Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны - Алексей Ивакин

– Можно подумать, ты сильно много навоевал… – угрюмо буркнул тот, отталкивая оружие. – Ладно, пошли, пока дождь еще больше не зарядил.

Дрег закинул ремень обратно на плечо и неожиданно широко улыбнулся:

– Двоим первым поднявшимся – я не в счет! – по сто пятьдесят спирта наливаю. У меня еще есть немного. Идет?..

Земля, 2297 год

Сидя на краю успевшей опостылеть хуже госпитальной койки индивидуальной ячейки, Крупенников в который раз с интересом рассматривал новоприобретенное одеяние – серый балахонистый комбинезон и непривычного вида обувь, нечто вроде высоких, выше щиколотки, ботинок, удивительно мягких на ощупь, практически невесомых… и без шнурков. Впрочем, ткань комбинезона тоже была, скажем так, непривычной, излишне мягкой и в то же время немыслимо прочной на разрыв. Поначалу его премного озадачило полное отсутствие пуговиц или новомодных «молний», как на ленд-лизовских летных куртках, – ох, и попрыгал он перед унитазом, пока случайно не провел наручным браслетом вдоль шва на месте ширинки! Честно говоря, немного не успел, однако нательное белье не намокло. И не только не намокло, но и почти мгновенно абсорбировало в себя внезапно появившуюся влагу.

«Обалдеть… – подумал тогда майор, смущенно «застегиваясь» при помощи того же самого браслета, простой металлической полоски, намертво охватившей запястье. – Эх, такие бы комбинезоны да в боевое охранение! Небось еще и не промокают, хоть под дождем в них иди, хоть по болоту».

С местным языком он, к слову, вполне разобрался, успев за последний час перечитать все надписи как на «саркофаге», именно такое название пришло на ум при виде капсулы, так и на стенах огромного зала. Вопросом, откуда он знает интерлингву и что это вообще такое, Виталий не задавался, поскольку без труда нашел ответ в своем разуме – гипнообучение. За прошедшую неделю – об этом он тоже знал – их научили не только всеобщему, но и таким материям, о которых окончивший семилетку и пехотное училище комбат раньше не то что не знал, но даже и понятия не имел. Ощущать себя круче самого крутого столичного профессора из оставшегося где-то «там» родного ХХ века было непривычно, но, скажем прямо, даже приятно. Вот еще бы знать, к чему все это? Но, как Крупенников ни копался в собственной «обновленной» памяти, как ни напрягался, никакой информации относительно целей переноса он там не нашел. Как и сведений о том, почему выбрали именно их, штрафников, а не какую-нибудь, допустим, «краснознаменную да гвардейскую»…

Размышления комбата прервало появление особиста. За все время их недолгого, в общем-то, знакомства Виталий впервые видел майора настолько мрачным. А в придачу еще и озадаченным аж до невозможности. По самое «не хочу», как говорится…

– Здоров, комбат, – Харченко пожал протянутую руку и присел рядом с ним на край «саркофага». Порывшись в кармане комбинезона, вытащил то, что Крупенников меньше всего ожидал увидеть: помятую пачку «Беломорканала» и трофейную немецкую зажигалку. Проследив за удивленным взглядом Виталия, пояснил с кривой ухмылкой:

– Да вот, заставил этихвернуть все, что в карманах было. А то, понимаешь, хотели вместе с тряпьем утилизировать. С документами вместе, прикинь, а? Уроды… Вернули, как миленькие, еще и извинились при этом, – вытряхнув из пачки папиросу, он предложил ее майору, поднес зажженную зажигалку. Привычно пахнуло бензином.

– А вообще… ну, со вторым тебя рождением, что ли, товарищ майор!

– В смысле?!

– Так ты чего, не понял что ли, что там, у нас, случилось?!

– Ну…

– Во даешь, комбат! Мы ж погибли, разве сам не догнал?

– Вроде помню… и снаряд тот, и танки немецкие… сначала думал, погиб, да. Но ведь и это все, – Крупенников покрутил головой, – уж точно ни разу не загробный мир?

– Да я поначалу тоже так считал, удивлялся еще – как, мол, такое может место иметь? А потом понял. Мы ведь погибли все, весь батальон под танками на том поле полег, понимаешь? Раскатали нас эсэсманы, несмотря на весь наш штрафной офицерский состав. А они, потомки наши, значится, зачем-то нас сюда выдернули. Помнишь, как переменники исчезали? Вот то-то и оно. Я быстро тему просек, даже пару вопросиков этимзадать успел.

– Серьезно?!

