Воспитание чувств: бета версия - Елена Колина

Отец Романа водил его в гости к Энен. Энен – искусствовед в Русском музее, на досуге переводила французские пьесы, – во время этих визитов Роман приобщался к живописи и французскому языку. И вдруг случилась неприятная история: у Энен пропал кассетный магнитофон. Преступника поймали при попытке продать магнитофон на галерее Гостиного двора, отца вызвали в милицию с репетиции… Он и потом бывал в милиции по делам Романа, прошлое Романа вообще было странной смесью интеллигентского детства с подворотными историями.

Преступление раскрыли, магнитофон вернули, Роман был бит (морально), но вот что интересно: преступник по-прежнему продолжал бывать у Энен вместе с отцом. Энен могла бы сказать своему другу: «Не хочу видеть твоего хулигана». Но преступник все так же слушал ее рассказы про «Мир искусства» и «Бубновый валет», рассматривал редкие альбомы Филонова и Кандинского и говорил за столом: «Гран мерси, мадам».

Может быть, она сильно любила отца Романа? Мы не знаем. Энен отказалась называть Скотину Скотиной, сказала: «Ты у меня будешь Алексаша, как твой дед», но это не обязательно означало любовь. Алиса не раз спрашивала Энен: «У вас с моим дедом была любовь или просто так?», Энен отвечала: «Не более чем с другими», или «У меня остались весьма приятные воспоминания», или шутливо: «Какая такая любовь?..» Мы ничего о них не знаем.

– Ну, мы договорились?.. Оставляю вам мою жирдяйку… – шутливо сказал Роман, он уже устал быть хорошим мальчиком и начал томиться.

– Да-да, Ромочка, иди… Но ты мне не рассказал, чем занимаешься…

Роман из вежливости начал говорить о своем Городе Солнца, Энен расспрашивала, восхищалась, любила «Ромочку», и он увлекся.

– Это будет целиком мой проект, понимаете, мой!..

– Прекрасно… прекрасно, что все совпало: молодость, кураж, возможности. Времена не выбирают, в них живут и умирают, но тебе повезло: сейчас время молодых и амбициозных.

– Это уж точно: сейчас мое время.

Роман всегда делал влюбленно-угрожающее ударение на слове «мое»: моя квартира, мои деньги, мой Город Солнца. За время, что я провел рядом с ним, я видел, каким он может быть жестоким, как хитрит, отказывается от своего слова, как радуется, совершая плохие поступки, вроде бы в такого рода человеке неестественно чадолюбие, он должен был бы бросить своих детей, забыть об их существовании навсегда, не отвечать на звонки, не платить алименты… Наверное, в основе его любви к Алисе и Скотине было все то же страстное «мое!». Но разве имеет значение, что именно лежит в основе любви? Кажется, это просто красивая фраза. …Кажется, имеет. Может, если бы он хоть немного любил Алису не как свое, он не был бы так уязвлен тем, что его дочь не красавица, а жирдяйка на диване…

Прощаясь, Роман поцеловал Энен руку. При Энен он был как будто тот славный мальчик с хорошими манерами, невозможно было представить, что этот милый человек способен творить пьяные безобразия, – кто был настоящий Роман, а может быть, настоящий не существовал вовсе, и каждый раз Роман выбирал из многих вариантов поведения с Энен лучший из всех возможных.

… – Ладно уж, черт с тобой, отведи меня в туалет, – попросила Алиса, ей пришлось примириться с моим присутствием, она ведь была в гипсе, куда ей без меня.

Я тащил Алису на себе, она была такой тяжелой, что по дороге мне пришлось несколько раз прислонять ее к стене. На середине пути я вспомнил, что у нас имеется инвалидное кресло, усадил Алису в кресло и покатил по коридору, подгоняя криками: «Капибара, вперед!» Алиса хихикала, пока Скотина не сказал ей, что капибара – это свинья. Капибара фигурировала в моей любимой книге «Орден Желтого Дятла», книгу я принес из дома, читал Скотине.

Пока я укладывал Алису обратно на диван (мне казалось, что настоящие медсестры должны сурово обращаться с пациентами, поэтому я был к ней строг: «Так, прекратила ныть, быстро легла!»), пока делал Алисе бутерброды, Энен играла со Скотиной в волшебника. Игра была односторонняя: у Скотины в этой игре не было ни одной роли, а Энен была и волшебником, и по очереди всеми, в кого она себя превращала: старым китайцем, ведьмой, принцессой, солдатиком, говорящим сундуком. Энен играла упоенно, разговаривала разными голосами, раскраснелась. Скотина смотрел на нее как зритель в первом ряду, восхищенно и чуть недоверчиво.

– Ты можешь не жевать? – осведомилась у Алисы Энен и кивнула нам со Скотиной: – Располагайтесь, мальчики.

