Поделись своей правдой - Алексей Евгеньевич Аберемко

– Да я не про то, – перебил дед Серёжа, – что ты дальше сделал?

– Ничего не сделал. На самолёт – и восвояси. От училища тоже в аэропорт вход был.

Мой собутыльник поперхнулся последним глотком, закашлялся, потом прохрипел:

– Хватит! Не коси! – ещё раз прокашлялся и продолжил. – Это у шизофреников бывают галлюцинации. Леший говорил. А ты полудурок! Нет Москвы! Вам её по вашим смартфонам и телевизорам показывают! А в живую не видел никто!

– Я видел. И Аглаю в училище приняли. Она теперь даже в сериалах снимается.

– Эта Аглая вживую уехала?

– Ну да. Родители говорят, приехала женщина, сказала собираться и отвезла в аэропорт. В Бетельгейзе. Я жду, что приедет, расскажет. Только ещё не приезжала ни разу.

Дед Серёжа уронил лицо на руки. Посидел так, потом поднял голову. По щеке текла слеза, но глаза были злые:

– Вот! – старик скрутил кукиш и больно сунул мне им прямо в нос. – Ничего ты не видел! Умерла столица! И Аглая твоя больше не приедет.

Пьяный дед вскочил, схватил ополовиненную бутыль за горлышко:

– За Москву! Не чокаясь!

Он пил захлёбываясь, больше проливая, давясь. Как будто пытался залить самогоном душу, утопить в ней что-то важное. Потом рухнул. Бутыль разбилась. Жалко. Она у нас одна была. Дед бормотал:

– А что ты хотел? А я хотел. Хотел всего! И я имел право! Конкурсы эти региональные… нечего жрать, кроме бутербродов…

Тут я вспомнил одну вещь:

– Тот посёлок, что во сне – Не Лиго.

– Какой посёлок?

– Я тебе рассказывал свой сон. Ты сказал, что знаешь это место. Ты ошибся. Это другой посёлок. В Лиго я был.

Только меня уже никто не слышал. Я перетащил деда на сундук, снял лапти. Портки снимать не стал. Обойдётся.

– Кто такая Аглая?

Я вздрогнул. Знал, что кикиморы могут двигаться очень тихо. Знал, что Люська иногда подслушивает, о чём мы с дедом Серёжей разговариваем. Она сама сказала. Ей интересно. Чтобы было, о чём поговорить. Дед Серёжа, он ведь умный. Мы потом обсуждали, к чему он что говорил. Но всё равно, я готов не был. Я повернулся к своей девушке и ответил:

– По-моему, моя девушка. Точно не помню.

Люська взяла веник, стала сметать осколки. Не домела. Села на табурет, опустила голову. Потом тихо, но твёрдо произнесла:

– Уходи!

– Что ты раскомандовалась? Это деда Серёжи дом.

– Из Москвы уходи. Совсем уходи!

– Что вы меня все гоните? Не хочу я никуда уходить. Я здесь живу.

Потом до меня дошло:

– Ты что, обиделась? Я эту Аглаю и не помню толком! Я тебя люблю! Как пшеницу обмолотим, поженимся. Я место для избы выбрал. Мы с дедом Серёжей самые лучшие брёвна отложили. Крепкая изба будет, тёплая.

Люська зарыдала. Горько, с подвываниями. Я сел на пол рядом, обнял её за колени и тоже заплакал.

– Ладно, – сжалилась Люська, – оставайся. Пошла она на хер!

– Кто?

Сзади раздался ещё один голос:

– Нет! Никуда я не пойду! Вернее, пойду, но не на хер. И он уйдёт! Я так и знала, что ты слабину дашь, вот и слушала.

Из сеней вошла Вероника, Люськина подруга. Вот те на! Что за день такой, что кикиморы одна за другой из-за спины вылезают?

Глава 6

Воздух тяжело и душно давил на голову. Я попытался прилечь, но понял, что и так лежу. Звук тяжёлых шагов. По потолку громко топает муха. Тик-так! Так-так! Почему часы так громко тикают? Они же солнечные! Зачем?! Жил же как-то до сих пор.

Кто-то дёрнул, потянул меня с лавки. Голова сначала послушно пошла вверх, но, повинуясь резко увеличившейся силе тяжести попыталась вернуться на подушку. Не долетела, повисла, аж позвонки хрустнули.

Сильные руки схватили за плечи и придали телу вертикальное положение. Острые когти прорвали лён рубахи и впились в кожу. От боли в голове мелькнула искра осознанности и удалось разлепить веки:

– О! Ерофей!

– Просыпайся, пьянь! Леший кличет.

Сосед тряхнул меня. Зря! От сотрясения голова закружилась и начала раздавать телу сумбурные приказы. Желудок отозвался спазмом и вывалил уже бывшее в переработке молоко в виде грязно-белых хлопьев прямо на расшитую валяную безрукавку Ерофея.

– Пардонте! – вежливо извинился я.

– Могила тебе – сочувственно пробасил Кузьма. А куда без него? Где Ерофей – там Кузьма.

Младший брат приматывал Люську к скамье. Моя девушка слабо трепыхалась и мычала сквозь перемотавшее рот полотенце. Сарафан разодран, волосы растрёпаны, вся левая половина лица опухла и уже наливается синим цветом.

Я дёрнулся к любимой, но тут же рухнул от врезавшегося в грудину кулачищи. Как же было бы хорошо потерять сознание! Такого счастья не случилось. Я только потерял способность дышать. Тяжело сел, опершись спиной о стену и пытаясь ртом ловить воздух. На пятнадцатый раз грудь наконец распрямилась, и живительный газ наполнил лёгкие.

Я понял, что бесполезно. Повадился телятя волка задрать! Пыром не получится. Ладно. Поиграем в вашу игру. Я заслонился от Ерофея, замахнувшегося для следующего удара:

– Хватит! Сам пойду.

Тот с готовностью опустил руку:

– Добро! А то всё драться лезете. И нам грех на душу. Не гоже москвичам промеж собой собачиться.

Огляделся. В избе, кроме свежих пятен крови на полу, разломанного табурета и сваленной полки у входа, относительный порядок. Где кровь на потолке и разваленная печь? Люська бы так просто не сдалась. Это подтверждалось весьма плачевным видом братьев Потаповых. Морды у обоих расцарапаны, шевелюры редеют вырванными клоками. У Кузьмы тряпками замотаны обе руки и шея. Да это не тряпки, а наши занавески! Эх, не стоит им Люську развязывать: за занавески убьёт. На Ерофеевой голове занавеска намотана по кругу. На месте уха перевязка мокреет кровью. Я взглядом поискал ухо на полу. Не нашёл – проглотила.

Встал, натянул штаны, рубаху поверх повязал верёвкой, на манер Потаповых. Обычно такой фасон не ношу, но в экстремальной ситуации кусок верёвки может пригодиться. На Люську старался не смотреть – сорвусь. Полез в печь.

– Ей, ты чего? – насторожился Ерофей.

– Хлебца возьму. Не завтракал ещё.

– С такого будунища, и жрать хочешь? – позавидовал Кузьма.

И правда, почему так болит голова? Пил ведь не я, а дед Серёжа. Я на картошечку налегал. Да нет. Это от болотного газа. Я посмотрел на заляпанную рубаху Ерофея. А ведь Люська ночью молочком-то меня подлечила. Молодец девка. Вспомнился вчерашний вечер с момента, когда Вероника заявила, что