– А то нет. Еще как серьезно, – Харченко докурил, поискал глазами, куда бросить окурок, и, не найдя подходящего места, затушил его о подошву ботинка. Повертев в пальцах сморщенный бычок, хмыкнул и закинул его куда-то под капсулу. – Тут другое дело, комбат. Раз они нас сюда дернули, значит, мы им нужны, я так понимаю. Поскольку в добродетель человеческую и прочий научный интерес не верю. Хотели б поэкспериментировать, перенесли бы пару-тройку человек, но не четыре ж сотни, правильно? Понимаешь, о чем я?

Крупенников ошарашенно кивнул – подобная мысль ему в голову не приходила.

– Вот я и прикинул, коль мы им так уж тут нужны, значит, и дело серьезное. И мы, соответственно, не должны сразу и безоговорочно со всеми их требованиями соглашаться. Бдительности, сам понимаешь, терять ну никак нельзя! Раз в нас нуждаются, пусть и наши интересы учитывают. А интересы у нас, майор, одни: выяснить, что происходит, не уронив при этом высокого звания бойца Красной Армии! И понять, чем это может быть полезно нашей стране и товарищу…

– Слушай, майор, ты чего? – перебил особиста комбат. – Шпаришь, словно политинформацию зачитываешь? И так все понятно, а лозунгами будешь перед бойцами размахивать. Да и вообще, у нас что, замполита нет? – Виталий на миг замешкался. – Гм, или таки нет?

– Да живой Яшка, живой… ну, то есть мертвый, конечно, героически павший на поле боя, но здесь – живой… – окончательно запутался Харченко, с досады плюнув на покрытый каким-то странным материалом, напрочь гасящим звук шагов и абсолютно не скользящим под подошвами, пол. – Тьфу ты, никак не привыкну… живой, мертвый…

– Ладно, проехали. Знаешь, комбат, что самое неприятное нас ждет?

– Что?

– А то, что скоро наши переменники начнут активно так спрашивать, кто они теперь, штрафники еще или же искупившие кровью полноправные боевые офицеры доблестной Красной Армии, вот что! И что ты им на это отвечать станешь?

– ?

– Вот именно, что и я тоже не знаю… А определяться нам придется, Виталик, и определяться быстро, а то… ну, сам понимаешь. Единоначалия в армии пока еще никто не отменял, майор, иначе полная анархия настанет, помнишь, как раньше бывало? Короче, думайте пока, товарищ командир батальона, а я пойду начштаба нашего разыщу, ежели он, конечно, тоже погиб-выжил, – майор Харченко кривенько усмехнулся и неторопливо пошел прочь. Но метра через два остановился, обернувшись к майору: – Кстати, комбат, а ты заметил, что этинам никаких исторических сведений не дали? Скрывают они что-то, вот задницей чую, скрывают. Вот знать бы еще только, что и зачем… Да, папирос тебе оставить?

– Ага, дай парочку, – Крупенников взял папиросы, поискал, куда положить. Особист ухмыльнулся и протянул всю пачку.

– Держи, майор, у меня еще есть. Ну, всё, пошел я…

Проводив особиста взглядом, Крупенников задумался, благо, подумать было о чем. Капсулы открылись несколько часов тому назад, и лежащих в них людей начали выводить из семидневного анабиоза. Первым делом их отвели в санитарный блок, где они сбросили старую одежду и отмылись от въевшейся, казалось, в самые поры военной грязи и копоти, затем подстригли, достаточно коротко, но и не наголо. После санобработки бывших штрафбатовцев переодели в одинаковые комбинезоны и снабдили индивидуальными браслетами, с многочисленными функциями которых им еще предстояло познакомиться. Впрочем, с одной из этих самых функций майор, да и не только он, уже успел разобраться… по необходимости и почти вовремя. После гигиенических процедур они вернулись в зал с рядами капсул-«саркофагов», где их покормили здесь же, раздав каждому нечто вроде небольшого пластикового подноса с прозрачной крышкой, в отдельных ячейках которого располагалась еда, довольно безвкусная, отождествляющаяся в сознании с понятием «синтетическая», но, судя по ощущениям, вполне питательная. Пюре вроде бы картофельное, тоненькая котлетка, легкий овощной салат и пара кусочков почти прозрачного белого хлеба. За питьем предлагалось ходить самостоятельно к раздаточным автоматам, причем, кроме воды, можно было заказать чай, кофе или фруктовый сок, наливаемые в прозрачные стаканчики из такого же пластика, как и материал подносов. Затем их оставили в покое, чему Крупенников не особенно и обрадовался: к комбату начали подходить переменники со вполне предсказуемыми вопросами относительно их дальнейших действий. Сам же факт переноса никаких вопросов не вызывал: все они знали одно и то же. Гибель там, в сорок четвертом, под гусеницами и снарядами немецких танков – и новая жизнь здесь, в нереально-далеком, но каком-то не слишком понятном будущем.