Мы расположились: Скотина на письменном столе, я на диване. Напоминаю, в комнате было три дивана буквой «п» вокруг письменного стола: на розовом лежала Алиса с тарелкой на животе, на зеленом сидела Энен, а на красном я. Между нами Скотина со своими бегемотиками: бегемотик-повар в белом переднике, бегемотик-младенец, бегемотик-спортсмен с обручем, бегемотик, отдыхающий на матрасе, бегемотик-капитан в белом кителе и фуражке, а также бегемотики неопределенных профессий, с мороженым, в очках, с биноклем, с гитарой, в кепке, в шляпе…

– Дайте мне нож, – попросила Алиса.

Бутерброды Алиса ела для себя, а теперь приступила к яблокам для Романа, чтобы он думал, что она послушно худеет. Алиса снимала ножом кожуру, очищенные яблоки складывала в одну тарелку, очистки в другую.

– Послушайте, а почему бы вам просто не попросить у папы денег? Тем более вы его вырастили на своих руках, – спросила Алиса тем же высокомерным тоном, которым говорила со мной в мой первый рабочий день, притворяясь новой русской.

– Просить денег у тех, кого вырастил, себе дороже: если откажут, останется оч-чень неприятный осадок… – объяснила Энен.

Когда Алиса задала тот же вопрос отцу, – почему бы ему просто не дать Энен денег, Роман хмыкнул: «Может, мне еще ей за свет заплатить? Да кто она мне вообще такая?» На самом деле Роман и Энен, не сговариваясь, сказали одно и то же.

– Ну, и к тому же люди вообще-то работают. Лейбниц служил библиотекарем, Кант преподавал философию. Есть люди, которые продают свое время, и те, кто продают свои мысли, творцы. Я – творец, вынужденный продавать свои знания тебе, то есть твоему отцу.

– А вы что, философ?

– Я писательница, – сказала Энен, задумалась и добавила: – Я русская писательница.

Причина того, что Энен представилась писательницей (она могла бы назваться и актрисой, и циркачкой, кем угодно), была совершенно та же, по которой Алиса притворялась новой русской, хамкой и дурой, – обеим хотелось играть. Энен за последние полчаса поочередно превратила себя в старого китайца, ведьму, принцессу, солдатика, говорящий сундук – и бедного русского писателя, волею судеб вынужденного обучать тупую новую русскую. Ну, а Алисе оставалось все то же – притворяться новой русской, хамкой, козыряющей своим богатством.

– О-о, писательница? А где продаются ваши книги?

– Нигде. Мой Дневник не издан. Но в философском смысле нет различия между изданной книгой и неизданной. Представь, что ты написала картину и закрыла ее покрывалом: картину никто не видит, но она есть. Моя книга как картина под покрывалом, ее никто не видел, но она есть в мире.

– Это все ерунда. Написали бы детективчик, заработали денег… Зачем вам картина под покрывалом?

– А зачем вообще искусство?.. Чтобы познать самое себя, стать частью чего-то большего, чем ты есть… Тебе это непонятно?

Обе притворялись: Алиса притворялась тупой дурой, Энен притворялась высокомерной, на самом деле они друг к другу присматривались.

– Вам, такой умной, не влом обучать девчонку?.. Хотя за деньги чего не сделаешь, – начала Алиса новый раунд. – А скажите, зачем вам деньги? Вам ведь нужны деньги не на жизнь, а на что-то важное?

– Ты неглупая девочка. Мне нужны деньги, чтобы… чтобы поехать в Париж кое-с кем повидаться: а вы, друзья, осталось вас немного, мне оттого вы с каждым днем милей, такой короткой сделалась дорога, которая казалась всех длинней, – это Ахматова…

– С Ахматовой повидаться? – невинно спросила Алиса и, увидев вытаращенные глаза Энен, захохотала: – Ну, шучу, я знаю, Ахматова жила в прошлом веке вместе с Пушкиным… Ладно, я поняла, вы хотите перед смертью с кем-то повидаться.

Алиса сказала «перед смертью», и я неловко закивал с приоткрытым ртом, что означало «ну, что вы, вам еще жить и жить», думая при этом: «Но ведь ей не меньше ста».

– А почему он сам из Парижа не приедет? – не отступала Алиса. – Значит, вы больше хотите его увидеть, чем он вас. Так, может, ну его к черту? Зачем вам в вашем возрасте подвергать себя остраксизму? …Ну, ладно, давайте делайте из меня интеллигентного человека…

Энен засмеялась:

– Сделать из тебя интеллигентного человека? Невозможно. Во-первых, у тебя хамская природа. А во-вторых…

– Что во-вторых?.. Почему из меня не сделать интеллигентного человека во-вторых? Мне и не надо, но все-таки почему?