Культурные истоки французской революции - Шартье Роже

На практике дирекция Книжного департамента почти удовлетворила пожелание, высказанное Дидро в конце его «Записки о свободе печати»: «Итак, я полагаю, что и словесности, и торговле пойдет только на пользу, если число негласных разрешений будет расти до бесконечности, важно лишь соблюдать при публикации и распространении книг своего рода приличия, чтобы успокоить недалекие умы» (Д., с. 88). В защиту своей позиции Дидро приводит те же доводы, что и Мальзерб, а блистательный литературный стиль делает их еще более убедительными. Запреты неэффективны и разорительны. Неэффективны, потому что приводят к противоположному результату: «Я вижу: чем строже запрет, тем выше цена книги и тем большее любопытство она вызывает; чем больше ее покупают, тем больше ее читают. И я вижу, насколько осуждение продлевает жизнь посредственным книгам, которые в ином случае были бы обречены на скорое забвение. Как часто автор и издатель произведения, получившего привилегию, готовы были умолять полицейских чиновников: “Господа, сделайте одолжение, издайте постановленьице, приговаривающее мою книгу к сожжению”. Когда оглашают обвинительный приговор книге, печатники потирают руки: “Славно, значит, будет еще одно издание”» (Д., с. 87). Запреты разорительны, потому что в барыше оказываются прежде всего иностранные издатели, которые завладевают запрещенными книгами и, как бы ни был строг надзор, ввозят их во Францию: «Г-н директор [т.е. Сартин, который сменил Мальзерба на посту директора Книжного департамента], расставьте солдат вдоль всех границ, вооружите их штыками, чтобы отбивать атаки опасных книг, которые появятся на горизонте, и книги эти, прошу прощения за выражение, проскользнут у них между ног или перепрыгнут через их головы и дойдут до нас» (Д., с. 81). Поэтому Дидро предлагает выбирать цензоров из числа литераторов, уважаемых их собратьями по перу, весьма либерально относиться к выдаче негласных разрешений и считать их законными наравне с официальными привилегиями.

Привилегия издателя и авторское право

Предложения Дидро напоминают нам о том, что он писал свою «Записку» по просьбе парижских издателей, чтобы изложить их жалобы и защитить их права, и адресовал ее директору Книжного департамента. Впрочем, издатели не придут в восторг от его труда, они перепишут «Записку», сделав в ней множество поправок, и только после этого подадут ее Сартину под названием «Замечания и Соображения в форме докладной записки о прежнем и нынешнем состоянии Книгопечатания и, в частности, о праве собственности на привилегии». Из этого заглавия хорошо видно, насколько замысел Дидро — защитить «свободу печати» — далек от главной заботы парижских издателей: защитить свои интересы, которые, по их мнению, находятся под угрозой в связи с возможностью отмены привилегий, дающих исключительное право на публикацию литературных произведений. Действительно, парижские издатели были сильно встревожены постановлением Королевского Совета 1761 года, передавшим привилегию на издание «Басен» Лафонтена, которую издатель купил у двух родственниц баснописца, другому лицу. Издатели начали борьбу за восстановление законной силы привилегии, которая предоставляет ее обладателю исключительное и бессрочное право печатать данное произведение.

