Ступени - Борис Давыдов

– А мне недавно написал. – Марта пронизывающим взглядом смотрела на Руфину. Та ещё больше заволновалась.

– Марта, ты чего на меня так смотришь?

– Да всё думаю: скажешь ты мне правду или не скажешь.

– Какую правду?

– Ту самую, о которой тебе Ваня написал, а ты её от меня скрываешь. Он и мне бы написал, да кто я ему? Его учительница-профессорша, которая его многому успела научить, но не успела научить говорить правду…

Слушая печально-скорбный голос Марты, видя её затемнённое грустью лицо, Руфина поняла: эта строгая, красивая женщина только добра желает её племяннику.

– Марта, Ваня недавно прислал мне письмо, о котором строго-настрого просил никому не говорить, иначе у него будут крупные неприятности. Но тебе я расскажу, тебе можно. – И Руфина стала подробно рассказывать, о чём ей написал Иван, а главное – что надо говорить работникам райвоенкомата или другим официальным лицам, которые могут придти к ней.

Внимательно выслушав женщину, Марта спросила:

– К тебе кто-то приходил из официальных лиц? И если приходил, ты всё сделала правильно, о чём Ваня просил?

– Марта, конечно, я всё правильно сделала. У меня были только из райвоенкомата, и они ничего не писали, только спрашивали. Целый час, наверное, всё выспрашивали, выпытывали. А я серьёзная такая с ними была. Здесь же вот сидели, на кухне.

– А Фёдор в это время где был?

– Он на работе был, он всегда в первую смену работает. Не-е, Марта, я вижу, что ты хочешь спросить: мол, не проболталась ли я про это письмо, да про разговор с военными Федьке. Нет, ты что. Мне и Ваня запретил, кому бы то ни было говорить. Я только тебе.

– Правильно, Руфинушка, ты всё сделала, умница. Я вот только думаю: почему Ваня мне про всё это не написал? Ко мне ведь тоже могли прийти, он больше года у меня жил. – Марта склонила голову.

Руфина, тяжело вздохнув, сказала:

– Наверное, постеснялся тебе написать про то, что задумал. Это меня он не стесняется, я ему вместо матери с девяти лет была, в бане его лет до двенадцати мыла. Уж большой был, волосы росли везде. С чужой тётей он разве ходил бы в баню? – Переведя дух и помолчав несколько секунд, Руфина продолжала: – Учила я его и хорошим манерам, и чтобы чистоплотным был, следил за руками, ногтями. Чтобы носки всегда чистые были, и не дырявые…

Марта похвалила Руфину за правильное воспитание племянника и, поговорив с ней ещё несколько минут, стала собираться домой. Из передней был слышен голос Фёдора.

Руфина недовольно поморщилась:

– Марта, посидим ещё? Давай я чайку тебе налью.

Марта улыбнулась глазами:

– Спасибо, больше не хочу. Я и без чая посижу. А ты говори, говори, я тебя слушаю.

– Спасибо. Ты уж прости: тебе, наверное, не понравилось у меня, а что я сделаю? Трезвый, Фёдор, мужик мужиком, как только выпьет, начинает с телевизором разговаривать. Точнее не с телевизором, а кто передачи ведёт или… В общем, дурью начинает мужик маяться. Если по телевизору кого-то хвалят из высоких чинов, ему это не нравится – начинает передразнивать кого-нибудь. Когда по областному радио говорят, ему тоже часто не нравится – начинает их костерить. И такое с ним бывает, когда даже не очень много выпьет. – Руфина посмотрела на дверь, за которой разговаривал Фёдор. – А на работе хвалят его, он плотником работает. И зарплату хорошую приносит, ещё подкалымливает – срубы в соседних деревнях делает. Банька у нас в огороде, так он её капитально отремонтировал, потом двор; в коридоре пол перебрал – хозяйственный мужчина, весь дом на нём. – Похвалив своего сожителя, она с грустью посмотрела на Марту. – А в гости с ним хоть не ходи – уснёт, сюда кто приходит – то же самое. Вот на трезвого любо-дорого посмотреть: и чуткий, ласковый, обеды готовит. Да, ещё мебель разную делает, игрушки.

Марте захотелось хоть чем-то поддержать эту женщину, похоже, нелёгкой судьбы.

– Это хорошо, что у Фёдора любое дело в руках спорится. Он, можно сказать, творческий человек, а таким некогда о дурном думать. И твой, я смотрю, не буянистый, не драчливый, матом не ругается.

Руфина повеселела:

– Да нет, матом ругается, но редко – знает, что я не люблю мат. А грубость в нём наносная, копни глубже, он добряк добряком. Я думаю, он иногда специально грубо ведёт себя, чтобы показать: дескать, я сильный, бойтесь меня. Это у многих мужчин невысокого роста, мне кажется, комплекс неполноценности. А погладь такого, как Фёдор, скажи ему ласковое слово и он растает, горы свернёт.

