Тают снега - Роман Братны

Вдруг крик сойки как пила прошел по нервам притаившегося человека. Животное было где-то рядом, совсем близко. Он услышал легкий треск ломаемых копытами веток. Олень остановился, он ждал сигнала противника. Когда закричал второй, Алексы внезапно обернулся. Он уже его видел. Мощный, окрашенный красным, бык шел, кивая головой, отягощенной короной рогов. Рядом с ним, небрежно пощипывая траву, шли две лани. От Алексы до него было не больше пятидесяти метров. Бык шел прямо на зов все еще невидимого соперника. И вот сильный короткий рев вывел его из состояния злобного возбуждения. Алексы остановился, всматриваясь в стену деревьев, которая находилась от него метрах в пятидесяти. А поймав оленя на мушку, стал продлевать минуту неминуемого триумфа. В тот же миг выдох или стон, вылетевший из легких, более мощный, чем орган, заставил его отвести взгляд.

Совсем близко, почти рядом, стоял темный бык с такими ветвистыми рогами, что их можно было принять за движущийся дуб из какого-то доисторического леса. Бык смотрел на противника. Алексы осторожно просунул оружие. Олень уже был его. Теперь спешить было незачем.

Неожиданно Алексы вздрогнул. Треск ломаемого хвороста… Обернулся: обе лани покинули ведшего их быка и рысью побежали по направлению черного богатыря. Животное дело свершилось. Покинутый бык сделал два шага и остановился. Расстояние между соперниками составляло еще метров шестьдесят.

Алексы оставил проигравшего. Поймал на мушку черного богатыря. Бык с белым пятном на лбу угрожающе захрапел, как будто ему что-то попало в его огромные легкие. Алексы не выдержал и еще раз оглянулся. Побежденный бежал назад по открытой поляне, уступив без борьбы. Внезапно Алексы почувствовал к нему презрение и повернул оружие в сторону убегающего быка. Несколько секунд он ловил на мушку его прыгающую лопатку. Спустил курок.

Это произошло через неделю после того, как повесили немцев. Каждый день куринь ожидал приезда провидныка. Еще один террористический акт, который должен был ввести в заблуждение, где находятся главные силы куриня. Горит находящееся в двух днях перехода украинское село. Село, крестьяне которого пахали землю, вместо того чтобы рыть в ней склепы, а топоры всаживали в дерево, а не в человеческие черепа. Теперь доставили зерно и горят. Вместе, с другими людьми из чоты СБ бегом прочесываю картофельные поля за деревней. В ту сторону, спасаясь бегством, побежало несколько крестьян. Никто из кордона, окружавшего деревню, в них не стрелял, значит, они залегли где-то недалеко от деревни, освещавшей всю огромную ночь. Как вдруг в углублении земли, небрежно закрытой старой ботвой, замечаю какой-то блеск. Это смотрят на меня живые глаза лежащего, словно труп, лицом к небу человека.

«Как труп», — думаю я и пробегаю, делая вид, что ничего не заметил. Но уже не бегу, иду. Думаю.

Приказ вернуться, проверить еще раз. Они знают, что в той стороне был я. Опять какие-то личные счеты с совестью. Надо было стрелять…

Я стою посреди картофельного поля. Усталость и страх неизвестно перед чем сковали меня.

«Возвращаться. Надо возвращаться, Вовка убит и еще неизвестно, за дело ли. А двадцать восемь, которые должны были атаковать своих? Многие ли остались живы? А крестьянин, ожидавший людей в польской форме, чтобы умереть по своему кошмарному приказу „только бейте“. Я не имею права».

И возвращаюсь. Я иду медленно, вытянув вперед автомат, как слепец палку. Вот я уже стою над ним. Вижу, как он закрывает глаза. Можно было бы сказать ему, что еще никто не видел пули, вылетающей из ствола…

Ему шестнадцать или пятнадцать. А может быть, тринадцать лет.

Я не стреляю.

«Ты не имеешь права его оставить», — внутренне кричу я себе, стоя посреди кромешной ночи, подсвечиваемой пожаром.

И тогда я совершил самый подлый поступок в жизни. В страхе перед человеческой смертью. В приступе этого страха, чтобы объяснить свою неспособность — внезапную, нелепую, непонятную — убить, я превратил украинского подростка в «ящик» для шефа — для майора. Я приказал ему, если он останется в живых, бежать, назвать пароль, сказать, что я уже близок к цели.

Не знаю, понял ли он меня вообще и мог ли понять… Я повернулся и побежал. Завидев стрильцив из чоты, я сразу понял, какое преступление совершил. Несколько яростных слов, пущенных вместо пули, превратили украинского подростка в связного польского командира…

Когда потом я услышал несколько одиночных выстрелов, я старался убедить себя, что стрильци исправили мой безумный поступок.

