Десант стоит насмерть. Операция «Багратион» - Юрий Валин

…Тропа вывела к смутно знакомому озерцу. Впереди слышались голоса, кто-то смеялся.

— Привал объявили, — сказал Фесько.

Михась и сам видел. Вернее, угадывал. Новый начштаба был из ученых-правильных. В смысле курсам, уставам и брошюрам безоговорочно верящий, а не лесом и немцами наученный. Привал по часам и по первому удобному месту. Будто ягд-команды те уставы и наставления не читали. Интересно, почему все по кругу крутится и регулярно на командование не шибко умных людей выносит?

Впрочем, немцам сейчас не до гонялок.

Михась бросил мешок в сторонке. Нитку с иголкой достать, дыру в кармане брюк зашить и, наконец, пистолет переложить. А то опять на задницу уползает.

Пистолеты рядовым бойцам, тем более в хозроте, иметь не положено. Трофейные пистолеты надлежит сдавать для вооружения командиров и политработников, для нужд разведчиков и диверсантов. Ага, марципан им по самые… Михась в разведчиках почти год числился, хоть бы «наган» какой по закону выдали. Что словчил, тем и владеешь.

«Астру» уже дважды отбирали. Но возвращался пистолет к Поборцу, потому как и знакомства у Михася имелись, и дерзости у бывшего разведчика хватало.

А попал изящный иностранный пистолет к Поборцу еще в «Лесном». Той весной, когда отряд Станчика еще сам по себе воевал…

Михась возвращался связным из Селец и прямо на тропе наткнулся на хлопцев, идущих в засаду. Командовал четверкой сержант Маслов, кое-чем обязанный Михасю с тех пор, как связной стал регулярно бывать в Сельцах и не отказывался передать записку некому надежному человеку, которая хлюпала носом и спешно царапала ответное письмецо… Ну, неважно, давно то было.

В общем, Михась напросился в засаду. Маслов выдал гранату и потребовал не высовываться и быть в резерве. Михась обещал.

Засели у грунтовки на Кричев. Сторожили не «на абы», а грузовик с аэродрома. Два немца, регулярно ездившие на фургоне, обнаглели и стали делать крюк, заворачивая на Стары Ушаки и изымая там съестное и самогон. Семейство хуторян вроде как числилось в «бобиках» — дочь у них была за начальником полиции в соседнем селе. Но хозяин и партизанам помогал. «Маяк» на хуторе ставили: давал передохнуть переправляемым раненым, хлеба там испечь, письмо передать. Прошлый раз дурные аэродромные мародеры едва не наткнулись на раненого и санитарку из «Большевика». В общем, Станчик решил наглых фрицев, раз их фюрер недокармливает, от пуза угостить. Засаду, понятно, далеко от хутора устроили, чтоб подозрений не вызвать.

Михась лежал в сырых кустах, слушал, как Борька-Херсон шепотом рассказывает о своих бабах бесчисленных. Весело рассказывает, без пошлости. Выходило, что все видные девицы далекой Херсонщины были влюблены в Борьку «душой и телом», говорун отвечал каждой искренней взаимностью, но жизнь, как назло, регулярно разводила влюбленных. Михасю было даже завидно: легкий человек Борька, хоть и насмешник. Надо же так врать красиво.

Маслов кинул сучком, угодив по Борькиной фуражке, сделал страшную рожу — шла машина. Михась, доставая из-за пазухи РГД, отполз чуть в сторону от болтуна…

Немцы ехали как по расписанию, команда Маслова тоже не сплоховала. Сержант всадил очередь из автомата в кабину грузовика, машина вильнула, съехала в кювет. Мотор заглох. Дверь кабины дернулась — почти залпом стукнули винтовки двух партизанских стрелков, засевших дальше по дороге. Из кабины в кюветную лужу вывалился немец.

— Офицер никак? — удивился Борька, целясь в упавшего.

Немец дернул ногой, словно пытаясь вылить из голенища натекшую воду, замер.

— Михась, ты гранату со взвода сними и мне вернуть не забудь, — напомнил Маслов, выходя на дорогу с готовым к стрельбе ППД.

— Сейчас отдам, — сказал слегка разочарованный Михась. Только что сердце жутко колотилось, а кончилось все вон как просто.

Навстречу шел Никола Сукора — второй из стрелков остался приглядывать за дорогой по направлению к Кричеву.

— Шофер готов — прямо в башку.

— А колымага несолидная, — с досадой сказал Борька. — Железо в кузове какое-то. Ну-ка…

Он вспрыгнул на колесо, собираясь приподнять тент…

— Ты напорешься, — озираясь, сердито сказал Маслов. — Непременно напоре…

В кузове громыхнуло, затрещал борт — Борька испуганно слетел с колеса, едва удержался на ногах…

— Твою… — Маслов тоже отпрыгнул от машины, вскинул автомат.