В кухне опять появился Фёдор. Слегка покачиваясь, он сказал:

– Красива ты баба, Марта, но и Руфочка тоже красивая, я её очень люблю. И она меня любит, потому что нежная. А такие как Руфочка и ты, Марта, очень нежные, потому что вас любят мужики. Кого любят, все нежные, как домашни кошки. А как вас таких смачных не любить? Но свою я особо люблю: её и там есть за что ухватить, и там. А руку положишь на одно место…

Марта ещё в первый приезд в этот дом поняла, что с Фёдором надо вести себя так, как обычная женщина.

– Значит, Федя, ты пухленьких женщин любишь? – усмехнувшись, спросила она.

– М-м, как комар крови. Не люблю тощих. Тощую и взять не за что и погладить, кроме сухой кожи, нечего. А ты, Марта, я смотрю, тоже гожа, мне по всем габаритам подходишь. Но и Руфочка гожа. Да… – Фёдор обвёл хмельным взглядом потолок, потрогал щетину на подбородке. – Помнится, я с Ванюшкой тоже об этом, обо всём разговаривал, он хоть и молод, а понимал меня. И такого же мнения о бабах, как я. У нас с ним вкусы сходятся.

– Сомневаюсь я, чтобы Ваня мог на такие темы говорить, – осторожно заметила Марта. – А во-вторых, у него может измениться и вкус, и мнение о женщинах. Он действительно ещё очень молодой.

– Вряд ли Ванька изменит свой вкус, – безапелляционно заявил Фёдор. И куда только его хмель подевался. – Ваня, если что сказал, его слово железное. Он не по годам рассудительный мужик. И обо всём имет своё мнение. О бабах тоже, скажу по секрету вам. – Фёдор вдруг осклабился, но тут же сделал серьёзное лицо. – Бабы, – продолжил он, – это мой любимый конёк, и Ваньке я много чего полезного рассказывал. Он мне всё спасибо говорил и со мной он откровенничал, но об этом я вам не скажу.

– О своей невесте он ничего не говорил? – серьёзным тоном спросила Марта. – В его возрасте пора бы невесту иметь.

– Про невесту? – громко переспросил Фёдор и почесал голову. – Про невесту, – тихо повторил он, и снова взялся чесать голову, как будто пытаясь вспомнить, говорил ему Иван про невесту или не говорил. – Про невест, – сказал Фёдор, – мы вели разговоры, я говорил, что надо бы ему невесту, но он что-то мялся. В общем, нет у него пока невесты. И правильно, без неё легче в Армии, а то мысли разные приходят… Помню, когда я служил, вспоминал свою. А она что? Пока я служил, замуж вышла. И хорошо. Потом я лучше нашёл, по нраву. А молодой чего я понимал? Ничего. И не видал ничего, кроме бабской рожи. Рожа, если хорошая – это хорошо, но к роже ещё кой-чего надо в придачу. Форс у бабы должен быть не только на лице, но и… – Фёдор хитрющими глазками уставился на Марту. Она, усмехнувшись, спросила:

– А где ещё?

– Об этом моя Руфиночка знает, спроси её.

Марта, улыбнувшись, покачала головой. И заметила, как Руфина ласковым взглядом смотрит на Фёдора.

– Руф, засиделась я у вас, мне пора.

Глава 14. Гипнотизёр ли?

Пошла четвёртая неделя, как Молодцов лежал в госпитале. На автобазу его больше не направляли. На просьбы Ивана поработать, ему вежливо отказывали. А однажды Забодаев пригласил Ивана к себе и с ходу спросил:

– Есть улучшения?

Иван понял вопрос.

– Нет.

– А я подумал, у тебя небольшой стресс, попробовал встряхнуть тебя. Думал, ты женщину найдёшь, как многие солдаты это делают, а ты вместо того, чтобы познакомиться с какой-нибудь разведённой дамой, положил глаз, как мне доложили, на девчонку. – Последовала пауза. – Бывает, – продолжил он, – что такое заболевание, как у тебя, проходит с началом половой жизни. Да, выдержанный ты парень, не бросаешься на кого попало. Ну, не расстраивайся, мы хотим попробовать на тебе другой метод. На днях к нам из округа приедет врач-гипнотизёр, попробуем тебя гипнозом полечить, думаю, тебе поможет. Ты боевой, энергичный. Внушению поддаёшься легко?

На этот вопрос Иван тоже понял, как надо ответить. «Если скажу, что плохо внушению поддаюсь, начнут ещё что-нибудь придумывать».

– Николай Иванович, я легко внушению поддаюсь, в этом я не раз убеждался.

– Ну и хорошо. Ты у нас сколько лежишь?

– Четвёртую неделю.

– Хорошо. Ждём врача-гипнотизёра. А сейчас можешь быть свободен. Готовься, внушай себе заранее, что у тебя болезнь пройдёт. И она, Ваня, действительно пройдёт.

Выйдя из кабинета Забодаева и ещё раз, проанализировав с ним разговор, Иван подумал: «Темнит Николай Иванович, что отпускал меня на автобазу для того, чтобы я познакомился с женщиной. Почему тогда другие больные ежедневно ходят в райцентр? Кто на стройку, кто на разгрузку-погрузку… Их что, тоже посылают знакомиться с женщинами? Что-то здесь не то».