Наконец пришел день, в который от полного триумфа меня отделяли считанные часы. Дата встречи куриня с сотней, составлявшей личную гвардию провидныка, была установлена.

В ранних сумерках я подтянул выделенную из чоты дружину[23] к роще возле каплички. Это были знакомые мне места. Умный провиднык выбрал для встречи село Рудлю. Расположенное в стороне от проезжих дорог, чисто польское, оно не привлекало к себе никакого внимания. Задача чоты была проста: овладеть селом, ликвидировать несколько человек, имена и фамилии которых были указаны в списке, и ждать. Одна из сотен уже отрезала деревню далеким кордоном; никто не должен был оттуда выйти, пока не уйдут соединенные отряды.

Меня назначили заместителем командира. Я получил почти половину личного состава чоты и обрывок его списка. Мне было приказано ворваться в деревню с севера. Я не мог сдержать своего возбуждения. Это был страх. Мне бывало страшно и раньше, но только сейчас я понял, что такое настоящий страх, тот, о котором никто не скажет, что он может его подавить в себе в час испытания. Когда какой-то стрилэць достал из кармана коробку спичек, она затрещала, как пулеметная очередь. Я обернулся. Под моим взглядом стрилэць вынул сигарету изо рта. Я лежал на земле в обычной позе, немного выдвинувшись вперед, так, чтобы никто не мог видеть выражения моего лица. Я лежал, закрыв глаза, словно боясь посмотреть даже на землю. Гнал от себя мысли, зная, что только так могу дождаться условленного часа. Это было трудно.

Клочок бумаги с фамилиями был в кармане почти ощутим. Материальный и враждебный, словно тяжесть пистолета. Сумрак сгущался. Я поднял голову, чтобы проверить, не вышла ли первая звезда. Небо было темным.

В ту ночь я должен был выполнить свое задание. Меня тяготила эта война, надо было довести ее до справедливого конца. Я помнил, что говорил мне майор: провиднык — это сердце их организации, это их конец.

Нет. Время еще есть, защищался я перед необходимостью посмотреть на часы. Я во второй раз поднял голову и увидел над собой, как проклятие, чуть зеленевшую звезду.

— Встать, — скомандовал я.

— Не всiх, лише старого, — сказал я через четверть часа, когда мы остановились у дома. Кто-то улыбнулся. Это Васылько. Самый веселый из твердокаменных. Любил сжигать живьем. Я заметил блеск его зубов…

И вдруг первым кинулся в дверь хаты, как с крыши десятиэтажного дома.

Хелена стояла в углу, опершись о стены, словно намереваясь защищаться, но когда к ней подошли, позволила вытащить себя оттуда не сопротивляясь словно в обмороке.

— Зв'язати, — приказал я шепотом, отвернув лицо к стене. Внутренним слухом я услышал скрежет своих зубов. Стрильци бросились к ней.

— Зв'язати! — крикнул я, уже не владея своим голосом. Неожиданно я повернулся к ней лицом, как бы швырнув в нее камень. Она протянула ко мне руки. Васылько моментально схватил их.

Я сидел напротив нее. Она не сказала ни слова. Слезы высохли, оставив лакированные полосы на ее щеках.

Со двора донесся какой-то крик. Хелена вздрогнула.

— Я должен… — прошептал я по-польски. Я хотел сказать «я должен идти», потому что все время думал о том, что после выполнения задания обязан быть на перекрестке, возле хаты солтыса, это я и хотел ей сказать, но потом забыл об этом, или не хватило духу, или решил сказать о чем-то другом, о чем уже сказал этим словом. Не знаю, хотя все помню…

В комнату вошел один из стрильцив с амбарным фонарем. Поставил его на край стола. Я испугался открытого огня, стекла не было. В эту же минуту за окном послышался крик — мелькнуло знакомое лицо. Нина… Один из стрильцив вскочил. Чтобы упредить погоню, я выбежал первый. Я несся по дороге, слыша за собой глухой топот сапог, преследовавший меня, как тень. Кроме этого, ни звука. Деревня, притаившаяся, как раненый зверь, делала вид, что спит.

Я уже добежал до условленного места, когда вдруг остановился: дорога была видна, стекло в окне какой-то оставшейся позади хаты кроваво подмигнуло мне. Я обернулся. Над опустевшей частью села поднималось небольшое зарево. Я пересчитал взглядом людей. Васылька не было. В тот момент, когда я повернулся, чтобы бежать туда на выручку, я услышал громкий окрик.

— Пароль? — спрашивал где-то чуйка.[24]