Развод. Зона любви (СИ) - Соболева Ульяна ramzena

Я всё ещё стою у двери, ладонь сжата на холодной ручке, но я не ухожу. Не могу. Эти слова не дают мне сделать последний шаг.

"Вы невиновны."

Я слышу их снова и снова, но в них так сложно поверить, когда твоя жизнь перечёркнута судебным приговором. Я смотрю на него, жду, требую объяснений, потому что если я позволю себе поверить в это, мне нужно за что-то зацепиться.

Он откидывается в кресле, сжимает пальцы в замок, смотрит на меня с этой странной напряжённостью, будто взвешивает, стоит ли мне говорить правду.

— Потому что у меня опыт.

Я замираю.

— Я видел сотни таких дел, Брагина. И ваше — шито белыми нитками.

Он говорит это так просто, будто это очевидно, будто все вокруг уже давно это поняли, кроме меня.

— Но суд решил иначе.

Владимир тяжело вздыхает, пальцы на столе медленно постукивают по дереву, как будто он пытается сдержать раздражение.

— Суд решает не то, что есть на самом деле. Суд решает то, что ему приносят.

Я не понимаю, что сильнее — страх или злость.

— То есть кто-то принёс ему "правильные" доказательства?

— Их не просто принесли. Их подготовили. Чётко, грамотно, без шансов на защиту. Вас не просто обвинили, вас убрали.

Эти слова ударяют, как плеть.

Убрали.

Я опускаюсь на стул, потому что ноги вдруг становятся ватными. Убрали. Как помеху. Как проблему. Как человека, который просто мешал кому-то жить так, как он хочет.

— Кому я мешала? — голос мой уже не такой твёрдый.

— Не знаешь?

Я провожу языком по сухим губам, в голове пульсируют тысячи мыслей. Всё это не укладывается в реальность, но какая тогда реальность, если правда — это не то, что я знаю, а то, что оформили в документы?

Он молчит, но в этом молчании чувствуется что-то ещё. Что-то, чего он пока не сказал.

— Что? — я ловлю его взгляд, пытаясь разгадать.

Владимир медленно двигает ко мне папку, вынимает оттуда сложенный вдвое лист.

— Сегодня пришло письмо.

Я смотрю на него, потом опускаю глаза.

Разворачиваю.

Читаю.

И мир рушится во второй раз.

Виктор подал на развод.

Нет.

Он уже развёлся.

Без моего присутствия. Без моего подписи. Без суда, где бы я могла что-то сказать.

Теперь он свободен.

А ещё теперь весь бизнес принадлежит только ему.

Не нужно делить имущество. Не нужно бояться, что я что-то заберу, выйдя отсюда.

Теперь у меня нет ничего.

— Сколько он ждал? — голос звучит пусто.

Владимир откидывается назад, смотрит на меня с тем же вниманием, с какой хирург смотрит на пациента, который только что понял, что у него нет шансов.

— Три месяца.

Я сжимаю бумагу в руках.

Три месяца.

Три месяца он ждал, пока меня засунут в камеру, пока закроются двери, пока я стану ничем.

И теперь я понимаю.

Кому я мешала.

Бумага дрожит в руках, буквы расплываются перед глазами, но я всё равно вижу их. Развод оформлен. Виктор свободен. Бизнес полностью принадлежит ему.

Меня больше нет.

Меня стерли.

Я не выдерживаю.

Воздух в кабинете становится вязким, стены давят, всё сжимается внутри так, что я не могу дышать. Я отталкиваю стул, делаю шаг назад, ещё один, натыкаюсь на стену, опираюсь на неё, но ноги подкашиваются, и я медленно сползаю вниз.

Рыдания вырываются из груди, рвут, разрывают меня на части. Я сжимаюсь, кутаюсь в себя, но боль не отпускает.

Он меня предал.

Более жестоко, чем я могла представить.

Не просто отказался.

Не просто отвернулся.

Он ждал.

Выжидал, когда можно будет меня добить, когда я стану никем.

Виктор.

Человек, с которым я прожила двадцать пять лет.

Человек, которого я любила.

Которому доверяла.

Я сжимаю голову руками, но это не помогает. Меня всего трясёт, дыхание сбивается, слёзы текут, горячие, бесконечные, и я уже не могу их сдерживать.

И вдруг тёплые сильные руки хватают меня за плечи.

— Не надо… Не надо, девочка…

Голос Владимира низкий, хриплый, наполненный чем-то, от чего слёзы только льются сильнее. Он рядом. Он тоже на полу, передо мной, на коленях.

