Человек, который высмеивал - Филип Дик

Ален сел на коробку с посудой. Вазы, чашки, стаканы и граненый хрусталь.

— Барахольщики, — пробормотал он, рассматривая чашку с отбитыми краями, расписанную давно умершим мастером двадцатого века. На чашке были изображены олень и охотник. — Неплохо.

— Могу продать, — предложил Гейтс. — Пять долларов.

— Многовато.

— Тогда три. Нам надо поскорее их сбыть. Быстрый оборот — залог хорошего дохода. — Гейтс хихикнул. — Что тебя интересует? Есть бутылка шабли — тысяча долларов. «Декамерон» — две тысячи. Электрическая вафельница…

— Это мне не нужно, — перебил Ален. Перед ним лежала кипа ветхих газет, журналов и книг, перевязанная бечевкой.

— "Сатэрдэй Ивнинг Пост" за шесть лет — с сорок седьмого по пятьдесят второй, — пояснил Гейтс. — В хорошем состоянии. Скажем, пятнадцать бумажек. — Он порылся в другой пачке и протянул Алену выцветшую и попорченную водой книгу. — Вот хорошая вещица.

"Йейл Ревью". Один из тех «журнальчиков». — В его глазах появились лукавые огоньки. — Полно секса.

Ален взял книгу. Дешевый переплет, покоробившиеся страницы.

"Неутомимая девственница". Джек Вудсбл.

Открыв наугад, он прочел:

"…Ее белые груди, словно мраморные плоды, выступали в вырезе тонкого шелкового платья. Прижав ее к себе, он ощутил страстное желание, исходившее от этого чудесного тела.

— Не надо, — едва слышно простонала она, полуприкрыв глаза и слабо пытаясь оттолкнуть его. Платье соскользнуло с ее плеч, обнажая трепетную упругую плоть…"

— О Боже, — вырвалось у Алена.

— Хорошая книжонка. — Гейтс опустился на корточки рядом с ним. — Тут есть и почище. — Он нашел еще одну книгу и подал Алену. — Вот, почитай-ка.

"Я — убийца".

Имя автора совершенно стерлось. Открыв потрепанную брошюру, Ален прочел: "…Я еще раз выстрелил и попал ей в пах. Большое пятно крови проступило сквозь ее разорванную юбку. Пол под моими ногами стал скользким от крови. Случайно я наступил на одну из ее изуродованных грудей — но, черт возьми, эта женщина была уже мертва…"

Ален нагнулся, поднял толстую заплесневевшую книгу в серой обложке и открыл ее.

"…Сквозь затянутое паутиной окно Стефан Дедамус видел, как пальцы ювелира перебирали потемневшую от времени цепь. Пыль тонким слоем покрывала оконное стекло и зеркала. От пыли стали серыми неутомимые пальцы с ногтями, напоминающими ястребиные когти…"

— Самое свежее, — заметил Гейтс, заглянув через его плечо. — Посмотри дальше. Особенно в конце.

— Почему это здесь? — спросил Ален.

Гейтс осклабился.

— Но ведь это же самая пикантная вещь. Знаешь, сколько я получу за один экземпляр? Десять тысяч! — Он хотел забрать книгу, но Ален удержал ее.

"…Пыль дремала на потемневших завитках бронзы и серебра, ромбических кристаллах киновари, на рубинах, лепрозных и винно-красных камнях…"

Ален опустил книгу.

— Неплохо. — Он еще раз перечитал эти строки. Они вызывали у него странное ощущение. На лестнице послышались шаги, и в комнату вошел Шугерман.

— У нас гости? — Он взглянул на книгу и кивнул. — Джеймс Джойс. Превосходный писатель. «Улисс» приносит нам сейчас хорошие доходы. Больше, чем получал сам Джойс. — Он опустил на пол свою ношу. — Там, там наверху есть кое-какой груз. Напомни мне потом, нужно перенести его вниз. — Затем он стал снимать шерстяную куртку. Шугерман был крупным круглолицым человеком с небритыми щеками, отливающими синевой.

Рассматривая «Улисса», Ален не смог удержаться и вновь задал свой вопрос:

— Почему эта книга вместе с остальными? Ведь она совсем не такая.

— Состоит из тех же слов, — возразил Шугерман.

Он зажег сигарету и вставил ее в мундштук из слоновой кости, украшенный причудливым орнаментом. — Как идут дела, мистер Парсел? Как Агентство?

— Хорошо, — ответил Ален, продолжая думать о книге. — Но эта…

— Эта книга тоже порнография, — заявил Шугерман. Джойс, Хэмингуэй все они были декадентами.

Первая комиссия по делам печати, созданная Майором Штрайтером, внесла «Улисса» в список книг, подлежащих уничтожению. Вот. — Он достал целую охапку книг и положил их перед Аденом. — Посмотри еще.

Романы двадцатого века. Теперь все они исчезли. Запрещены. Сожжены. Уничтожены.

— Но какую цель преследовали эти книги? Почему они оказались в куче хлама? Ведь раньше у них было какое-то свое назначение?

Шугерман ухмыльнулся, а Гейтс хлопнул себя по коленям и захохотал.

— Какой Морак они проповедовали? — не унимался Ален.

— Они не проповедовали никакого Морака, — ответил Шугерман, — скорее анти-Морак.

— Но вы их читали? Почему? Что вы в них нашли? — Любопытство Алена возрастало.

Шугерман сдвинул брови.

— В отличие от остальных, это настоящие книги.

— Что ты имеешь в виду?

— Трудно сказать. Они говорят о чем-то. — Шугерман опять улыбнулся. Я же яйцеголовый, Парсел.

Говорю тебе, эти книги — настоящая литература. Вот и все. Лучше не спрашивай.

— Они там описывали все, что происходило в те дни, в Век Расточительства, — пояснил Гейтс, дыша в лицо Алену. Он стукнул кулаком по одной из книг. — Здесь есть все.

— Но ведь их надо сохранить, — удивился Ален. — Они не должны валяться в куче мусора. Ведь это исторический материал.

— Конечно, — согласился Шугерман. — И из них мы можем узнать, какой тогда была жизнь.

— Они имеют большую ценность.

— Очень большую.

— Они говорят правду! — почти выкрикнул Ален.

Шугерман захохотал. Он достал из кармана платок и вытер глаза.

— Точно, Парсел. Они говорят правду — ничего, кроме правды. — Внезапно он перестал смеяться. — Том, дай ему Джойса. В качестве подарка от нас с тобой.

— Но ведь «Улисс» стоит… — начал Гейтс.

— Дай ему, — перебил Шугерман, помрачнев. — Он должен ее прочитать.

— Я не могу принять такой дорогой подарок, — возразил Ален. Купить ее он тоже не мог. У него не было десяти тысяч долларов. И к тому же он вдруг понял, что вовсе не хочет иметь эту книгу.

Шугерман посмотрел на него долгим пристальным взглядом.

— Морак, — пробормотал он. — Нельзя дарить дорогих подарков. Ладно, Ален, извини. — Он поднялся и вышел в соседнюю комнату. — А как насчет стаканчика шерри?

— Хорошая штука, — заметил Гейтс. — Настоящее вино. Из Испании.

Шугерман появился с бутылкой в руках, нашел три стакана и наполнил их. — Выпьем, Парсел. За Добродетель, Истину и… — он на миг задумался. Мораль.

Они выпили.

Мальпарто кончил писать и сделал знак своим ассистентам. Они отключили аппаратуру и зажгли в кабинете свет. Пациент, лежа на столе, заморгал и слабо пошевелился.