эволюции находится на переднем крае борьбы. Опасения учёных здесь вполне понятны — финансирование исследований по большей мере осуществляется правительством, поэтому избранным на руководящие должности чиновникам приходится давать разъяснения не только информированным, но зачастую предубеждённым и невежественным местным избирателям. В ответ на угрозы возник союз разных групп по защите эволюции, наиболее заметным участником которого стал Национальный центр научного образования (НЦНО) во главе с неутомимым борцом за науку Юджином Скоттом, недавно выпустившим книгу «Эволюция против креационизма». Одной из главных политических задач НЦНО является привлечение внимания к проблеме и работа с теми верующими, которые придерживаются более «разумных» религиозных убеждений и считают, что эволюция не противоречит их взглядам (а порой даже каким-то странным образом подтверждает их). Союз защиты эволюции пытается вести диалог именно с этими, довольно широкими, кругами церковных деятелей, теологов и неортодоксальных верующих, недовольных креационизмом, который, по их мнению, подрывает репутацию религии. И чтобы такой диалог состоялся, они изо всех сил цепляются за гипотезу NOMA и убеждают своих религиозных партнёров, что наука совершенно безопасна для них, потому что она не имеет никакого отношения к утверждениям религии.

Ещё одним светочем направления, которое мы по праву можем назвать «Эволюционной школой имени Невилла Чемберлена», является философ Майкл Руз. Руз яростно сражался против креационизма51, как на бумаге, так и в судах. Он считает себя атеистом, но в напечатанной в «Плейбое» статье заявляет:

Почитателям науки нужно признать, что враги наших врагов — наши друзья. Частенько сторонники эволюции не жалеют сил, бичуя потенциальных союзников. Особенно это относится к неверующим эволюционистам. Атеисты тратят больше усилий на схватки с симпатизирующими им христианами, чем с креационистами. Когда папа Иоанн Павел II опубликовал письмо, признающее правильность дарвинизма, Ричард Докинз в ответ просто-напросто заявил, что папа — ханжа, что он не может высказать своё искреннее мнение о науке и что он, Докинз, предпочитает иметь дело с честными фанатиками.

Я понимаю, насколько удобно и привлекательно для Руза с чисто тактической точки зрения поверхностное сравнение с борьбой против Гитлера: «Уинстону Черчиллю и Франклину Рузвельту не нравились Сталин и коммунизм, но, сражаясь против Гитлера, они понимали, что им придётся сотрудничать с Советским Союзом. И сторонникам эволюции также нужно объединить усилия в борьбе с креационизмом». Однако я скорее встану на сторону моего чикагского коллеги, генетика Джерри Койна, заметившего, что Руз

…упустил из виду сущность разногласия. Это не просто борьба эволюционизма против креационизма. Для таких учёных, как Докинз и Уилсон (Э. О. Уилсон, знаменитый гарвардский биолог. — Р. Д.), настоящая схватка идёт между рационализмом и суевериями. Наука — это одна из форм рационализма, а религия — наиболее распространённая форма предрассудков. Креационизм для них — лишь одна из личин более опасного врага: религии. Религию без креационизма можно представить, а креационизм без религии не существует.52

Меня с креационистами объединяет то, что, в отличие от «Школы имени Чемберлена», я, как и они, терпеть не могу увёрток, свойственных гипотезе NOMA с её разделением интересов. Креационистами при этом движет отнюдь не уважение к зелёным просторам науки, для них нет большего удовольствия, чем потоптаться на них своими грязными сапожищами. И подлых приёмов им не занимать. В ходе проводимых в американском захолустье судебных разбирательств представляющие креационистов юристы специально выискивают эволюционистов, не скрывающих своих атеистических убеждений. По собственному опыту знаю, что моё имя использовали подобным образом. Это очень действенный приём, потому что среди выбранных наугад присяжных весьма вероятно присутствуют господа, которым с детства внушали, что атеисты — демоны во плоти, мало отличающиеся от педофилов и «террористов» (современная разновидность ведьм Салема или «комми» эпохи Маккарти). Любой представляющий креационистов юрист, вызвав меня для дачи показаний, одним махом завоевал бы симпатии присяжных, задав мне один-единственный вопрос: «Повлияло ли знакомство с теорией эволюции на ваше решение стать атеистом?» Мне придётся ответить утвердительно, и присяжные тут же от меня отвернутся. С юридической же точки зрения правильным ответом для неверующего является следующий: «Мои религиозные убеждения или отсутствие таковых — это моё личное дело; они никоим образом не связаны с данным судебным процессом и с моей научной работой». Но я не мог бы так ответить, не кривя при этом душой, а почему — объясню в главе 4.