Михась увидел спрыгнувшего из кузова немца: тот, пригибаясь и размахивая руками, удирал по дороге.

— Тук-тук, — кратко сказал автомат в руках Маслова.

Немец замедлил шаг, выпрямился, ноги его подогнулись.

Партизаны смотрели на лежащего на дороге немца.

— Живьем нужно было, — азартно сказал пришедший в себя Борька. — Он без винтовки…

— Что ж ты сиганул, ежели он без винтовки? — Маслов осторожно приподнял стволом ППД брезент кузова. — Вон его винтовка. Мог бы и пальнуть в дурную голову. Один лезет, другой гранатой машет…

Михась и правда понял, что сжимает гранату, словно метнуть собрался.

— Оружие берем и уходим, — сказал из кузова сержант. — Тут листы какие-то жестяные, нам без надобности.

— У офицера сапоги хорошие, — ухмыльнулся Борька и шагнул к кабине.

Треснуло вроде негромко — Борька удивленно охнул, шагнул назад, глухо стукнула о колею выпущенная из руки трехлинейка. Михась увидел вроде бы дохлого немца: тот, приподнявшись на локте, целился из пистолета. Изо рта капала кровь, руку с небольшим пистолетом водило из стороны в сторону, а немец все выцеливал, выцеливал, словно не в луже лежал, а в тире тренировался…

Подумать Михась не успел, просто швырнул, что в руке было. Если бы РГД на взводе стояла, мало бы не показалось. А так просто железка весом в полкило стукнула немца в грудь. Но полудохлому флигер-инженеру[27] и этого хватило: судорожно кашлянул, выпустив на подбородок кровавый сгусток, выронил пистолет. Оперся вторым локтем, пытаясь выползти из кюветной лужи. Завозился почти на месте…

Прихрамывая, подошел Сукора, упер ствол винтовки в затылок немца. Глухо бахнуло, елозивший по луже авиатехник, наконец, замер.

— Так глуше, — словно оправдываясь, сказал Никола.

— Вы что ж, вашу… — Маслов склонился к лежащему на спине Борьке. — Ты что ж, Херсон, ах, твою…

Уходили нагруженные, Михась нес трофейные винтовки, подсумки и офицерские сапоги. Сукора прикрывал, остальные несли Борьку. Голова убитого раскачивалась, иногда Михась видел Борькины глаза: изумления в них уже не было, только отражалось бледное мартовское небо.

У болотца, запарившись, передохнули.

— Кому пистоль? — спросил Маслов, доставая из кармана галифе сунутый туда второпях пистолет. — Мне даром не нужен. Берите, сменяете на что.

— Да ну его в жопу, — сказал белобрысый парень, имени которого Михась сейчас уже не помнил. — Вон, пацану отдай. Пусть на сахар дрянцо сменяет.

— Держи. — Сержант протянул матово блестящий пистолет Михасю. — Только сам не стрельнись из этой пакости. И Станчику не говори. И так-то…

Пистолет был холоден от кюветной воды — словно вымыли орудие после Борькиной смерти. На «щечках» были выбиты иностранные буквы.

Уже на ходу Михась украдкой передернул затвор, подхватил выпрыгнувший патрончик и вынул магазин. Шесть патронов имелось. А буквы уже потом, летом, Женька перевела — «Астрой»[28] пистолет назывался. Как цветок иностранный.

— Подъем! Вперед, товарищи! — отдыхавших партизан поднимал лейтенант из десантников: в армейской форме с погонами, щедро обвешанный оружием. На стриженой голове по партизанской моде кубанка с нашитой наискось лентой, из-под нее чуб. Кумач ленты пылает — вот всадят ему в лоб пулю, когда меж кустов мелькать да орать будет.

Михась встал, потом, когда бойкий лейтенант заспешил в голову колонны, сел. Колонна еще когда вытянется, что ж зря топтаться? Понятно, куда ведут. Мосты у Гнатовки и второй вески… как ее, Чучья,[29] кажется.

В апреле 42-го, когда «Лесного чапаевца» слили с бригадами, Михась попал в 3-ю Клиневскую.[30] Поборца здесь уже знали — приходил связным. Собственно, ничего не изменилось: и дальше шастал с пакетами и устными приказами. До самих Крупков и Глуска ходить доводилось. Где лесами, где «по-ясному», с поддельной немецкой невразумительной бумажкой. Обычно полицаи не цеплялись: простой парнишка, невзрачный, остроносый. Ориентировался Михась правильно, на вопросы смаргивал в меру испуганно, ответ на «куда прешься» завсегда имел. Главное, нерв держать, говорил начальник бригадной разведки, и то была правда.