— Ты выйдешь отсюда, слышишь? — он встряхивает меня за плечи, как будто пытается вытянуть обратно в реальность. — Я вытащу тебя.

Я зажмуриваюсь, судорожно вдыхая воздух.

— Не говорите так.

— Я вытащу тебя.

— Не врите.

— Не вру.

Я распахиваю глаза.

Он рядом. Слишком рядом.

Лицо напряжённое, взгляд тёмный, жёсткий, но губы дрожат, словно он сдерживает что-то, чего не должен говорить.

И прежде чем я успеваю осознать, что происходит, он целует меня.

Резко. Жадно. Отчаянно.

Его губы твёрдые, горячие, его дыхание смешивается с моим, его пальцы впиваются в мои плечи, не отпуская, как будто если он сейчас разожмёт руки, я просто исчезну.

Я замираю на секунду.

А потом отвечаю.

Жадно. Голодно. Больно.

Как утопающий, вцепившийся в последний воздух.

Как человек, который уже не верил, что его могут поцеловать.

Слёзы солёные, его губы обжигают, а я…

Я не хочу, чтобы он останавливался.

Глава 11

Громкий стук в дверь разрывает этот момент на части, словно удар хлыста. Я вздрагиваю, и в следующее мгновение мы оба отскакиваем друг от друга, как ошпаренные.

Я чувствую, как горит кожа, где только что были его руки, как губы всё ещё пульсируют от его поцелуя. Сердце колотится так, будто хочет вырваться из груди. Я прижимаюсь к стене, жадно втягивая воздух, а Владимир резко дергается назад, проходится ладонью по лицу, как будто пытается снять нервное напряжение.

Дверь открывается.

Входит секретарь, высокая, худая, с хитрой ухмылкой на губах. Она оглядывает нас, взгляд цепляется за моё лицо, за Владимира, за воздух, пропитанный напряжением.

— Извините, что прерываю… — в голосе звучит насмешка, тянется ядовито, как змея. — Но вам срочное сообщение, полковник.

Она скрещивает руки на груди, ухмыляется шире, наслаждаясь ситуацией.

Но это длится ровно секунду.

— Че лыбишься, Сухорукова?

Голос Владимира режет, ледяной, наполненный таким яростным приказом, что в кабинете становится холодно.

Охранница мгновенно бледнеет.

— Я… я просто…

— Ты просто выполняешь свою работу. Или тебе надоело здесь находиться?

Она сглатывает, глаза мечутся, губы сжимаются в тонкую полоску.

— Нет, товарищ полковник.

— Тогда убери с лица эту ухмылку и в следующий раз стучи, прежде чем входить.

Её затрясло.

— Так точно.

Владимир не смотрит на меня, его челюсть сжата, пальцы с силой сминают лист бумаги на столе. Он глубоко втягивает воздух, будто пытается совладать с собой, а потом резко, почти срывающимся голосом бросает: — Что за сообщение?

Охранница, всё ещё бледная после его окрика, быстро отвечает: — Из Москвы. Срочно.

Я вижу, как его взгляд темнеет, как в плечах нарастает напряжение. Но он не подаёт виду, только выпрямляется, снова напуская на себя тот самый привычный холод начальника тюрьмы, которого ничто не может пробить.

Он поворачивается ко мне, и этот взгляд — уже другой. Ровный, без единой эмоции. Как будто того, что только что было между нами, не существовало.

— Брагина, марш к себе.

Я моргаю, в груди всё ещё стучит сердце, всё ещё горят губы, но я киваю.

— Конечно, начальник.

Мой голос звучит спокойно, но внутри всё скручено в тугой узел.

Я разворачиваюсь и иду к двери, спиной чувствуя, что он смотрит мне вслед.

Слишком долго.

Но я не оборачиваюсь.

Я только успеваю сделать шаг в камеру, как дверь снова распахивается. Глухой голос охранника: "Брагина, на выход. Свидание." Сердце проваливается в пятки, а потом резко взлетает обратно, колотясь так, что больно дышать. Свидание? С кем? В голове лихорадочно проносятся имена, но я не нахожу ни одного, кто захотел бы меня видеть. Виктор? Нет, этот человек добил меня окончательно. Дети? Нет, они отвернулись, не ответили ни на одно письмо. Все, кто был дорог, все, ради кого я жила, оставили меня в этом аду, стерли, забыли. Я стою, пытаясь взять себя в руки, но пальцы сжимаются в кулаки, а внутри гремит страх. Кто-то хочет меня видеть, но кто?