Заказ столичных издателей заставляет Дидро отчасти изменить в «Записке» своим взглядам. И правда, он выступает как защитник привилегий издателя, меж тем как все энциклопедисты относятся враждебно к монопольному праву на производство и продажу, считая его помехой для свободного осуществления экономических законов. Дидро не скрывает этого досадного противоречия: «Хотя утверждение о том, что только привилегии могут поддержать книгопечатание, звучит парадоксально — ведь мы по опыту знаем, да и здравый смысл нам подсказывает, что всякое ограничение идет торговле во вред, — тем не менее, оно справедливо. Но не будем слепо доверять словам» (Д., с. 39). С другой стороны, он ратует за строгий полицейский надзор за книгопечатанием и, будучи сторонником упразднения цеховых объединений, предлагает все же сократить число разрешений на издательскую деятельность. Наконец — и это не менее парадоксально — он рьяно защищает интересы парижских издателей, отношения с которыми у него всегда складывались нелегко. Каждый раз, заключая договоры и соглашения с издателями Энциклопедии Ле Бретоном, Давидом и Бриассоном (в 1747, 1754, 1759 и 1762 гг.) он прилагает немалые усилия, чтобы добиться более выгодных условий у тех, кто ему платит и кого он называет «мои корсары»{75}. Впрочем, кризис разразится через год, когда он выяснит, что Ле Бретон, не сказав никому ни слова, сделал вымарки в некоторых статьях уже после правки гранок.

В оправдание этих противоречий недостаточно сослаться на то, что «Записка» Дидро была написана для заработка. Отдавая свое перо на службу парижским издателям, Дидро на самом деле пытается утвердить права писателей и защитить их интересы. Для этого ему надо прежде всего представить привилегию как собственность, а не как милость, даруемую королевской властью. Отменить преимущества, которые традиционно дает привилегия, в частности, монополию на издание того или иного произведения, означало бы «понимать привилегию издателя как милость, которую можно оказать, а можно и не оказывать, совершенно забывая о том, что привилегия — не что иное, как охранная грамота; собственность, находящаяся под охраной, неприкосновенна, и покушение на нее есть нарушение закона» (Д., с. 58). Повторяя доводы, которые приводились в защиту прав издателей в прежних Записках, Дидро дает договорное обоснование праву собственности на литературные произведения; их можно свободно продавать и покупать, и в этом отношении они ничем не отличаются от земельных участков или построек: «Я спрашиваю вас: разве тот, кто купил дом, не получил его в собственность?» (Д., с. 40). Собственность безраздельно принадлежит тому, кто является ее владельцем, и не может быть ни передана другому лицу, ни с кем-либо разделена без согласия ее владельца. Однако право собственности следует отличать от других эксклюзивных прав, потому что издатель приобретает право печатать не все книги вообще, и даже не книги определенного направления, а только отдельные произведения: «Речь идет о рукописи, о законно уступленном и законно приобретенном имуществе, произведении, которое принадлежит исключительно одному покупателю; полная или частичная передача его другому лицу является нарушением закона; право собственности позволяет набирать и публиковать одно и то же произведение до бесконечности» (Д., с. 44).

При таких ограничениях привилегия должна стать основой системы книгоиздания. В доказательство Дидро перечисляет отрицательные последствия «издания, осуществляемого на основе соперничества», когда обычное разрешение на публикацию не дает никакого исключительного права. В этом случае издатели рискуют разориться, потому что, коль скоро несколько издателей, борющихся за рынок, опубликуют одну и ту же книгу, прибыль каждого из них сильно сократится. «Экономическое соперничество» приведет к упадку искусства печати, ведь все захотят издавать как можно более дешевые книги: «Книги сделаются общедоступными, но не пройдет и десяти лет, как все они станут выходить на такой же плохой бумаге, как Голубая библиотека[10], набор их будет так же убог и в них будет столько же опечаток — прекрасный способ быстро разорить три или четыре крупные типографии» (Д., с. 48—49). И все расчеты показывают, что политика, которая отдаст все прибыльные издания в руки иностранцев и отвратит французских издателей от слишком рискованных предприятий, в конце концов обернется против самого государства: «Еще один всплеск преследований и беспорядков — и каждый издатель будет печатать гораздо меньше книг, чем он может продать. Какие еще меры предосторожности он может принять, дабы избежать риска потерять деньги, вложенные в производство? Но государство станет беднее от потери работников и сокращения продуктов, производимых на родине, и вы отправите в чужие края золото и серебро, которых не хватает на родной земле» (Д., с. 75).