Исторический этикет - Мария Ивановна Козьякова

игры. Эта генеральная линия не исключает того, что буржуазия усваивает многие дворянские черты, то есть нормы того класса, преемницей которого она является. Тем не менее, доминируют буржуазные ценности. На первое место следует поставить чувство собственности, обладание теми или иными благами, имуществом, капиталом. Собственность, которая должна была бы писаться с заглавной буквы, – это «священная корова», на которую не может посягнуть ни один истинный буржуа. Она или ее денежный эквивалент приобретает в буржуазном мире особое качество – становится мерилом подлинной ценности человека.

Деньги – «это я сам, владелец денег» (К. Маркс). Возникает культ денег, ментальность, отражающая мир в денежных категориях. Эта своеобразная шкала отсчета может применяться не только для материальных субстанций, но и для нематериальных свойств, качеств, явлений. «Время – деньги» – девиз, выражающий программную установку. Конечно, деньги играли важную роль и раньше; правящий класс всегда был неравнодушен к богатству, выражалось ли оно в денежной форме или нет. Однако дворянско-рыцарские нормы обязывали игнорировать все, связанное с деньгами. К ним не положено было проявлять интерес, их следовало не замечать, как если бы они не существовали в реальности. Наоборот, буржуазное мировосприятие все переводит на деньги, учитывает рыночную стоимость того или иного предмета. Буржуа помнит все цены, не забудет упомянуть, во сколько обошелся ему собственный дом, фарфоровый сервиз, красивая безделушка.

Одно из характернейших свойств и одновременно добродетель буржуа – бережливость. Оно чрезвычайно многолико: от экономного расходования средств, откладывания на «черный день», бережливости при покупке и использовании вещей, когда и «веревочка в хозяйстве пригодится», до истинной страсти стяжательства, предполагающей аскетизм в потреблении ради собирания богатств (Гранде, Гобсек). Отметим, что бережливость, как правило, не присуща высшим слоям буржуазии. Здесь законом может являться обратное, а именно – расточительство. Заимствованное из дворянской среды, оно тем не менее имеет иную психологическую окраску: буржуа знает, что и сколько он тратит.

С бережливостью связывается умеренность, трезвость и аккуратность образа жизни, когда экономятся не только деньги, но и силы, время, средства. Эти буржуазные добродетели превозносятся, в частности, Бенджамином Франклином, «отцом-основателем» американского государства, идеологом молодого капитализма. Он делает акцент на ценности буржуазного обихода, методичной и размеренной жизни по часам и с карандашом в руке. Она чрезвычайно прозаична, обыденна, чуждается ярких чувств, решительных поступков. Именно в «бытовизме», в приземленности заключается для буржуа немалая этическая и эстетическая ценность: тихие семейные радости в уютном, защищенном от бурь мирке, довольство мирного и сытого покоя.

Такой жизненный уклад, как правило, характерен для мещанства, обывателей, т. е. представителей мелкой и средней буржуазии, горожан, чиновников. Низкий социальный статус, однако, не помешал ему задавать тон на протяжении длительного времени, в том числе в кругах крупной буржуазии, в светском обществе и даже в придворном мире (викторианство). Идеалы мещанской среды создают один из популярных стилей XIX в. – бидермайер. Его главные идеи – покой, комфорт, благоденствие, чистая и счастливая семейная жизнь. Он делает окружающую среду соразмерной человеку, наполняет ее всевозможными предметами обихода, трогательными безделушками, картинками, зачехленной мебелью. Человек защищен удобными и привычными вещами от окружающего мира, открытого «настежь бешенству ветров».

Буржуа – индивидуалист по натуре. Он не только самостоятелен, но и самодостаточен, автономен в своем плавании в океане всеобъемлющей конкуренции. Коллективизм противопоказан буржуазному мировосприятию. «Частный» человек, «частная жизнь» генерируется как истинно буржуазная ценность. В эпоху абсолютизма отсутствие публичности, особенно для высших сословий, воспринималось негативно. Частная жизнь, когда человек живет затворником, «сам по себе, без должности, без занятий, не вмешиваясь в дела», воспринималась как некая не совсем приличная, странная оригинальность. Она привносила смысловой оттенок тайны и требовала оправданий. Вообще удаление от мира могло найти уважительную причину только в болезни, в религиозных мотивах, иные соображения с трудом принимались в расчет. Теперь же закрытость личной жизни, ее приватность становятся неотъемлемой принадлежностью буржуазного образа жизни.

Поглощенность собственными делами идет скорее от эгоцентризма, чем от эгоизма. Замкнутость в собственном мирке, зашоренность, «футлярность» типична для всей буржуазии, но более всего для мелкой. Формируется филистерство: ханжеское поведение людей с ограниченным кругозором. Лозунг филистера: «оставьте меня в покое, дайте мне жить, как я хочу». Это апофеоз посредственности, «золотой середины». В мелкобуржуазной трактовке «золотая середина» ничем не напоминает идеал гармонии античности или Ренессанса. Она меняет смысл на противоположный и превращается в серость и ограниченность: «Ты в меру умен и в меру – глуп; в меру добр и в меру – зол; в меру – честен и подл, труслив и храбр… ты образцовый мещанин!» (М. Горький).

Буржуа в обычной обстановке миролюбив и боязлив, совсем не воинственен, напротив. Эти качества связаны со стремлением к безопасности, так как при каждом социальном конфликте его делам грозят убытки, он теряет более всего. Не исключено, однако, и то, что при определенных условиях он может демонстрировать агрессивность и революционный пыл, например, в борьбе за власть с абсолютизмом, в захватнических войнах. Придя к власти, успокоившись, почивая на лаврах, буржуазия утратила воинственный и суровый дух раннего капитализма, характерный, например, для Англии XVII в. Во Франции также наблюдалась подобная метаморфоза: с победой Великой французской революции исчезает потребность рядится в тогу республиканской добродетели.

Ликующая буржуазия празднует свой триумф, и, казалось бы, может позволить себе все. Так и происходит в начале XIX в.: «невероятные» костюмы, невероятные увеселения времен «золотой лихорадки». Но это продолжается недолго. Победитель оказывается между двух огней: с одной стороны, ему противостоит культура побежденной аристократии, все еще сохраняющая обаяние и привлекательность «благородства», с другой – на политическую арену выходит пролетариат, подвергающий критике ценности буржуазного миропорядка.

Право на руководство обществом нуждается в идеологическом обосновании. Буржуазная идеологема должна, с одной стороны, дистанцировать этот класс от «низших», а с другой – противопоставить его аристократии. Собственность, протестантская этика труда, просвещенческий рационализм, идеи Великой французской революции, в которых нашла свое выражение квинтэссенция цивилизационных идеалов – «свобода, равенство, братство» были положены в основание новой модели.

Буржуазия естественным образом обращается к тому идеалу, который наиболее укоренен в ее самосознании: к собственности как альфе и омеге жизненного мира, к либеральным ценностям, внушающим ей особый пиетет. Для бытового поведения, как и для общественной репрезентации выбирается роль, в которой она предстает образцом морального совершенства, оплотом нравственности. Это позволяет не только подчеркнуть свое моральное превосходство над дворянской элитой старого режима, но и оградить себя от критических посягательств со стороны низших слоев. На практике законы и нормы устанавливаются в первую очередь для низших классов, которые обвиняются в «безнравственности», безделье и разврате, «отсутствии добродетелей», что в переводе на обычный язык означает отсутствие денежных средств.

Кумиром нового времени становятся приличие и